Читать онлайн «Ответный сталинский удар». Страница 36

Советско-германские отношения перешли тем временем в скрытую фазу. Переговоры теперь велись через германского посла Шуленбурга. По мнению Мерекалова, немцы хотели избежать шумихи в прессе. «Активность сторон была очень незначительна, — отмечал М. Карлей. — Даже франко-германские экономические консультации, которые начались в декабре 1938 г., во время визита Риббентропа в Париж, можно рассматривать как более важные, нежели тот краткий всплеск активности, вызванный отмененной раньше, чем она успела начаться, миссией Шнурре. Даладье даже подумывал о визите в Париж Г. Геринга — именно Геринг был ответственным за германский четырехлетний экономический план, — Боннэ тоже был заинтересован в возможности заключения крупных контрактов». Литвинов в этой связи расценивал срыв Гитлером экономических переговоров с СССР как провокационную акцию, целью которой было оказание давления на Францию и Англию. По его словам, Германия «не прочь использовать советский козырь в своей игре с Англией и Францией, но не решается на соответствующие политические жесты, которые она хочет заменить, если возможно, экономическим сближением».

Речь в данном случае шла о Польше: Германия стремилась «купить» лояльность Запада в польском вопросе предложениями выгодного экономического сотрудничества. Официального политического соглашения после Мюнхена английскому и французскому правительству не позволило бы заключить общественное мнение обоих стран. Наоборот, оно активно настаивало на союзе с Советской Россией. И как мы помним, Чемберлен и Даладье в марте, под давлением общественности, были вынуждены обратиться к России.

Решающую роль в этом сыграла знаменитая речь Сталина от 10 марта. Д. Дэвис, бывший посол США в Москве, в своем дневнике отмечал: «Это открытое предупреждение правительствам Англии и Франции, что Советы устали от «нереальной» оппозиции агрессору. Это… действительно представляет угрозу для переговоров… между британским Форин Оффис и Советским Союзом. Это настоящий сигнал опасности…» Спустя десять дней Дэвис сообщал сенатору Питтману: «… Гитлер предпринимает отчаянные попытки настроить Сталина против Англии и Франции. Если Англия и Франция не пробудятся, то, боюсь, ему это удастся».

Между тем английское и французское правительства, демонстрируя на публике свою активность, на деле продолжали свою прежнюю политику, о которой Д. Леви говорил: «Московская Кассандра продолжает призывать к энергичным действиям, с которыми нельзя медлить ни часу, но она видит, что никто не прислушивается к ее словам, и чувствует, что никто им не доверяет, поэтому голос ее мало-помалу становится слабее, а тон все более горестным». «Отклонение англо-французами многочисленных советских инициатив, направленных на улучшение отношений в период между мировыми войнами и на создание антинацистской коалиции, особенно в 1935–1938 гг., -констатирует М. Карлей, — в большой мере усилило недоверие и породило даже некий цинизм советского руководства».

17 апреля, на следующий день после того, как Литвинов выдвинул свои предложения о заключении пакта о взаимопомощи между Англией, Францией и СССР, советский посол в Берлине, перед своим отъездом в Москву, нанес визит в МИД к Вайцзекеру. «Как записал статс-секретарь, это был первый визит Мерекалова за все время пребывания на занимаемом посту… Посол говорил приблизительно следующее: «Русская политика всегда следовала прямым курсом. Идеологические разногласия мало повлияли на отношения между Россией и Италией, не должны они повлиять и на отношения с Германией. Россия не воспользовалась существующими трениями между государствами Запада и Германией и не намерена ими воспользоваться, поэтому нет причин, по которым между нашими странами не могли бы существовать нормальные отношения. А нормальные отношения всегда могут улучшиться». Тайна необычного визита советского посла прояснилась 3 мая, в этот день Литвинов был освобожден от должности Народного комиссара иностранных дел, на его место был назначен В. Молотов.

«Если у Британии были основания для подозрений в отношении России, то и у России, — как пишет верный приверженец Черчилля Макмиллан, — были свои основания для подозрений: враждебность западных держав после Первой мировой войны, интервенция, потеря Россией территорий — ничто это не было забыто. И все же при Литвинове русская политика была направлена на поиски безопасности посредством Лиги наций и союза с Западом. Мюнхен был шоком, но все же Россия выдвинула 16 апреля 1939 года предложение о союзе с Британией и Францией. Это был последний шанс Литвинова, но это был и последний шанс Запада».

