Читать онлайн «Вместе с Россией (Вместе с Россией - 2)». Страница 35

Разведчики подробно обсудили способы связи с Россией на случай войны. Соколов продиктовал соратнику адреса в Швейцарии и Голландии, которые, видимо, останутся нейтральными, вручил Стечишину несколько ампул с симпатическими чернилами, проинструктировал, как ими пользоваться. Словом, профессиональная конференция состоялась по полной программе.

Филимон отговорил Алексея встречаться с профессором Массариком и доктором Бенешем, которые неплохо помогали его группе, добывая исключительную по ценности информацию из верхов империи. В шовинистическом угаре, уверял Стечишин, охватившем венские круги и их администрацию в Праге, за обоими главными деятелями партии национальных социалистов было установлено усиленное наблюдение. Даже краткая встреча с ними немедленно повлекла бы за собой арест смельчака и не принесла никакой пользы.

- Не беспокойся, Алекс! - завершил свои уговоры Филимон. - Наши люди найдут способ связаться с ними и передадут твои вопросы и пожелания...

Соколов согласился. Гораздо нужнее была для него встреча с начальником оперативного отдела императорского и королевского Генерального штаба полковником Гавличеком. Правая рука Конрада фон Гетцендорфа, тот, как выяснилось, никуда не мог отлучиться из Вены по случаю объявленного среди офицеров "состояния военной опасности". В столице бушевали шовинистические страсти, со дня на день ожидали бомбардировки Белграда австрийской артиллерией. Стечишин посоветовал Соколову спешить в Вену, пока военные строгости не сделали границы непроходимыми. Он обещал помочь, если нужно, документами, которыми его группа располагала в необходимых количествах.

Условились о связи на то время, пока Соколов будет находиться на территории Дунайской империи. Время, отведенное для встречи, истекло.

- Свидимся ли мы с тобой когда-нибудь еще, брат ты мой? - дрогнул голос Филимона, и слеза блеснула в уголке его глаза. Он весь как-то сгорбился и не казался уже таким представительным и самоуверенным, каким увидел его Соколов пару часов назад у трактира. - Доживу ли я до конца этой большой войны, которая вот-вот разразится?.. И что она нам принесет?..

- Свободу! - решительно утвердил Соколов. - Свободу и такую победу славянства, какой еще не знал мир! Береги себя, Филимон!

27. Петербург, 31 июля 1914 года

Ранним утром пятницы 31 июля по всему городу были расклеены красные листки официального объявления общей мобилизации. Молчаливые толпы людей собирались у этих листков на рабочих окраинах. Иногда здесь раздавались горестные вопли женщин, узнавших, что их мужья и сыновья скоро должны идти на войну. Иногда какой-нибудь богомольный недавний крестьянин начинал часто-часто креститься, шепча побелевшими губами: "Спаси, господи, люди твоя!"

Анастасия обмерла, прочитав первый такой листок, который она заприметила на афишной тумбе.

"Вот и грянуло то, о чем месяц назад говорил Алексей! - подумала она. Каково ему теперь там, вдали от России?! А я даже не знаю, где он!..

Вокруг нее стояли люди, по многу раз читая и перечитывая царский указ, который многим принес суровую перемену жизни. Здесь, на Васильевском острове, жил рабочий люд, красные листки отнюдь не возбудили у народа восторга и умиления. Питейные заведения были переполнены с раннего утра, выбрасывая на улицу из своих дверей пьяных мужиков, горланящих печальные песни или размазывающих по лицу пьяные слезы.

...Российский министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов отужинал и решил еще поработать. Следовало привести в порядок последние бумаги, дабы будущие историки могли возложить всю тяжесть вины за развязывание страшной войны на германцев. То, что война будет страшной, не вызывало никакого сомнения у господина министра.

В раскрытое окно министерского кабинета вместе с вечерней прохладой вливался шум толпы, не иссякающей на Дворцовой площади после того, как была объявлена мобилизация. До Сазонова доносились выкрики: "Да здравствует Франция!", "На Берлин!", "Долой Вену!" Иногда голоса принимались нестройно кричать "ура!", и тогда становилось очевидно, что к подъезду Генерального штаба прибыл очередной автомобиль с господами офицерами.

