Читать онлайн «Образование Венецианской колониальной империи». Страница 7

Соперничество торговых итальянских республик между собою в XI–XIII вв. порой достигало такого напряжения, что борьба их между собою поглощала все их силы, почти не оставляя места для других политических интересов. Вследствие этого и их ранняя историография неизбежно отводит перипетиям этой борьбы весьма большое место. Требование исторического беспристрастия делает необходимым привлечение известий обеих враждующих сторон для освещения каждого из этапов этой борьбы, поскольку она шла между ними за торгово-колониальную экспансию на Востоке.

Этим определяется наш интерес к таким источникам, как «Генуэзские» и «Пизанские Анналы».[97]

Особенно велико для нас значение «Генуэзских Анналов». Они не только освещают острые моменты во взаимоотношениях Генуи с Венецией, как, например, напряженная борьба этих республик во второй половине XIII в.[98], но служат очень важным источником и для других крупных событий из жизни Венеции, как, например, участие ее в борьбе ломбардских городов против Штауфенов[99]. То обстоятельство, что интересующие нас события описаны современниками, — Каффаро довел анналы до 1163 г. и его продолжатели до 1293 г. — повышает их ценность.

«Пизанские Анналы», приписываемые Бернарду Марангону, охватывают меньший отрезок времени, — они доведены до 1175 г., но также имеют важное значение и для взаимоотношений обеих республик между собою, и для других «межитальянских» событий того времени.

Группа западных источников, освещающих историю попыток норманов утвердиться на восточном берегу Адриатического моря, не лишена для нас интереса по той роли, которую сыграла Венеция в ликвидации этих попыток. Поскольку такие попытки восходят к XI в., здесь приходится считаться с Вильгельмом Апулийским, Лупом Протоспатарием, Анонимом Бари и Готфридом Малатеррой.[100] Для следующего столетия большое значение имеет Ромуальд Салернский[101], труд которого касается многих вопросов из истории Венеции и, например, для освещения событий, связанных с Венецианским конгрессом 1177 г., является первоклассным источником. Разумеется, некоторую пользу можно извлечь также и из известий, относящихся к истории внеиталийских стран, но их значение, по сравнению с источниками итальянского происхождения, невелико.

Особенно важную группу западных источников для нашей темы составляют, конечно, сочинения по история крестовых походов и в особенности четвертого крестового похода. Как известно, количество источников, посвященных этим вопросам, весьма велико, — существуют специальные обзоры этой литературы.[102] Мы должны здесь ограничиться указанием на наиболее важные для нашей темы сочинения этого рода.

Первое место здесь безусловно принадлежит французам.

Вильардуэн, что бы ни говорили противники маршала графа Шампанского, остается нашим важнейшим и в сущности самым достоверным источником по истории четвертого крестового похода. В недавнее время труд Вильардуэна «Завоевание Константинополя» еще раз подвергся разбору со всех важных для источника точек зрения, и автор этого разбора пришел к таким выводам: «Полагали, что открыты достоверные факты, о которых он (Вильард), действительно, ничего не говорил; но при проверке оказывается, что эти факты — лишь плод воображения. Приводили другие факты, о которых он будто бы не говорил; но при проверке оказывалось, что он говорил о них. Цитировались еще иные факты, о которых он не сообщил, говорят, потому, что затруднялся сообщить о них; но при проверке оказывалось, что не видно, откуда могли бы проистекать эти затруднения».[103] Против изложенной оценки Вильардуэна Фаралем в недавнее время выступил известный византинист Грегуар, назвавший работу Фараля тенденциозной. Грегуар при этом думает, что он окончательно разрешил «старую контроверзу одним латинским наречием», имея в виду контроверзу о преднамеренности изменения направления четвертого крестового похода и наречие olim из письма Иннокентия III императору Алексею III Ангелу. Но эти соображения Грегуара показывают только, что он не знает работы русского византиниста, В. Г. Васильевского, разрешающей совсем по другому этот вопрос с привлечением и «решающего латинского наречия», не знает также и того, что olim совсем не имеет того значения в средневековой латыни, какое оно имеет в латыни классической.[104]

