Читать онлайн «Тайные силы: Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время». Страница 21

Отражались эти обстоятельства и на разведывательной службе. И здесь весь центр тяжести перешел сначала на фронт. Из немногих, знакомых с разведкой, офицеров лучшие были в порядке награждения освобождены для службы в войсковом Генеральном штабе, а остальные были прикомандированы в качестве разведывательных офицеров к армейским командованиям. Господствовало мнение, что тайная разведка, шпионаж, будет применяться преимущественно на театрах военных действий. Однако, ввиду быстрого течения первых военных событий на Западе, где вначале ожидался военный исход, у командования были большие сомнения относительно возможности и полезности шпионажа. Они заходили так далеко, что одно из командований оставило своего разведывательного офицера в Льеже, при переходе через Бельгию, как ненужный балласт. Эти офицеры вначале не находили нигде особенного применения и поддержки. При особенно сильно развитом в германской армии чувстве субординации имело значение и то обстоятельство, что начальник разведывательного управления был самым молодым в Ставке верховного командования начальником управления, значительно моложе начальников Генерального штаба на фронтах и начальников отделов военного министерства, и что гражданские власти привыкли также к более авторитетному представительству Генерального штаба. Я считаю необходимым выявить и эти личные моменты, так как они способствуют пониманию того, каких усилий стоило разведке завоевание влияния, и насколько она должна была отставать от разведки вражеской, прошедшей большую школу в мирное время и поддерживавшейся решившимися на войну до победного конца государственными деятелями. Сознание недостаточности [99] разведки побудило, правда, уже в мирное время, выяснить посредством больших стратегических военных игр по образцу тех требований, которые могут быть предъявлены войной к этой отрасли военного управления. Теоретические исследования эти оставались, однако, в рамках тактики и стратегии и, во всяком случае, не выходили из военных рамок. Хозяйственной и политической разведкой, хозяйственным и политическим воздействием на вражеские государства они не занимались, разведка же в мировом масштабе не бывала никогда объектом даже теоретического обсуждения. Действительность оставила, поэтому, в тени всякую фантазию. Генеральный штаб имел право предполагать, что на него падет только военное руководство войной. В частности, к внутренней политике он не имел в мирное время никакого отношения. При возникновении войны он заметил, однако, что ни над ним, ни рядом с ним политического руководства войной нет. 2 августа 1914 года генерал фон Мольтке приказал выяснить, что предпринято в связи с войной для руководства общественным мнением в тылу, в особенности — через посредство печати. Я принужден был доложить ему, что это ограничивается памяткой, в которой указано лишь чего нельзя говорить во время войны, для положительного же руководства общественным мнением не подготовлено ничего.

Генерал фон Мольтке приказал мне добиться, по крайней мере, в отношении верховного командования уверенности в том, что оно останется в достаточной связи с общественным мнением относительно военных событий. Новая задача находилась в начале лишь в слабой связи с моими предыдущими заданиями. Объем ее казался тогда ограниченным. Нельзя было предвидеть, что из нее разовьется затем германское военное бюро печати. Осуществление хотя бы в небольшом масштабе связи между военным и политическим руководством войной, каковой отличалась деятельность врага, объединяемая общим понятием разведывательной службы, ценилось выше получения новых заданий. Различие заключалось лишь в том, что у врага совместное руководство находилось в руках у правительства, а в [100] Германии — в руках верховного командования. Ошибку эту генерал фон Мольтке допустил по крайней необходимости, генерал Фалькенгайн лишь неохотно терпел ее дальнейшее необходимое развитие. Гинденбург — Людендорф» энергично выступали против нее. Когда они потребовали, чтобы политическая имперская власть взяла на себя руководство общественным мнением, то представитель рейхсканцлера отклонил это, указав, что канцлер фон Бетман не желает иметь никаких дел с печатью. А когда требования верховного командования сконцентрировались в 1918 году на том, чтобы вражеской пропаганде был противопоставлен германский министр пропаганды, то командование получило в июне 1918 г. ответ от канцлера графа Гертлинга, в котором тот называл обоснованное требование верховного командования «ценным вкладом в подготовительные работы, давно уже ведущиеся в целях объединения всех государственных мероприятий, направленных к руководству общественным мнением внутри страны и заграницей». Граф Гертлинг писал: «Подготовительную работу возложил я на начальника моего бюро печати. Последний использует свой двухнедельный отпуск, начинающийся 23-го августа, для завершения своего проекта организации нового учреждения. После того как проект будет мною рассмотрен, он будет послан для просмотра и необходимых дополнений и изменений верховному командованию и заинтересованным центральным имперским властям. В связи с этим, я предполагаю до такой степени ускорить окончательное установление общего плана, если нужно — при помощи комиссарских совещаний, чтобы он был закончен в кратчайший срок, и чтобы практическое проведение могло быть начато без задержек». Верховное командование не разделяло оптимизма заключительной фразы. Прежде чем был создан проект имперского правительства, военные вожди принуждены были отказаться от надежды принудить врага к миру. Победило внушенное врагом заблуждение о возможности сносного мира без разрешения вопроса оружием.

