Читать онлайн «О причинах возникновения крепостничества в России». Страница 6

Таким образом, более или менее уверенно говорить о существовании господской запашки в виде особых массивов полей, вычлененных из общей системы крестьянского общинного землепользования и землеустройства, можно лишь в очень немногих случаях. Точно так же крайне малочисленны и случаи «жеребьевых» запашек на феодала.

Необычайно замедленное развитие господской запашки, обрабатываемой крестьянами в порядке полевой барщины, доказывается тем, что только в масштабе очень больших временных периодов можно уловить какие-то изменения, фиксирующие сколько-нибудь заметную эволюцию от стадии «жеребьевой» пашни, очень близкой к издольщине, к стадии господской пашни, где семена и навоз для пашни крестьяне берут из господского же хозяйства, от стадии пашни «взгоном» в силу крайне незначительных ее размеров к солидной господской пашне, разверстанной десятинами (или ее долями) на каждую крестьянскую выть.

В селах великой княжны Софьи Витовтовны (1451), вполне вероятно, был господский фонд семян и существовала десятинная пашня. По сотной грамоте 1543-1544 гг., на дворцовое с. Буйгород и Буйгородскую волость (67 деревень и с. Палкино) «сельчане» и «деревеныцики» пашут на каждые 6 дес. «хрестьянской пашни» 1 дес. на великого князя. Наказ сотной грамоты: «а навоз … вози-ти на великого князя пашню своих дворов» 59 – дает основания предполагать, что великокняжеский «жеребей» уже выделен из общего массива полей, хотя твердой уверенности в этом нет.

Процесс выделения господской запашки из общего массива крестьянских полей прослеживается лишь только примерно с середины XVI в., когда в формуляре послушных, ввозных и ряда других актов, выдаваемых новым помещиком, появляется очень многозначительная оговорка: «И вы б все крестьяне… пашню его пахали, где себе учинит и оброк платили, чем вас изоброчит» (разрядка моя. – Л.М.) 60. Но даже по второй половине xvi в. имеются данные о господской пашне, позволяющие думать, что и в это время далеко не повсюду господские поля стали обособленными, все еще входя отдельными участками в крестьянские поля. Так, в жалованной грамоте царя Ивана Васильевича Кирилло-Белозерскому монастырю от 19 мая 1577 г. предписывается крестьянам «по вся лето монастырское дело делати: пашня им пахати… и навоз возити… и пожни косити по прежнему». Но когда речь заходит об огораживании изгородями пашенных монастырских полей, грамота предлагает: «и около пашни изгороду самим городити, где хто пашет» 61, т.е. огораживать монастырский клин пашни каждый крестьянин, вероятно, должен на участке «своей выти». При существовании единого господского поля сделать это так, как предписывает грамота, невозможно. Но вместе с тем здесь – важный момент; участки монастыря твердо закреплены за ним (их огораживают).

Наиболее завершенный этап выделения господской пашни из «жеребьевого» крестьянского землепользования можно видеть на примере жалованной уставной грамоты 1590 г. нижегородскому Благовещенскому и Цареконстантинову монастырям Владимирского уезда. Она, в частности, рекомендует: «А пашня монастырская пахати на выть по полуторы десятине ржи и овса, а сеять Семены монастырскими и жати и класти и молотити и в житницы сыпати и навоз на пашню возити с монастырских конюшенных и з животинных дворов… А как крестьяне монастырскую пашню пашут и изделье всякое монастырское делают и крестьяном свои хлеб ести» 62. Здесь настолько все обособлено от элементов крестьянского хозяйства, что можно предполагать и выделение пашни, поскольку монастырские поля расположены в селах, где есть монастырские хозяйства.

Таким образом, перед нами двухвековая, чрезвычайно замедленная эволюция такого барщинного хозяйства, где холопский труд, столь широко распространенный в светской вотчине, не применялся.

Наиболее вероятное преобладание в этот двухсотлетний период долевой господской запашки свидетельствует о громадной роли общинной корпорации в определении характера отношении крестьянина с феодалом. Больше того, этот факт свидетельству ет о явном бессилии феодала преодолеть сильные традиция общинного землепользования и землеустройства и, наконец, о практической невозможности при данном уровне соотношения классовых сил ввести в хозяйственную практику отработочную ренту в ее наиболее грубой форме – форме полевой барщины.