«Смещение Литвинова означало конец целой эпохи. Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами и возможность создания Восточного фронта против Германии», — считал У Черчилль. Однако точка в этом вопросе еще не была поставлена, на смену «прозападному идеализму» Литвинова была поставлена «реалполитик» Молотова.

«Отставка Литвинова вызвала на Западе волну предположений о том, что теперь Советский Союз вполне мог заняться улучшением отношений с Германией и вовсе отойти от коллективной безопасности». Действительно, уже 5 мая Шнурре докладывал: «Астахов коснулся смещения Литвинова и попытался, не задавая прямых вопросов, узнать, приведет ли это событие к изменению нашей позиции в отношении Советского Союза». С другой стороны, после отставки Литвинова «Гитлер впервые за шесть лет своего правления изъявил желание выслушать своих экспертов по России». Из их доклада Гитлер узнал много для себя нового, в частности — что СССР уже не придерживается политики мировой революции. Интерес Гитлера к России усиливался. Посмотрев документальный фильм о советских военных парадах, фюрер воскликнул: «Я совершенно не знал, что Сталин — такая симпатичная и сильная личность». Немецким дипломатам была дана команда и дальше зондировать возможности сближения с СССР.

В этом проблем не было. Шуленбург, по словам того же У. Ширера, последовательно выступал за сближение Германии с Советской Россией; во всех его донесениях за 1939 г. проглядывает искреннее стремление восстановить отношения, существовавшие во времена Веймарской республики.

Но, как и многие другие дипломаты старой школы, он плохо знал Гитлера. Примечательно, что и предыдущие немецкие послы в СССР придерживались подобных настроений. Об этом свидетельствует, например, письмо Молотову брата прежнего посла в России Ранцау: «Мой брат близнец посол граф Ранцау… понимая, что в любой момент может наступить его внезапная кончина, просил меня в свой смертный час передать Вам…», что «его последней и твердой надеждой была надежда, что немецкий и русский народы могут достичь желаемой для них цели».

Возобновление контактов между Берлином и Москвой не осталось незамеченным. 7 мая французский посол Кулондр информировал свой МИД, что Германия ищет контакта с Россией, в результате которого, помимо всего прочего, может произойти четвертый раздел Польши. Аналогичная информация достигла и Британии, но Галифакс не придал ей значения. Он считал, что «не стоит испытывать особого доверия к таким сообщениям, которые, вполне возможно, распространяются людьми, желающими подтолкнуть нас к пакту с Россией».

Встречи советских и германских представителей стали более частыми. 17 мая Шнурре докладывал: «Астахов подробно объяснил, что в вопросах международной политики между Советской Россией и Германией нет противоречий и поэтому нет никаких причин для трений между двумя странами». Были опасения нападения со стороны Германии, но если вернуться к политике времен Рапалльского договора, то все можно поправить. Что касается переговоров с Западом, то «при нынешних условиях желательные для Англии результаты вряд ли будут достигнуты». Шнурре в ответ сказал Астахову, что собирается в Москву для обсуждения торговых отношений.

Однако неожиданно возникли проблемы. Москва опасалась повторения литвиновского этапа взаимоотношений с Германией, когда Гитлер использовал торговые переговоры с СССР для давления на Запад. 20 мая Молотов на встрече с Шуленбургом заявил, что у него складывается впечатление, что Германия, вместо того чтобы вести серьезные экономические переговоры, предпочитает играть с Советским Союзом в какие-то игры. На бурные протесты Шуленбурга Молотов указал, что для успеха экономических переговоров должны быть соответствующие политические основания. Когда Шуленбург спросил, что Молотов имеет в виду, нарком предпочел уйти от конкретного ответа.

Именно в тот момент, когда Молотов не очень-то спешил с ответом на очевидные германские заигрывания, интерес к улучшению отношений с Берлином стали проявлять британцы. 18 мая Галифакс вызвал к себе посла Г. фон Дирксена. Министр спросил, нельзя ли убедить Гитлера сделать публичное заявление, осуждающее применение силы, и склонить его к мирным переговорам. Убедить не удалось, и 8 июня Галифакс сделал на заседании палаты лордов свое собственное заявление, в котором указал на возможность начала переговоров, если Гитлер не будет прибегать к силе или к угрозам применения силы.