Читать онлайн «Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.». Страница 54

Да и сам Лавров, после эмиграции Тихомирова в 1882 году, совершил идеологический кульбит, обернувшись вдруг в одного из редакторов эмигрантского печатного органа террористов! Тем не менее, эмоциональная инерция, начавшись с негативного отношения к слишком радикальному Ткачеву в середине семидесятых годов, сохранилась и на последующий период. Вера Фигнер свидетельствует: «Когда революционное движение в России приняло боевой характер и атаковало самодержавие, «Набат» горячо приветствовал это выступление и приписывал себе, своему влиянию, поворот революционного мира к политике. Напрасно. Издание «Набата» не имело почти никаких связей в России; распространение его было так ничтожно, что за все время после моего возвращения в декабре 1875 г. из Цюриха в Россию я ни разу ни у кого не видала ни одного номера этого издания и никогда вплоть до ареста в 1883 г. не слыхала ни в одном из крупных городских центров России разговоров о нем.

/…/ И ни «Земля и Воля», ни «Народная Воля» с набатчиками-эмигрантами не завязывала и не стремилась завязать никаких сношений».[422]

Нет, как известно, пророка в своем отечестве!

Наконец, третьей неудачей Ткачева стал провал практической деятельности приветствуемых им народовольцев. Успешное цареубийство 1 марта 1881 года сулило, казалось бы, дальнейшие удачи революционным экстремистам, и Ткачев в своем «Набате» в сентябре 1881 разразился теоретическим опусом, восхвалявшим терроризм.[423] Но затем стало ясно, что революционное движение утратило всякие перспективы — так, по крайней мере, казалось в течение нескольких последующих лет.

Этого не выдержала психика Ткачева. И жизнь его завершилась почти так же, как и у несчастных Бейдемана и Ишутина — только в более цивилизованных условиях: Ткачев умер в декабре 1885 (по новому стилю — 4 января 1886 года) в психиатрической лечебнице в Париже. Но подлинный успех (так, правда, и не получивший достойного публичного выражения) ожидал Ткачева много позже смерти.

Ленин, вырабатывая собственную программу, обращался к идейному наследию не только Чернышевского и Заичневского (как рассказано выше), но и Нечаева и Ткачева — притом как раз в период 1903–1904 годов, что отмечалось Валентиновым, также находившимся тогда в Женеве.

Это подтверждается и другими мемуаристами. В.Д. Бонч-Бруевич вспоминал: «Его особенно интересовала вся та старая революционная литература, которую мы со всех сторон получали в наш архив. Когда получались какие-либо особо выдающиеся издания, как например «Набат» Ткачева, журнал «Община», прокламации Нечаева и другие подобные издания, /…/ мы приходили нарочно в библиотеку для того, чтобы показать Владимиру Ильичу эти наши редкости. Владимир Ильич тщательнейшим образом прочитывал и просматривал всю эту старую революционную литературу. Он обратил особое внимание на Ткачева, говорил, что этот писатель несомненно был ближе других к нашей точке зрения. Он внимательно изучил «Набат» и другие издания Ткачева и очень хотел собрать все то, что Ткачев писал в легальной прессе».[424]

Знаменитое «Промедление в выступлении смерти подобно»[425] — в записке Ленина в большевистский ЦК вечером 24 октября 1917 года — буквально за час до того, как Ленин, изверившись в решительности собственных нерадивых соратников (включая и Троцкого, и Сталина!), сам, при всей его патологической физической трусости,[426] устремился в Смольный — в самый центр рискованной и опаснейшей политической игры, — это подлинный загробный голос Ткачева!

Исторически подкованные соратники Ленина прекрасно понимали, из каких источников возник этот неудержимый порыв к мгновенному прыжку полуфеодальной России прямиком в социализм — минуя капитализм.

В двадцатые и в начале тридцатых годов ХХ века им еще казалось, что прыжок этот увенчался успехом. Недаром М.Н. Покровский, в то время официальный глава коммунистических историков, постарался высказать в адрес Ткачева и Нечаева самые уважительные комплименты: «В рядах революционеров 60-х годов был Ткачев, который, несомненно, был первым русским марксистом.

