Читать онлайн «Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1». Страница 114

419

Варварские подробности клеймения см. у Тимофеева. С. 142–147. У него же см. описание крестообразной «кобылы» или «кобылки» (как она деликатно именовалась официально), на которой производилось наказание кнутом. См. у него же. С. 162–165.

Клеймение введено было законом 21 июля 1845 г. В 1846 г. Медицинским советом была составлена инструкция фельдшерам для наложения клейм, разосланы инструменты, состав для натирания знаков (смесь из индиго и туши) и рисунки руки и лопатки с указанием места, где надлежит ставить клейма. Клейма стирались от времени и за это привлекались к ответственности уездный стряпчий и врач. Медицинский совет с прискорбием указывал в 50-х гг., что «нет такого средства клеймения, посредством которого знаки оставались бы неизгладимыми, что, по крайней мере, при настоящем состоянии науки (вот для чего она была нужна в доброе старое время!) оно признается недостижимым (увы!) и что даже каленое железо, употреблявшееся во Франции в исключительных случаях, не вполне соответствовало ожиданиям. Но впоследствии, т. е. с началом освободительной эпохи, Медицинский совет получил возможность заступиться «за права науки и достоинство врачей». Обязанность врача, писал Совет в 1861 г., облегчать страдания; для успешного исполнения ее он должен пользоваться доверием общества. Каким образом можно фельдшера обращать в палача, а врача в его пособника? «Легко понять, как будет встречен в образованном обществе врач, прибывший с лобного места и принимавший личное участие в занятиях палача, или фельдшера, вытравлявшего клейма». (См. Свод мнений и замечай, по вопросу об отмене телесн. наказ. С. 63–65).

«До таких громких фраз, не всегда соответствовавших делу, была особенная любительница либеральная крепостница Екатерина», – замечает наш знаменитый ученый Д. А. Ровинский (см. его Русские народные картинки. Т. V. СПб., 1881. С. 321). Под конец царствования она признавала достойными виселицы московских масонов. См. ст. проф. Тихонравова в Сборнике «Помощь голодающим». С. 543. О благородном поступке Павла I, на коленях просившего прощения у замученного просветителя Новикова, см. Незеленов. Литер, направ., 385.

Были «виртуозы»-палачи, которые одинаковым, по-видимому, ударом кнута могли чуть прикоснуться к листу бумаги или переломить спинной хребет осужденному и разрубить толстую доску. Все зависело от пощады или жалости палача, или от взятки.

В Записках из Мертвого Дома находим некоторые сведения по этому предмету. Гражданский подсудимый предварительно хоть чем-нибудь, хотя из последнего да подарить палача, писал Достоевский. С богатых палачи назначают взятку сами, до 30 рублей и более. Но если даже палач и возьмет взятку, чтобы наказать легко, то все-таки первый удар дается изо всей силы. Это обратилось в обычай. Палач перед началом наказания сознает себя властелином; в эту минуту он актер; но на него дивится и ужасается публика, и палач не без наслаждения (трудно представить себе, замечает Достоевский, до чего можно исказить природу человеческую!) кричит обычные и роковые слова «поддержись, ожгу!» Наказанные в один голос передавали свое ощущение словами: «Жжет, как огнем палит!» Более детальных ощущений не мог добиться Достоевский.

В статье, напечатанной в январской книге Морского Сборника за 1861 г. приведен такой рассказ английского солдата: «Когда нанесен был третий удар, я стал чувствовать жар во всем организме с головы до ног. Время между ударами казалось страшно долго и походило на агонию, и вместе каждый новый удар, казалось, следовал слишком скоро… Каждый новый удар казался страшнее, мучения усиливались. Я чувствовал, что мне следовало смириться и просить помилования (у нас это не повело бы ни к чему), но я тотчас заглушал в себе эту унизительную мысль». Достоевский передает со слов арестантов, что розги в большом количестве мучительнее палок (шпицрутенов). «Розги садче, муки больше», – говорили ссыльные. Розги сильнее раздражают нервы, потрясают их свыше возможности (Собр. соч. Достоевского. 3-е изд. Т. III, 184).

Ильинский описывает экзекуцию в Казани 1849 г. над разбойниками Быковым и Чайкиным, приговоренными первый к 12000, второй к 11600 шпицрутенов. «Уже после первой тысячи ударов спины преступников побагровели, покрылись лоскутьями изрубленного мяса и текшею кровью, крики их ослабели. Исполнители были жестоки. Полковник, распоряжавшийся экзекуциею, кричал во все горло: «чтобы били покрепче»; солдат, бивших слабо, заменяли тотчас другими и самих наказывали тесаком… После 5000 ударов Быкова положили на телегу, которую везли два солдата, и еще дали тысячу ударов. Чайкина пришлось поместить в телегу через 3000 ударов и прибавить оказалось возможным только 500. Обоих с слабыми признаками жизни отправили в госпиталь, где они и умерли в тот же день. Несмотря на множество преступлений, совершенных разбойниками, зрители были не на стороне правосудия: в толпе слышались рыдания, женщины падали в обморок, некоторые молились». В 1764 г. Екатерина по делу Мировича замешанных в заговоре солдат «по бесприкладному милосердию» вместо смертной казни приговорила к 10 000 шпицрутенов. Двух евреев, обвиненных в карантинном преступлении, Николай I приговорил: «Прогнать сквозь 1000 человек 12 раз. Слава богу, смертной казни у нас не бывало и не мне ее вводить». (Тимофеев, 205, 206, 207).