Я должен упомянуть об этих событиях и при том в этом [101] месте своего изложения, так как они дают возможность понять дальнейшее описание германской разведки и предохраняют от подозрения в односторонности и замалчивании многих действий Германии в целях ее оправдания и обвинения ее противников. Это предположение было бы неверно еще и потому, что я считаю упрек Германии в упущении гораздо более тяжелым, чем упрек вражеским правительствам в том, что они всеми средствами помогали беде, если это вообще может быть упреком.

Само собой понятно, что слабое место германского руководства войной не осталось скрытым от врагов. Их пропаганда ударила с силой по этому месту. Ей принесло неожиданную пользу то обстоятельство, «что Германия объявила войну России и тем самым явилась инициатором объявления войны, что Германия первая вступила в Бельгию и сама назвала это «неправомерностью». В то время, как разведка враждебных государств занималась по всему миру подготовленной пропагандой против беззащитно стоявшей за своими обширными границами Германии, сами эти враждебные государства отгородились от Германии герметической стеной. Железное кольцо вокруг среднеевропейских государств, образованное застывшим фронтом, замыкалось на севере находившимся под английским господством морем. Единственная узкая щель для германской разведки оставалась только на франко-швейцарской границе.

После объявления войны исполнительная власть в тылу перешла в Германии к военным властям. К их обязанностям относилось и предупреждение вражеского шпионажа. Для того, чтобы действительно закрыть пути вражеской разведке мероприятия военных властей в этом направлении нуждались в центральном руководстве. Таковое, однако, отсутствовало. Генеральный штаб, руководивший до войны деятельностью контрразведывательной полиции, был занят работой на театрах военных действий. Там же служили в качестве армейских полицейских чинов и немногочисленные опытные в контрразведке полицейские чиновники. Тыл был лишен какой бы то ни было опытной охраны против шпионажа. На ее месте [102] находились воодушевленные благими намерениями, но совершенно несведущие местные власти. Мероприятия их состояли преимущественно в публичных предостережениях. Население слышало впервые об этих вещах из уст властей. Следствием этого была по всей Германии дикая шпионобоязнь, приводившая к смешным, а иногда и к серьезным явлениям. Во время сильнейшего национального возбуждения самые бессмысленные слухи распространялись с быстротой молнии. Особенно разрушительно действовало сообщение, что по Германии ездят автомобили с золотом для целей вражеской разведки. Задерживали каждый автомобиль и брали седоков под огонь. При этом потеряли жизнь и ехавшие по делам службы высшие чиновники. В течение нескольких дней наступило состояние, поставившее под вопрос проведение мобилизации. Генеральный штаб принужден был вмешаться и положить конец этой вырождающейся в безобразия борьбе со шпионажем. При этом было совершено и должно было быть исправлено много неправильных действий. Многие высокоуважаемые лица невинно попадали вследствие каких либо обстоятельств под подозрение и жаловались на совершенную над ними несправедливость. Следствием всего этого был всеобщий отбой. Власти, действовавшие до того побуждающим образом, беспомощно приостановили свою деятельность. Военные и гражданские власти тыла обратились вскоре за советом к Генеральному штабу, как единственному компетентному учреждению. Результатом было новое тяжелое обременение верховного командования. Начальник германского разведывательного управления получил, наряду со своими непосредственными заданиями и с заданиями по зарождающемуся бюро печати, еще и задание руководить контрразведкой во время войны. Подобно тому, как связь разведки с обслуживанием печати представляла некоторые преимущества, так была сама по себе организационно правильной и тесная связь между собственной разведкой и контрразведкой. Но и здесь следует признать ошибочным сосредоточение руководства в верховном командовании, находившемся к тому же за пределами родины. [103]