Читать онлайн «Апокалипсис XX века. От войны до войны». Страница 41

И тогда в 1934-м Жак Дорио, вопреки приказам Мориса Тореза, создает Народный фронт Франции, который будет и социалистическим, и националистическим. Как в Германии! Москва требует явиться в Кремль для объяснений. Дорио отказывается: он понимает, что в Москве его просто убьют. Не слушается?! И тут же Дорио исключен из коммунистической партии. К тому времени компартия Франции — давно на содержании Коминтерна, то есть Советского Союза. Что в СССР скажут — то и сделает.

В 1936-м Жак Дорио идет до конца: создает Народную партию Франции. Теперь он борец с большевизмом. Друг Троцкого и Ленина, политическая содержанка Сталина, становится другом Гитлера и Муссолини.

В Народной партии было многих бывших коммунистов и членов профсоюза. 65 % состава партии было из рабочих.

Уже в конце XIX века в таких организациях, как «Аксьон франсез» или «кружок Прудона», активно сотрудничали бланкисты, другие социал-демократы, анархисты, националисты. Участник этих организаций Жорж Валуа в середине 20-х гг. создал первую французскую фашистскую организацию — «Фасции».

Что это доказывает? Ничего… Кроме того, что социализм и во Франции частенько становился национальным, приобретал мистический и расистский душок. Национал-социализм — одна из разновидностей социализма, очень близкая к коммунизму. Фашизм прямо вышел из социализма. В этом тоже нет ничего нового.

Организации ветеранов Великой войны во Франции сформировались поздно, к середине 1920-х. «Огненные кресты», «Боевые кресты» возникли в конце 1927 года как ассоциация бывших фронтовиков, награжденных боевыми орденами. Финансировал их фронтовик из семьи парфюмерных фабрикантов, Франсуа Коти. Во главе «Огненных крестов» стояли капитан Жене, затем полковник Ф. де ла Рок.

«Огненные кресты» требовали социальных гарантий малоимущим, а одновременно — сохранения национальных традиций, охраны языка и культуры. И авторитаризма, «вертикали власти». Эта организация во всем следовала духу законности и уважения республиканских принципов… что уже вызывает вопросы: какие же это фашисты?

Французские историки высокого мнения о личных качествах романтика консерватизма де ла Рока. Они много спорят: фашисты тут или бонапартисты, авторитаристы, консерваторы? Разделять всегда бывает сложно, а тем более во Франции с ее невероятной политической пестротой.

Вот на кривых уличках Парижа встречаются демонстрации троцкистов, приносящих огненные жертвы Одину, коммунистов — сторонников Сталина, коммунистов и анархистов, тяготеющих к нацизму, — и как прикажете всех их классифицировать?

Коммунисты и даже анархисты оказывались более «правыми» и стояли за более авторитарное устройство государства, чем «правые» офицерские организации, стремящиеся построить социальное государство и одновременно восстановить монархию.

Во Франции до войны между собой конкурировало несколько разных фашизмов: французский вариант итальянского («франсизм»), французский вариант нацизма (Французская народная партия и др.), французский вариант франкизма («кагуляры») и, наконец, оригинальный аристократически-элитарный фашизм «Аксьон франсез», близкий к монархофашизму.

К этому еще нацисты, коммунисты-троцкисты, коммунисты-неоязычники, коммунисты-сталинисты, коммунисты-демократы, социал-демократы примерно 12 разных направлений.

Все 1920-е годы во Франции то тут, то там вспыхивали бунты и бунтики, но, во-первых, выступали обычно не против правительства, а против других политических организаций. Во-вторых, и эти события проходили обычно без человеческих жертв или с минимальными жертвами. В-третьих, эти разрозненные выступления не сливались в общий пожар.

Ситуацию можно обозначить не как гражданскую войну, а как балансирование на грани гражданской войны. Напряженное время, когда даже незначительный толчок может повлечь за собой лавину гражданского неповиновения, массовые бунты, смуту.

Тем не менее, несмотря на зловещую фразеологию и «пугания» друг друга насилием, ни коммунисты, ни офицерские организации не выступают против правительства. Почему?