Полагаем, что обычные мотивировки историков о том, что такая форма эксплуатации еще «не назрела», что феодал не был заинтересован в заведении собственно господского хозяйства, в свете приведенных доводов и соображений могут быть поколеблены. Нужда феодала в собственном хозяйстве подтверждается существованием в вотчинах, «боярщинах», «волостках» господской пашни, обрабатываемой холопами 63. Желание феодала расширить круг своих потребностей, выйти за рамки потребительных стоимостей, создаваемых в крестьянском хозяйстве, косвенно отражают формуляры кормленых грамот, где очень рано появляется клаузула: «А не люб будет волостелем корм, и они емлють за полоть мяса 10 денег», «А не люб будет доводчикам корм, и они емлют за ковригу деньги» и т.д. 64

Этот столь мучительный и многовековой путь развития полевой крестьянской барщины, видимо, не был, да и не мог быть стимулирован такими факторами, как развитие внутреннего или внешнего рынка. Кроме того в случае воздействия такого фактора, как рынок, барщина неизбежно должна была бы приобретать характер господствующей формы ренты. Однако резкое увеличение господских запашек (в том числе и монастырских), правда, в связи с кризисом и натурализацией хозяйства, отмечено исследователями лишь примерно с середины XVI в. Стало быть, до XVI в. указанная эволюция не была обусловлена этими причинами. В данный период, вероятно, действовали лишь механизмы укрепления феодальной собственности на землю. И чрезвычайно медленные темпы эволюции полевой барщины, помимо природно-географической специфики, обусловлены существованием именно общинного строя частновладельческой деревни.

Данное положение, на наш взгляд, находит подтверждение в выявлении взаимоотношений феодала с крестьянским населением своих владений в связи с полевыми барщинными работами. Эволюция и трансформация «жеребьевой» пашни – это лишь хозяйственный аспект проблемы укрепления феодальной собственности на землю.

Актовый материал позволяет уяснить некоторые моменты и социальной стороны этой проблемы. Обратимся к интереснейшему тексту купчей 1483/84 гг. на деревню в Белозерском уезде, где говорится: «Се яз … купил есми… деревню… с хлебом и с семяны, опрочь половничьи половины да их собины, и с пустошми, и с лесы, и с пожнями» 65. Помимо довольно твердого свидетельства существования здесь господского поля как элемента собственно господского хозяйства, в тексте грамоты есть чрезвычайно интересный материал о путях привлечения рабочей силы для обработки этих полей. Продавец оговаривает, что запасы хлеба продаются за исключением «половничьей половины». Последнее означает, что поле было действительно целиком господским, поскольку оговорена «половничья половина», а не господская. Тот факт, что половники упоминаются наряду с господскими семенами дает нам возможность предположить, что половники работали здесь на господском поле. По материалам xvi-xvii вв., половники всегда отдавали семена господину, а остальное делили «на полы» 66. Наконец, упоминание так называемых «собин», на наш взгляд, доказывает, что перед нами половники, сеющие именно на господском поле и имеющие в данной деревне не земельные наделы полевой пашни, как полагал Л.В. Черепнин, а лишь нерегулярную пашню в росчистях, займищах и т.п. Оговаривать в грамоте, представляющей акт купли деревни как хозяйственного комплекса, непричастность к объектам этой купли крестьянских наделов полевой пашни, по нашему мнению, бессмысленно. И вот почему.

В этой грамоте речь идет о местных половниках, т.е. живущих именно в этой деревне, но, вероятно, продавших свои участки феодалу. Если бы половники сохранили свои наделы, то они бы на них и выращивали господскую долю хлеба, но тогда грамота не говорила бы о господских семенах, так как в крестьянском хозяйстве они и так должны быть (здесь нет речи о господской ссуде семенами).

Такие половники, лишившиеся своей земли, фигурируют и в других актах 67. Новгородские писцовые книги конца xv в. упоминают их в деревнях своеземцев близ г. Орешка 68. Видимо, о таком же безземельном половнике идет речь в известном судном списке 1495-1499 гг. Троице-Сергиева монастыря с крестьянами во главе со Степаном Панафидиным, где, в частности, говорится: «На том Маткове жил Федор слободчик, а половничал на монастырь Троицкой, и жито делил на гумне с ключники монастырскими» 69. Здесь половник по бывшему, или точнее, постоянному месту жительства «слободчик», т.е. черный крестьянин, хотя живет на монастырской земле, а, следовательно, и пашет «исполу» монастырское поле. Количество таких примеров можно увеличить.