Читать онлайн «Народы и личности в истории. Том 3». Страница 50

Такой же яркой и несгибаемой фигурой был создатель национальной школы монументальной живописи Диего Ривера (1886–1957). Ему принадлежат циклы росписей в Министерстве просвещения (1923–1929) и Национальном дворце в Мехико (1929–1950). Известна история с фресками, которыми он расписал Рокфеллеровский центр. Весной 1933 г. ему предложили расписать стены и потолок главного вестибюля небоскреба в манере росписи храма, но в современном духе. Ривера считал Ленина кульминационным пунктом в истории человечества. Рокфеллеры собирались разместить в здании правление могущественной нефтяной компании «Стандард ойл». Рядом с Лениным лозунги: «Мы хотим работы, а не благотворительности!», «Долой империалистические войны!». Заказчик пытался подкупить художника. Но тот остался непреклонен. В конце концов портрет Ленина ночью тайно соскоблили. Сегодня в центре росписи находится фигура А. Линкольна. Впоследствии Ривера восстановил уничтоженную роспись на стенах дворца изящных искусств в Мехико. Ныне в стране великой революции ее дети и внуки спешат уничтожить везде, где можно, малейшие признаки эпохи, которая у других наций вызывает гордость.

Для коренных жителей Месоамерики фрески великих художников представляли собой не просто поэтические образы. Трагические последствия вторжения западной цивилизации на земли Америки известны. Некоторые народности, как было сказано, исчезли под напором белых поселенцев, создавших США. Тем не менее, опыт древних цивилизаций Месоамерики часто используют при анализе современных явлений и событий. К примеру, писатель А. Зиновьев сравнивал крах империи инков с крахом СССР, поставив эти события в один общий историко-цивилизационный ряд: «Колоссальный пример, я о нем начал говорить больше десяти лет назад, – это завоевание, разгром империи инков, когда 300 испанских воинов во главе с Писарро победили 300 тысяч инков, которые могли их затоптать просто в грязь. В течение нескольких минут эти тысячи были разгромлены!.. Если вы вспоминаете историю, Писсаро принял гениальное совершенно решение. Он бросился с группой воинов на фигуру бога инков – и все: когда те увидели, что бога их захватили и ничего особенного не произошло, армия капитулировала сразу».[164] Здесь верно лишь одно: в обоих случаях речь идет, в конечном счете, о тотальном столкновении культур («цивилизаций»). Все остальное – блеф… Против СССР и России (отнюдь не против коммунизма) были брошены силы и богатства всей объединенной западной буржуазной цивилизации. В грандиозной битве культур русские только отступили. Отошли на время, как во времена вторжения Гитлера или Наполеона. Их культура и мысль не сломлены и не побеждены. Решающие сражения еще впереди. Заново перестроив наши ряды, усвоив лучшие достижения мира, сбросив ярмо ничтожеств и недоумков во власти, мы стремительно пойдем вперед, обгоняя старые корабли Запада и Востока, ибо как раз в духовном, культурно-нравственном отношении Русская Цивилизация является наиболее высокой и содержательной.

К концу XIX в. завершился раздел мира. Прогресс в области экономики, науки, образования, техники, культуры становится постоянным и все усиливающимся фактором, создавая прочную инфраструктуру мировой цивилизации. Мы показали, сколь велики заслуги Европы, Латинской Америки, Японии в формировании современной цивилизации. Это стало возможным во многом и благодаря универсальности культуры Запада. «Западный мир создал универсальные кристаллизации, обеспечивающие непрерывность в формировании образованности: imperium Romanum и католическую церковь. Оба эти института стали основой европейского сознания… – писал философ К. Ясперс. – Однако тенденция к созданию универсальных форм образованности не привела здесь к мертвой закоснелости духовной жизни».[165] В XX веке всем странам Месоамерики, впитавшим через Испанию католицизм и культуру Европы, предстояло пройти и фазу индустриализации.