Разумеется, «Завоевание Константинополя» не история в нашем понимании этого слова, а только мемуары участника, который передавал факты и излагал события такими, какими они ему казались. Недостатки его сочинения есть недостатки его миросозерцания и, может быть, еще — плод его недостаточной политической прозорливости. Для нашей работы «Завоевание Константинополя» имеет исключительное значение, так как помимо обычных данных по истории четвертого крестового похода оно предоставляет в наше распоряжение еще ряд фактов, позволяющих отчасти разобраться в том довольно темном, но чрезвычайно важном документе, который называется «актом о разделе империи»: некоторые географические названия из состава венецианской доли по разделу могут быть приурочены к определенному месту только на основании сообщений Вильардуэна, — укажем для примера на Картокопль во Фракии.[105] Вильардуэн отчетливо видит разницу между бумажными и фактическими владениями участников раздела империи, что не всегда уясняли себе позднейшие историки, писавшие на основании его сочинения.

Среди других источников французского происхождения можно назвать еще «Взятие Константинополя» Роберта де Кляри[106], «Неизданную Галльскую Хронику» Бодуэна д'Авена[107], «Об Иерусалимской земле» Суассонского Анонима[108], также произведения анонимных авторов, как «Балдуин Константинопольский», «Константинопольский крестовый поход».[109] Все эти сочинения, за исключением «Галльской Хроники», специально посвящены проблемам четвертого крестового похода, но значение их для нашей темы не может идти в сравнение с трудом Вильардуэна. Они, однако, представляют интерес в том отношении, что занимают враждебную или недоброжелательную по отношению к Венеции позицию и более трезво, чем Вильардуэн, оценивают венецианскую политику в деле направления крестоносного движения. Для оценки этих источников имеет значение также и то обстоятельство, что все они сравнительно раннего происхождения и восходят к первой четверти XIII в. или ближайшим к этому времени годам.

Наибольший интерес из этой группы источников несомненно представляет собою «Взятие Константинополя» Роберта де Кляри. Это — очень важное дополнение к Вильардуэну. Автор — французский рыцарь, настроенный оппозиционно по отношению к крупным феодалам. Рассказав о разгроме Балдуина болгарами под Адрианополем, о пленении императора, гибели Людовика Блуасского, бегстве Дандоло, рыцарь наставительно замечает: «Так отомстил им господь за их гордость и недобросовестное отношение к бедному люду ополчения…».[110] «Взятие Константинополя» охватывает события от начала крестового похода до смерти императора Генриха. Написано оно живо, с увлекательными и правдивыми подробностями. Автор не может быть отнесен к венецианофобам, но он в общем трезво и чаще всего правильно оценивает роль венецианцев, и их престарелого дожа в ходе описываемых событий. Он любит драматизировать события, но его замечания не только отличаются яркостью и выразительностью, но и верно передают существо взаимоотношений действующих лиц.[111]

Не без основания хорошим источником по истории четвертого крестового похода считается еще одно произведение, полуфранцузского — полунемецкого происхождения. Оно называется «Константинопольская История или о завоевании города Константинополя». Написано оно Гунтером «Парижским» со слов очевидца и участника событий, аббата цистерцианского монастыря близ Сигольсгейма в Эльзасе, Мартина.[112] «Константинопольская история» написана выразительным языком, толково и довольно правдиво. Гунтер, так же как и его информатор аббат Мартин, справедливо не одобряет поведение венецианцев и считает Венецию истинной виновницей изменения направления похода.[113] Он красочно изображает колебания преданного крестоносной идее меньшинства ополчения, говорит об отчаянном положении дел в Сирии и тщетном ожидании помощи от свернувшего с прямого пути крестоносного воинства.[114] При глубоко отрицательном его отношении к венецианцам, этому «в высшей степени жадному до денег отродью»[115], Гунтер сохраняет способность к правильной оценке лиц и событий, дает чрезвычайно яркую и правдивую характеристику главному виновнику злоключений похода, Энрико Дандоло.[116] Необходимо, однако, заметить, что, несмотря на все свои достоинства, источник этот не дает сведений по важнейшему для нас вопросу о значении похода в истории образования Венецианской колониальной империи и потому стоит в этом отношении значительно ниже Вильардуэна.