Во-первых, потому, что Франция — страна сравнительно сытая. Колониальная империя оттягивает много сил — но дает приют множеству активных людей, желающих заработать, дает рабочие места чиновников, солдат, служащих фирм и строителей.

Во Францию едут из Германии, едут из стран Восточной Европы. Эта обстановка постоянной эмиграции хорошо видна хотя бы в романах Ж. Сименона, посвященных приключениям комиссара Мегрэ в 1920–1930-е годы.

Именно тогда в Париже возникли большие диаспоры русских, венгров, поляков.

Во-вторых, политическая система Франции реально позволяет бороться за власть в рамках закона. Пока люди сравнительно сыты — это их устраивает.

По отношению к революционной пропаганде англичане и французы вели себя очень по-разному. Разагитировать британцев большевикам не удалось ни разу. А вот французов удавалось постоянно. Видимо, некий индивидуализм очень глубоко укоренился в массовой психологии англосаксов. Дико звучит хотя бы перевод на английский язык слова «колхоз»: «коллективная ферма». Что-то вроде «коллективного частного предприятия».

Благодаря громадной империи и своей демократической системе англичане были более сплоченным народом, чем народы континентальной Европы.

В сравнении даже с Францией 30–40 солдатских мятежей 1918–1919 годов можно считать «сущей мелочью». Тем более, они вспыхнули уже после войны. Когда стали демобилизовывать армию, сначала отпускали «ценных специалистов», за которых просило производство. В первую очередь демобилизовались те, кого призвали недавно. А провоевавшие 2–4 года были, конечно, «менее ценными».

27–31 декабря 1918 года восстали солдаты в Кале, Белфасте, Глазго. Во главе мятежей стояли коммунисты. В Кале город был захвачен мятежниками. Правительство вовремя приняло решение — демобилизовывать сначала прослуживших дольше. Но несколько дней старослужащие, сплоченные участием в войне и общими интересами, стояли с оружием против новопризванных, более лояльных частей. Лояльны были и «колониальные» войска из индусов и жителей Канады и Австралии.

Безоружные офицеры уговаривали восставших разойтись. И все же в Белфасте и Глазго пролилась кровь. Общее число убитых и раненых не превышает 10–20 человек. Не прими правительство быстрых решений — было бы намного больше.

В Британии долгое время не было вооруженных столкновений — по тем же причинам, что и во Франции: парламентаризм давал возможность договариваться, колониальная империя давала рабочие места и еду. Между 1922 и 1939 годами в Британию въехало не менее 3 млн человек, в основном из Восточной Европы.

Даже чтобы создать местную компартию, коммунисты два года вели переговоры. Только 31 июля — 1 августа 1920 года в Лондоне представители Британской социалистической партии, Рабочей социалистической федерации, Коммунистической объединенной группы и других организаций и групп, стоявших на позициях III Интернационала, создали коммунистическую партию. На Учредительном съезде присутствовало 152 делегата, имевших 211 мандатов с правом решающего голоса. До конца все коммунисты объединились на Втором Объединительном съезде в Лидсе 29–30 января 1921 года. Вообще-то централизация, по мнению англосаксов, совершенно не обязательна. На полном объединении всех коммунистов настаивал Коминтерн — чтобы все контролировать. Он платил деньги, а кто партию ужинает, тот ее и собирает. Впрочем, и после «всеобщего» объединения в Британии осталось несколько самостоятельных коммунистических групп, которые денег от Коминтерна не брали и ни от кого не зависели.

Перемены в Британии шли парламентским путем, но очень значительные. 4 млн демобилизованных — это треть всего трудоспособного мужского населения Британии. Обнищание людей во время войны, массовая безработица, усиленная демобилизацией, вызвали небывалый рост стачек и забастовок. В 1919 году британцы пробастовали в общей сложности 35 млн рабочих дней против 2,5 млн в 1917-м.

Всегда у власти менялись две партии: консерваторов и либералов. Лейбористская партия совсем молода: она существовала с 1906 года.