В 1800 г. был засечен кнутами за оскорбление Павла 1 полковник Грузинов: казнь началась при восходе солнца и кончилась в 2 часа пополудни, когда утомился уже третий палач. Умирающему Грузинову наложили клейма, приказали снять его с эшафота и отнести к пороховому погребу, где он и умер (Тимофеев, 175). А официально пускали пыль в глаза Европе уверением, что смертная казнь на бумаге отменена еще при Елизавете Петровне.

См. н. Сб. Ровинского. Т. V. С. 323. П. Павлов передает в «Воспоминаниях о бунте в военных поселениях в 1831 году», что жителей этих поселений (другой достойный памятник, воздвигнутый себе зверем Аракчеевым) «секли до выпадения кишок». В Русской Старине 1881 г. был рассказан случай изменения в 30 гг. еврею-контрабандисту, убившему таможенного стражника, наказания с тем, чтобы шпицрутенами бить по голове. У Достоевского находим, между прочим, рассказ о шпицрутенах ссыльного киргиза. Он крестился, рассчитывая, «крещеного жалче будет бить», но ошибся и вынес 4000 палок только благодаря своему уменью «обмирать». «Повели меня, – рассказывает он, – ведут одну тысячу: жжет, кричу; ведут другую, ну, думаю, конец мой идет, из ума совсем вышибли, ноги подламываются; я грох об землю: глаза у меня стали мертвые, лицо синее, дыхания нет, у рта пена. Понесли в госпиталь, и я ожил. Так меня еще два раза водили и уж злились они на меня. Как пошел четвертую, так каждый удар как ножом по сердцу проходил, так больно били. Остервенились! и кабы не обмер перед самым концом (оставалось двести палок) забили бы тут же до смерти. На двухстах-то последних изо всей злости били, но не забили, а отчего не забили? Оттого, – добродушно прибавляет рассказчик, – что с из детства под плетью рос. Ох, били-то меня, били, и не перечесть… каждый день и по нескольку; не бил, кто не хотел». (С. 173–174).

О плетях рассказывает другой ссыльный Лучка: «Вот как вошли мне эти пятьсот плетей; повезли меня в полном параде. Народу привалило видимо-невидимо. Уж и глуп этот народ, так не знаю, как и сказать! Тимошка (палач) раздел, положил, кричит: «Поддержись! ожгу!» Жду – что будет? Как он влепил раз – хотел было я крикнуть, раскрыл было рот, а крику-то во мне нет. Голос остановился, как влепит два, я уж и не слыхал, как два просчитали. А как очнулся, слышу считает семнадцатый. Раза четыре с колыбели снимали, по получасу отдыхал; водой обливали; гляжу на всех выпуча глаза, да и думаю: тут же помру». (С. 107).

См. н. сб. Ровинского. Т. V. С. 324.

Русская Мысль, 1886 г. № 9. С.80. Валуев в своей Думе Русского также указывает на презрение к личности гражданина, как на характеристическую черту старого порядка (Рус. Стар., 1891, V, 440). Никитенко замечает, что русская история «мучила, а не воспитывала» (II, 294).

См. объяснение под ст. 43 уст. о нак., нал. мир. суд.

Одна владимирская помещица, штабс-капитанша Зинаида Васильевна Архангельская, в отзыве своем судебному следователю, возбудившему дело о жестоком обращении ее с дворовою девушкою, 24 января 1858 г., протестуя против возбуждения дела «из-за такого вздора», излагала, бессознательно пародируя Аристотеля, в следующих выражениях крепостническую теорию о соотношении крепостного права к телесному наказанию: «Бог создал особо господ и слуг, которым и дал особую натуру, способную к перенесению тяжелых трудов в услужении господам, тогда как господа натуру имеют от Бога более нежную. К этому физическому различию между господами и холопами присоединено Богом нравственное различие между ними: способность повелевать и повиноваться. Законы гражданские, распределяя отношения между людьми, основываются на этом естественном различии господ и холопов, резко распределяя отношения между ними и в гражданском быту, поставив господ первыми в рядах гражданственности и во всех движениях света (sic) и освободив их от телесных наказаний, а последних, предоставляя им телесный труд, подвергает и наказанию телесному» (см. Колок., 1859). Чем это хуже современных словоизвержений Гражданина?