Символом индустриализации стали работы выдающегося бразильского архитектора Оскара Нимейера (1907—), которого относят уже ко второму поколению пионеров современной архитектуры. Его имя стало широко известно всему миру, наряду с такими именами, как американец Франк Ллойд Райт, немцы Людвиг Мис ван дер Роэ и Вальтер Гропиус, француз Ле Корбюзье, японец Кендзо Танге, финн Ээро Сааринен, многие другие. Родившись в Рио-де-Жанейро, закончив тут же Школу изящных искусств (1934), он, работая в мастерской известного архитектора и педагога Л. Коста, создает совместно с ним павильон Бразилии на Всемирной выставке 1939 года в Нью-Йорке. Его творения отличаются богатством пластики, полетом воображения, экспрессивностью форм. Постепенно к нему приходит и известность. После того как в 1945 г. в Бразилии пала диктатура, президентом страны стал Ж. Кубичек (1956–1960). К этому времени Нимейер был уже известен как автор проекта Музея современного искусства в Каракасе, здания международной выставки в Сан-Паулу и т. д. Еще в конце XVIII в. борцы за независимость страны предложили перенести столицу Бразилии в глубинные районы, что затрудняло бы проникновение колонизаторов. Президент Кубичек решил воплотить эту идею в жизнь. Сам архитектор вспоминает: «Я начал заниматься Бразилиа в одно прекрасное сентябрьское утро 1956 года, когда Жуселину Кубичек, выйдя из своей машины зашел за мной и по дороге в город (Рио-де-Жанейро) изложил мне суть своего дела С этого момента я стал жить мыслью о Бразилиа». Население новой столицы должно было составить полмиллиона. Главным в этом плане было стремление приступить к освоению и экономическому развитию почти не заселенных внутренних районов страны. Нимейер мечтал и о том времени, когда Бразилиа станет «городом свободных и счастливых людей, освобожденных от социального и экономического неравенства». Задача была поставлена сложная. Ведь помимо сугубо практических задач, идеологи переноса столицы преследовали политические, патриотические и образно-символические цели. Само название столицы было предложено видным борцом за независимость страны, основателем бразильского государства Жозе Бонифасиу ди Андрада-и-Силва. Предполагалось, что город станет символом возрождения огромной страны, раскрытия ее богатейшего творческого и природного потенциалов. С его возникновением словно должен был подняться рассвет над страной. Символично, что дворец президента был назван Дворцом Рассвета. Оскар Нимейер писал впоследствии: «Самым главным, на мой взгляд, было построить Бразилиа вопреки всем препятствиям, возвести его в пустыне, быстро, словно по мановению волшебства, и затем почувствовать его дыхание в этом бесконечном сертане (глуши. – Ред.), ранее неизведанном и безлюдном. Важно было проложить дороги, построить плотины, увидеть, как на плоскогорье возникают новые города; покорить безлюдные районы страны, придать бразильцу немного оптимизма, показать ему, что наша земля благодатна и что ее богатства, на которые так грубо посягают наши враги, требуют защиты и энтузиазма».[166]

Этот мастер архитектуры символизировал собой образ динамичной и просвещенной Латинской Америки. Кульминацией его творчества стал созданный им в конце XX в. Мемориал Латинской Америки, выросший в Сан-Паулу. По его словам, это лучшее из его творений. Ансамбль мемориала состоит из семи зданий и двух просторных площадей. Тут истинный праздник поэзии и муз, воплощенных в бетоне и стали. В комплексе наиболее значимое место занимают «салон торжественных актов» и библиотека. Библиотека стала крупнейшим специализированным фондом по проблемам Латинской Америки. В ней собрано более 20 тысяч томов, половину из которых составляют бразильские издания. Сюда поступает литература из Аргентины, Перу, Кубы, Испании. Привлекает внимание и павильон творчества, где демонстрируются экспозиции образцов ремесленного искусства Бразилии, Мексики, Гватемалы, Эквадора и Перу. Здесь же работает Бразильский центр латиноамериканских исследований с крупнейшей лабораторией гуманитарных наук континента, где проводятся международные конференции, конгрессы и научные семинары. Центр имеет право вручать премии штата Сан-Паулу, своего рода латиноамериканский эквивалент Нобелевских премий. Нимейер соединил колорит бразильской и латиноамериканской культур с мировыми культурными течениями. В одной из статей он писал: «Бессмертные и всемирно прославленные произведения искусства действуют на наши чувства именно своей красотой, оригинальностью и гармонией пластического решения. Мы чувствуем это, когда стоим перед Шартрским собором во Франции или перед собором Василия Блаженного в Москве, независимо от наших политических и философских взглядов. В сравнении с изяществом и красотой этих памятников для будущих эпох их функциональные и утилитарные цели отступают на второй план». Поэтому каждый проект архитектор рассматривал с точки зрения красоты, как «если бы он был Версалем».[167]