Читать онлайн «Цепные псы церкви. Инквизиция на службе Ватикана». Страница 9

Если же обвиняемый откликался на вызов инквизиционного трибунала, производилась официальная оценка имеющихся против него свидетельств. В том случае, если их находили достаточными, он официально брался под арест и с этого момента оставался в руках инквизиции. Поскольку никакой инквизитор не желал выглядеть способным на ошибку, использовались всевозможные ухищрения, чтобы вырвать или выбить признание. Допросы часто затягивались. По словам одного функционера, «нет нужды спешить… ибо муки и тяготы заключения нередко приносят перемену в уме». Иногда подозреваемых попросту держали в строгом заточении, пока они не сознавались. Порой на них надевали цепи и не допускали посетителей. Порой их морили голодом. Нередко их ласково увещевали. Нередко их также пытали. По гражданским законам врачи, солдаты, рыцари и знать не подлежали пыткам и пользовались неприкосновенностью. Инквизиция взялась демократизировать страдания и сделать их доступными всем, независимо от возраста, пола или социального положения. Изначально инквизиторам запрещалось самим проводить физические пытки, они могли только выступать в роли наблюдателей или надсмотрщиков, отдавая распоряжения гражданским или светским исполнителям, записывая все сказанное обвиняемым под пыткой. Затем, в 1252 году, булла, изданная папой Иннокентием IV, официально уполномочила самих инквизиторов проводить пытки – «но так, чтобы это не влекло членовредительства или угрозы для жизни». Инквизиторы быстро нашли способы, чтобы обходить это ограничение. Они также столь усердно сетовали на него, что в 1260 году новый папа Александр IV разрешил им даровать друг другу отпущение грехов за любые «непредвиденные случайности», которые могут возникать в их работе. Традиционное неприятие Церковью пролития крови оставалось в силе. Поэтому инквизиторы продолжали избегать колющие и режущие орудия, отдавая предпочтение дыбе, тискам для зажимания пальцев и другим приспособлениям, вызывавшим истечение крови только, так сказать, «случайно». Промежуточное положение занимали щипцы и другие подобные вещицы. Вырывание кусков плоти щипцами было довольно кровавое дело. Но впрочем, если щипцы были раскаленными докрасна или добела, тогда горячий металл тут же прижигал рану и останавливал кровотечение. Подобная же софистика применялась к длительности и частоте пытки.

Изначально обвиняемый мог подвергаться пытке только однажды и не долее тридцати минут. Инквизиторы вскоре начали обходить это ограничение, заявляя, что, по существу, было только одно применение пытки и что каждый последующий тридцатиминутный сеанс являлся всего лишь продолжением первого. Либо подозреваемого могли пытать, чтобы получить ответ на один-единственный определенный вопрос, а ответы на второй или третий вопрос оправдывали дополнительные сеансы пытки. Зарегистрированы многочисленные случаи, когда людей пытали дважды в день на протяжении недели или больше. На практике обвиняемого пытали до тех пор, пока он не изъявлял готовность сознаться – что он рано или поздно неизбежно делал. В этот момент его переводили в соседнее помещение, где его признание выслушивалось и записывалось. После чего ему зачитывали его признание и спрашивали, правда ли это. Если он отвечал утвердительно, записывалось, что его признание было сделано «добровольно и без принуждения», не под воздействием «силы или страха». Затем следовало вынесение приговора. Вообще же смертный приговор был последним средством. Большинство инквизиторов предпочитали сохранять «спасенную» душу в более или менее целом теле, которое – в период епитимьи или паломничества – являло собой свидетельство милосердия и величия веры. Кроме того, по замечанию одного историка, «обращенный, выдававший своих соумышленников, был более полезен для Церкви, чем обугленный труп». Инквизиторы также сознавали, что некоторые еретики могли жаждать скорейшего мученического конца, «а в планы инквизитора не входило доставлять им такое удовольствие». В таких случаях время и постоянные страдания были лучшими союзниками для охлаждения страсти к мученической смерти. Упорствующие жертвы в дальнейшем подвергались более продолжительным и мучительным истязаниям. Официально рекомендовалось держать их в цепях в подземном каземате по меньшей мере шесть месяцев, нередко по году или больше. Ближайшим родственникам обвиняемого изредка могли давать право на посещение, дабы смягчить его упорство. Также могли дозволяться посещения богословов, чтобы убедить или сломить упорствования еретика путем логической аргументации и увещеваний. Но как бы неохотно это ни делалось, все же выносился смертный приговор очень часто. И здесь снова проявлялось вопиющее лицемерие церковников. Инквизиторы не могли сами проводить казни, ведь это могло создать у них нехристианский облик. Вместо этого им предписывалось совершать ритуал, в котором обвиняемый передавался гражданским или светским властям, обыкновенно с установленной формулой: «Мы освобождаем тебя от нашего церковного судилища и предаем в руки светских властей. Но мы настойчиво умоляем суд смягчить свой приговор таким образом, чтобы избежать кровопролития или угрозы для жизни». По общему согласию, это была всего лишь стандартная в таких случаях и лишенная какого-либо реального значения фраза, которая просто-напросто позволяла инквизитору, подобно Пилату, умыть руки. Никто не питал иллюзий, что эти слова указывали на что-то иное, кроме костра. Чтобы обеспечить максимальное число зрителей, казни по возможности проводились в праздничные дни. Приговоренного привязывали к столбу поверх сухих дров, сложенных достаточно высоко, чтобы могла видеть собравшаяся толпа. Позже, в Испании, жертву иногда удушали, прежде чем разгорался костер, и тем самым милосердно избавляли от мучительной агонии. Ранняя инквизиция не выказывала какого-либо подобного великодушия, но в иных случаях дым делал свое дело раньше огня и даровал жертве чуть более быстрое избавление от страданий. Когда ритуал завершался, «наступал черед омерзительной процедуры, требовавшей полного уничтожения полуобгоревшего тела – расчленения его на куски, дробления костей и бросания фрагментов и внутренних органов в новый костер».