Министр бегло просматривал документы и раскладывал их в определенной последовательности. На некоторых из них он писал резолюции. Наконец, Сазонов взял самую последнюю телеграмму государю кайзера Вильгельма и еще раз внимательно перечитал ее:

"Я дошел до крайних пределов возможного в моем старании сохранить мир. Поэтому не я понесу ответственность за ужасные бедствия, которые угрожают теперь всему цивилизованному миру. Только от тебя теперь зависит отвратить их. Моя дружба к тебе и твоей империи, завещанная мне моим дедом, всегда для меня священна, и я был верен России, когда она находилась в беде, во время последней войны. В настоящее время ты еще можешь спасти мир Европы, если остановишь военные мероприятия. Вильгельм".

Сазонов отложил телеграмму и задумался. Он вспомнил весь тот нажим, который оказал на него Бьюкенен по поручению Грея. Британский посол требовал обязательного вступления России в войну, но так, чтобы она оставалась в глазах английского общественного мнения страдающей, обороняющейся стороной. Только тогда Грей гарантировал поддержку Британии и возможное участие ее в войне на стороне Франции и России.

Сазонов и сам понимал всю важность для держав Согласия изобразить Германию и Австро-Венгрию грубыми агрессорами. Именно поэтому Сергей Дмитриевич решил без возражений принять текст, переданный ему Греем и корректировавший его собственные предложения, удивившие вчера весь берлинский кабинет. Сазонов вынимает из стопки документов этот листок и еще раз вчитывается в него.

"Если Австрия согласится остановить продвижение своих армий на сербской территории и если, признавая, что австро-сербский конфликт принял характер вопроса, имеющего общеевропейское значение, она допустит, чтобы великие державы обсудили удовлетворение, которое Сербия могла бы предложить правительству Австро-Венгрии, не умаляя своих прав суверенного государства и своей независимости, Россия обязуется сохранить выжидательное положение".

Министр закрыл глаза и откинулся в кресле.

"Неужели Вильгельм испугается участия Англии в войне и в последнюю минуту откажется от своего вызова? - напряженно думал министр. - Как тогда его раззадорить, словно быка на корриде, и выставить в роли покусителя на всеобщий мир? Ведь это весьма важно для всех систем союзов... На чьей стороне выступит, например, Италия? Итальянцы будут крайне возмущены, что союзники их не спросили о таком важном деле, как начало войны... И если сейчас союз Италии с Австро-Венгрией и Германией трещит и потихоньку разваливается, то бестактность Вильгельма подорвет его окончательно. Тем более что собственные интересы Италии в Средиземном море и на Балканах диаметрально противоположны австрийским..."

Старинные напольные часы красного дерева с бронзой в углу министерского кабинета мелодично отзвонили одиннадцать. Сазонов поднялся было с кресла, чтобы сложить депеши в сейф, но вошел секретарь и доложил, что германский посол граф Пурталес просит встречи.

"Вот оно, предъявление ультиматума, - удовлетворенно подумал министр. Ура, Вильгельм решил стать виновником войны!"

- Приглашайте посла! - приказал Сазонов.

Граф Пурталес появился тотчас, словно стоял за дверью. Он почти бегом приблизился к столу министра. Обычно подтянутый и благообразный, с белесыми кроткими глазами, милой улыбкой, полускрытой в седой бородке клинышком и аккуратно подстриженных усах, с нимбом седых волос на полулысой продолговатой голове, граф теперь хочет изобразить гнев и возмущение, полагающиеся ему по сценарию, присланному из Берлина вместе с текстом ультиматума. Но ему плохо удается это, поскольку он всегда искренне и сердечно дружил с Сазоновым, с петербургским светом, где его любили и уважали.

Его "грозный" вид скорее похож на растерянность, в глазах посла стоят слезы, но он пытается говорить твердым голосом.

- Господин министр! - заявляет он. - Я уполномочен моим правительством потребовать от России прекращения всех ее мобилизационных мер как на германской, так и на австро-венгерской границе!.. Если российская мобилизация не будет прервана, то вся германская армия мобилизуется!..

Посол подчеркнуто смотрит на часы. На них - половина двенадцатого.

- Срок истекает ровно через двенадцать часов!

Как будто свалив тяжелую ношу, посол преображается. Из напыщенного, играющего в твердость посланника Германской империи он превращается в растерянного и жалкого старика.

- Согласитесь на демобилизацию! Согласитесь на демобилизацию! Согласитесь на демобилизацию!.. - бормочет он дребезжащим от волнения голосом и умоляюще смотрит на Сазонова.

Сазонов, которого перед приходом посла почти одолела нервная дрожь, теперь совершенно успокоился. Он твердо отвечает графу Пурталесу: