Читать онлайн «История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции». Страница 70

Внезапно, как-то катастрофически бесследно угасла повсюду вера в честность, в порядочность, в искренность, в прямоту. У человека к человеку не стало любви, не стало уважения. Забыты, обесценены и растоптаны все прежние заслуги перед обществом, перед литературой, перед родиной. Люди превращают друг друга в механически говорящих манекенов. Жизнь переходит в какой-то страшный театр марионеток.

Жить так нельзя – это невыносимо ни для каких сил. Отдельный человек, утративший веру во всё и всех, с «окаменелой», не воспринимающей окружающего мира душой, поставленный в безысходный нравственный тупик, сходит с ума или накладывает на себя руки. Человеческое общество, народ, как стихия неизмеримо сильнейшая и обладающая неистребимым инстинктом жизни, к самоубийству не придет, но оно может вспыхнуть ужасающим кровавым пламенем, чтобы попытаться в нелепой жестокости найти выход из кошмарного состояния.

Отрава безверия страшней, чем мы думаем. Её надо уничтожить всеми доступными нам силами.

Надо вернуть ценность человеческой жизни и человеческой личности.

Надо восстановить в потерявшихся, усталых массах уважение к животворной святости и честности мысли» (Цит. по кн.: Короленко Владимир. Дневник 1917–1921. Письма. М. – СПб., 2001. С. 21–23).

Эти призывы раздавались чуть ли не повсеместно, в кадетской, социал-революционной (эсеров), социал-демократической партиях, большевики и меньшевики с одинаковой последовательностью настаивали на этих призывах, вкладывая в них разные помыслы и надежды.

В страстных публицистических статьях в газете «Новое время» Максим Горький резко критиковал создавшееся положение, и Временное правительство, и всех тех, кто рвался к власти. Но опасность была не только в том, что претенденты на власть потеряли здравый рассудок, в том числе и Временное правительство, а в том, что «с книжного рынка почти совершенно исчезла хорошая, честная книга – лучшее орудие культуры… Нет толковой, объективно-поучающей книги, и расплодилось множество газет, которые изо дня в день поучают людей к вражде и ненависти друг к другу, клевещут, возятся в пошлейшей грязи, ревут и скрежещут зубами, якобы работая над решением вопроса о том – кто виноват в разрухе России?.. Сцепившись друг с другом, газеты катаются по улицам клубком ядовитых змей, отравляя и пугая обывателя злобным шипением своим, обучая его «свободе слова» – точнее говоря, свободе искажения правды, свободе клеветы» (Горький Максим. Революция и культура: Статьи за 1917 г. Берлин: Издание Т-ва И.П. Ладыжникова. С. 28). В следующем письме, 8 июня, Горький сообщил, что анонимное американское общество выделило 20 миллионов долларов для скупки в России старинных художественных вещей из золота и серебра, картин, бронзы, фарфора, всех драгоценностей, предметов русского искусства. Эта огромная цифра в 75 миллионов рублей будет использована на покупку по самым низким ценам сокровищ разгромленного негодяями дворца герцога Лейхтенбергского, богатых княжеских, дворянских и купеческих домов. Лавина американских денег может совратить не только торгашей на рынках сбыта, но может повлиять и на людей грамотных, культурных, оказавшихся в лапах подленького эгоизма, а Россия понесёт огромные убытки, сбывая в Америку свои национальные сокровища.

Горький призвал правительство издать указ о запрещении вывоза национального достояния России. Но лавина американских денег продолжала действовать… И не только американских, но и германских, французских, швейцарских… Горький знал, что политическая борьба – необходимое дело и неизбежное зло, но почему поруганию подвергается человеческая совесть, социальная мораль, почему столько лжи, лицемерия, цинизма, столько презрения и мести?

Горький радовался и писал о том, что евреям дали такие же права, как и русским и другим народам, населяющим Россию. «Мы сняли с нашей совести позорное кровавое и грязное пятно, – писал он в одном из писем «Нового времени», – но антисемитизм жив и понемножку, осторожно снова поднимает свою гнусную голову, шипит, клевещет, брызжет ядовитой слюной ненависти»; Горький вовсе не опасается, что в политических партиях, чуть ли не повсюду, верх берут образованные евреи, учившиеся в европейских университетах.

Горький вовсе не опасается, что евреи «разрушат вдребезги 170-миллионную храмину России» (Там же. С. 36–37). Эти опасения смешны, глупы и подлы. Для Горького нет «еврейского вопроса». «И я верю в разум русского народа, в его совесть, в искренность его стремления к свободе, исключающей всякое насилие над человеком. Верю, что «все минется, одна правда останется» (Там же. С. 39).

Резко выступает Максим Горький против «отвратительных картин безумия, охватившего Петроград днем 4-го июля», когда большевики попытались взять власть в свои руки. В этом никто не виноват, виновата наша, по мнению Горького, «тяжкая российская глупость».

Как «тяжкую российскую глупость» Горький воспринимает и слухи о грядущем «выступлении большевиков» в предстоящие недели октября, значит, снова «выползет неорганизованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут «творить историю русской революции» (Там же. С. 55). Горький разочарован свершившимся большевистским переворотом, он по-прежнему требует от власти – свободу личности и прав человека; Ленин и Троцкий «отравились ядом власти», они действуют, как Столыпин и Плеве, разгромили Москву, бомбили Кремль, вскоре рабочий класс поймёт всю несбыточность обещаний Ленина, его безумие и анархизм. «Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата, – писал Горький в эти дни. – Владимир Ленин вводит в России социалистический строй по методу Нечаева – «на всех парах через болото»… Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы; двадцать пять лет он стоял в первых рядах борцов за торжество социализма, он является одною из наиболее крупных и ярких фигур международной социал-демократии; человек талантливый, он обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс.

Ленин «вождь» и – русский барин, не чуждый некоторых душевных свойств этого ушедшего в небытие сословия, а потому он считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обречённый на неудачу… Эта неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспешников – его рабов. Жизнь, во всей её сложности, не ведома Ленину, он не знает народной массы, не жил с ней, но он – по книжкам – узнал, чем можно поднять эту массу на дыбы, чем – всего легче – разъярить её инстинкты. Рабочий класс для Лениных то же, что для металлиста руда. Возможно ли – при всех данных условиях – отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому – невозможно; однако – отчего не попробовать? Чем рискует Ленин, если опыт не удастся?

Он работает как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользуется мёртвой материей, но его работа даёт ценный для жизни результат, а Ленин работает над живым материалом и ведёт к гибели революцию. Сознательные рабочие, идущие за Лениным, должны понять, что с русским рабочим классом проделывается безжалостный опыт, который уничтожит лучшие силы рабочих и надолго остановит нормальное развитие русской революции» (Там же. С. 59–60).

«Правда» и другие органы Советской власти написали о том, что Горький «заговорил языком врагов рабочего класса». В ответ на это обвинение Горький напомнил новой власти о том, что в эти дни расхитили национальное имущество в Зимнем дворце, в Гатчине, разгромили Малый театр, бомбили Кремль, обворовали десятки, сотни богатейших дворцов и домов, украв оттуда всё самое драгоценное, то, что составляло национальное богатство.

И самое поразительное: на призыв революционного правительства сотрудничать с ними явился поэт Ясинский, «писатель скверной репутации», а «лирически настроенный, но бестолковый А.В. Луначарский», по словам А.М. Горького, радуется его приходу и раскрывает перед ним двери своих кабинетов.

В числе первых откликнулись на этот призыв Маяковский, Блок и Рюрик Ивнев, футуристы, символисты, имажинисты.

28 декабря 1917 года «Известия» писали в редакционной статье «Интеллигенция и пролетариат»: «Несколько выдающихся представителей интеллигенции признало необходимым работать под руководством Советской власти. Между ними известный поэт А. Блок и художник Петров-Водкин. Они поставили себе задачу борьбы с позорным для интеллигенции саботажем и привлечения к общественной деятельности широких ее кругов. С этой целью вчера был организован митинг с участием тт. Луначарского и Коллонтай».

2 января 1918 года этот митинг «Народ и интеллигенция» в зале Армии и Флота состоялся, но многих заявленных участников просто не оказалось, не было Иванова-Разумника, Петрова-Водкина, Блока.