/…/ уже в конце 60-х годов складывается в русских революционных кружках план, который впоследствии столько осмеивался меньшевиками и который реализовался почти буква в букву 25 октября /…/ 1917 г., план назначенной революции. Этот план /…/, правда, в очень наивных формах, появляется /…/ впервые в нечаевских кружках 68-го года. В настоящее время никакой грамотный человек не рассматривает Нечаева, как какого-то полоумного бандита, который устраивал какие-то совершенно сумасшедшие подпольные кружки для проведения при помощи этих кружков какой-то полуразбойничей революции. /…/

Некоторые черты будущей революционной организации, отлившейся в партию большевиков, в сущности говоря, имеются на лицо уже в 60-х годах. Требование конспиративности, известная планомерность и вооруженная сила, восстание как метод действия, — все это имелось уже тогда».[427]

Разумеется, почитать Ткачева, равно как и Заичневского, марксистом едва ли правомерно: сами они себя таковыми не считали, да и Маркс с Энгельсом не числили их среди собственных единомышленников. Но, с одной стороны, и Ткачев с Заичневским, и их более молодые сподвижники и последователи действительно принялись вскоре усиленно читать «марксятину» — их весьма вдохновлял критический пафос марксизма, обличавшего капитализм. Это подтверждало их собственные стремления не допустить развития капитализма в России. С другой стороны, сами Маркс и Энгельс, изверившись в перспективности коммунистической революции на Западе, поневоле должны были обратить свои взоры к единственно действующей революционной силе — российским экстремистам, которых они до этого стремились всячески обличать и шельмовать.

Еще в конце 1860-х годов Маркс позволял себе такие отзывы: «русская общинная собственность совместима с русским варварством, но не с гражданской цивилизацией».[428] Но уже с начала 1870-х годов тон его резко меняется.

Этому, несомненно, способствовала неожиданная популярность «Капитала» в России, с чем Маркс не мог не считаться — поначалу хотя бы из чисто литературно-издательских интересов: «огромной популярностью среди молодежи пользовался «Капитал» Маркса, изданный по-русски в 1872 г. Михайловский[429] /…/ сделал очень много для уяснения идей Маркса в применении к русской действительности и именно в народническом смысле, чему немало способствовал и сам Маркс своей прокламацией к членам русской секции интернационального союза рабочих, изданной 24 марта 1870 г., где он между прочим писал, что «такие труды, как Флеровского[430] (Положение рабочего класса в России) и как вашего учителя Чернышевского, делают действительную честь России и доказывают, что Ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века». А молодежь в «Критике философских предубеждений» находила у Чернышевского доказательства того положения, что каждое учреждение у каждого народа вовсе не должно проходить все логические моменты своего развития, почему Чернышевский признавал, что общинное владение у нас не только не должно уступить своего места частной собственности, но, напротив, должно сделаться, в усовершенствованном виде, основным принципом нашего гражданского быта. Эту точку зрения вполне усвоили и развивали «Отечественные Записки» семидесятых годов».[431]

Дальше — больше: «в брошюре, написанной Энгельсом и Лафаргом при участии Маркса /…/, вышедшей в 1873 году, они назвали прокламацию «Молодая Россия» манифестом русской радикальной партии и отметили, что «этот манифест давал точный и ясный ответ о внутреннем положении страны, состоянии различных партий, о положении печати и, провозглашая коммунизм, признавал необходимость социальной революции».»[432]

Осенью 1877, в связи с временно неудачным тогда для русской армии ходом военных действий в Русско-турецкой войне, ситуация в России уже внушает Марксу определенные надежды, хотя тон в его сугубо частном послании (письмо к Ф.А. Зорге от 15/27 сентября) совершенно хамский по отношению ко всем русским:

«Кризис [на Балканах] является поворотным пунктом в истории Европы. /…/ Молодцы-турки на годы ускорили взрыв ударами, нанесенными не только русской армии и русским финансам, но и лично командовавшей армии династии(царю, наследнику и шести другим Романовым). Переворот начнется secundum artem [по правилам искусства] игрой в конституцию, et il y aura un beau tapage [и будет хорошенькая потасовка]. Если судьба не будет к нам особенно немилостива, мы еще доживем до этого торжества. Глупости, которые проделывают русские студенты, являются только симптомом, но сами по себе не имеют никакого значения. Все же это хороший симптом. Все слои русского общества находятся экономически, морально и интеллектуально в состоянии полного разложения.