Такого рода жуткий заключительный обряд считался особенно важным в случае опасного еретика, так как гарантировал, что после него не осталось ничего, что могли бы сохранить в качестве мощей его тайные приверженцы. Инквизиторы вели тщательную бухгалтерию. Отчеты инквизитора в Каркассоне о сожжении четырех еретиков 24 апреля 1323 года содержат следующие статьи расходов:

«Крупные поленья: 55 солей [7] 6 денье.

Хворост: 21 соль 3 денье.

Солома: 2 соля 6 денье.

Четыре столба: 10 солей 9 денье.

Веревки для привязывания осужденных: 4 соля 7 денье.

Палачам, каждому по 20 солей: 80 солей».

В этих цифрах, возможно, заключается некая мрачная поэтическая справедливость. Стоимость палача, похоже, оценивалась примерно так же, как стоимость восьми деревянных столбов, и чуть ниже стоимости охапки хвороста. Как большинство институтов и в том числе зловещих, инквизиция порождала своих знаменитостей. Одной из первых таких знаменитостей был печально известный Конрад Марбургский, считавший душевную и физическую пытку скорейшим путем к спасению. К началу своей карьеры Конрад был духовником германской принцессы, впоследствии канонизированной Елизаветы Тюрингской. Под его садистским наставничеством она умерла от самоистязаний в возрасте двадцати четырех лет, а к тому времени Конрад уже начал преследовать ересь властью епископа. Затем в 1227 году папа поставил его во главе инквизиции всей Германии, что давало ему почти безграничную власть. Опьяненный своей новой властью, он позволил себе обвинить целый ряд знатных феодалов. Те оказались более независимыми и несговорчивыми, чем французская знать в такой же ситуации. Ведь многие из них являлись вассалами отлученного от церкви императора Священной Римской империи Фридриха II. Когда Конрад попытался объявить против них крестовый поход, его подстерегли около Марбурга и убили. За год до того, как Конрад встретил свою смерть в 1233 году, другой инквизитор, Конрад Торс, также двинулся в поход на еретиков, обходя селение за селением, приговаривая и сжигая всех без разбору. «Я бы сжег сотню невинных, – заявлял он, – если бы среди них был один виновный». Когда был убит Конрад Марбургский, папа велел Конраду Торсу продолжать «святое» дело. Последний не нуждался в каком бы то ни было побуждении со стороны и с тем же рвением продолжал вершить свои деяния, однако тоже позволил усердию затмить свой рассудок. Будучи вызванным к нему по обвинению в ереси, непокорный феодал предупредил неблагоприятный для себя вердикт, немедленно лишив инквизитора жизни. Среди самых известных своими деяниями первых инквизиторов был Бернард Ги. Родившийся около 1261 года в Лимузене, он стал доминиканцем в 1280 году, а в 1307 году сделался главой инквизиции в Тулузе. В 1317 году папа доверил ему особую миссию по «успокоению» Северной Италии, «зараженной» в то время опасной ересью. Он оставался активным и ревностным инквизитором до 1324 года и умер в 1331 году.