Читать онлайн «Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти». Страница 36

Теперь, когда мы проникли в скрытый внутренний мир паразита claviceps purpurea, мы знаем, что спорынья содержит алкалоиды, и их состав подобен составу ЛСД. Таким образом, мы можем лучше понять расстройства, вызванные гангреной в ее ранних стадиях. Любой эрготизм начинался с фазы психических расстройств, описанных классическими клиницистами: «сонливость и мечты», «головокружение и шум», даже «лихорадочный бред»; «нет сомнения, что [спорынья] попадая в хлеб, вызывает головокружение и ощущения, подобные опьянению»[352], «как только крестьяне съедали этот вредный хлеб, они чувствовали себя пьяными»[353]. Это было эрготическим опьянением. Вызывало ли оно страх? Для некоторых оно принимало форму «очень тяжелого сна и тревожных сновидений»; для других интоксикация проявлялась легкими и быстрыми галлюцинациями, в отличие от кошмаров, населенных странными и ужасными чудищами, причиной появления которых являлась ранняя форма гангрены огня святого Антония[354].

В 1880-х годах психозы при эрготизме подробно описали доктора Фриц Сименс и Франц Тучек. При этом галлюцинации они отдельно не выделяли, а наблюдаемые случаи неадекватного поведения Тучек пытался объяснить алкоголем, истерией, идеями греховности и пр. Но в той или иной степени психические отклонения у пациентов замечали и раньше, особенно при «злых корчах».

Собственно, изменения психики при отравлении спорыньей являются настолько демонстративными, что задолго до описания Siemens’а и Tuczek’а все авторы, описывавшие эрготизм, в частности его конвульсивную форму, всегда отмечали те или иные формы психозов, сопутствующие заболеванию[355].

Врачи Марбургского факультета наблюдали психические расстройства во время эпидемии эрготизма 1596 года (хотя посчитали болезнь инфекционной), в 1598 году Зеннерт (Sennert) описал ряд психозов, отметив ступорозные состояния, бред, «сумасшествия». В 1697 году в Гессене были описаны случаи потери умственных способностей после корчи[356]. Хофмейер (Hoffmeyer, 1742) отмечал «бредовое безумие» у пациента, причем семь месяцев спустя после урожая[357]. Таубе (Taube) указывал на «тупоумие», манию или «истинное бешенство», аменцию и истерию после эпидемии 1770–71 гг. В это же время Вичманн (Wichmann) описывал психические расстройства: «многие больные впадали в настоящее сумасшествие, тупоумие или какую-то нечувствительность, так, что они, когда их спрашивали, пристально смотрели на собеседника и ничего не отвечали, как бы не понимая вопроса». Во время эпидемии 1831—32 годов в Германии Вагнер (Wagner) отмечал галлюцинации и потерю памяти[358].

В России изменение сознания больных во время эпидемии было отмечено еще в Троицкой летописи под 1408 годом: «у иныхъ же и мысль измѣнится, и умъ отымется». Связь заболевания со спорыньей и влияние отравления на психику показала эпидемия «1785/86 г.г. въ Кіевскомъ намѣстничествѣ, описанная штаб-лѣкаремъ Стефановичемъ-Донцовымъ. Эпидемія сопровождалась корчами рукъ и ногъ и гангреной конечностей, по самые локти и колѣна, падучей и безумствомъ»[359]. Ближе к середине XIX века в России в циркулярах МВД и врачебных работах (и даже в общеобразовательных словарях) регулярно упоминаются симптомы «помрачения сознания», «отупения» и «безумия» при отравлении спорыньей. Например: «Умственныя способности также разслабляются, оказывается безумiе, меланхолия, и больной съ вида походитъ на пьянаго»[360]. «У иныхъ вмѣсто корчей было ненатуральное отправленiе мозга, близкое къ помѣшательству ума» или «тихий бред»[361]. В это время связь «злых корчей» с состоянием безумия и агрессивностью уже хорошо была известна властям. Характерно описание судебного процесса «сельского Раскольникова» крестьянина Прохорова, который в 1863 году пытался убить лесного сторожа топором (Достоевский начнет писать свой роман пару лет спустя, и кто знает, не под влиянием ли обсуждений этого случая придет ему мысль именно о топоре?). Как и в более поздних наблюдениях Реформатского, когда близкие люди сами обращали внимание на изменение личности больного, заявляя, что он стал каким-то «диконьким», так и в этом случае родственники видели, что Прохоров был не в себе, но связывали это с его «падением с угла избы». Следствие выяснило, что распространенной в этой местности болезнью страдает не только один Прохоров, но от нее уже умер его пятилетний сын, а также и другие члены семьи:

Кроме сего въ доме Прохорова отъ болѣзни, въ родѣ сумасшествiя, умерли сестра его Аграфена, мужъ ея Полiэвктъ и его мать Прасковья, и это случилось такъ, что все они, выбѣжавъ на улицу, упадали на землю и начинали кататься съ порывомъ бить. Прохоровъ до времени событiя былъ кротокъ въ семействе, помогалъ въ работахъ, какъ следуетъ. Изъ сего коммисiя заключила, что Прохоровъ, нанесшiй топоромъ раны лѣсному сторожу Капустину, былъ въ припадке сумасшествiя, послѣдовавшемъ не отъ паденiя съ угла избы, а отъ болѣзни «злая корча», существующей въ этой мѣстности[362].

Отправленного на обследование в тюремную больницу крестьянина периодически преследовали видения:

Прохоровъ по временамъ находился въ покойномъ положенiи и былъ какъ здравомыслящiй, по временамъ же днемъ и ночью приходилъ въ бѣшенство, вскакивалъ съ кровати, бѣгалъ по комнате съ дикимъ крикомъ или иногда съ громкими восклицаніями: «держи, держи его»[363].

При этом Костромская уголовная палата, еще не вполне уверенная в сумасшествии лично Прохорова, насчет потенциальной возможности безумия как следствия рафании (отравления спорыньей) не сомневается:

Не подлежитъ сомнѣнiю, что извѣстная въ медицинѣ «злая корча» (Raphania) обнаруживается нерѣдко судорогами и неистовымъ бредомъ[364].

Как физические, так и психические проявления болезни могут присутствовать очень долго, либо пропадать со временем, но могут и возникать снова, иногда регулярно. Баргер описывал такие рецидивы:

Незначительные дефекты нервной системы, судороги и пониженный интеллект могут сохраняться в течение долгого времени у взрослых, а серьезные рецидивы происходить годы спустя после первого нападения болезни. У одного пациента чувство ползания мурашек возвращалось ежегодно в марте в течение двенадцати лет[365].

Часто изменения психики при отравлении спорыньей имеют необратимый характер. У людей, перенесших эрготизм, расстройства психики сохраняются на протяжении нескольких лет. Обычно в популярных статьях упоминаются случаи, когда даже спустя семь лет у переболевшего эрготизмом не восстановились умственные способности, а также память и зрение[366]. Но часто дело могло обстоять значительно хуже. Об этих необратимых последствиях писали в России еще в 1845 году: «Большею частiю послѣ этой болѣзни настаетъ неизлечимая падучая болѣзнь, слабоумие, или какое либо увѣчье»[367]. Описывая последнюю эпидемию конвульсивного эрготизма в Германии (Oberhessen), Сименс отмечал такие психические расстройства как «ослабление умственной деятельности, бред и галлюцинации», причем эти нарушения оказались необратимыми[368].

С необратимым слабоумием и отупением пациентов столкнулся и Реформатский, повторно обследовавший больных чуть менее чем год спустя после большой эпидемии: «У весьма многих лиц пришлось встретиться с такими тяжелыми расстройствами памяти, что получить от них более или менее подробные ответы оказалось невозможным»[369].

При серьезных эпидемиях поражался большой процент населения. В 1907 году корреспондент Ассошиэйтед Пресс, оказавшийся в одной из охваченных эпидемией деревень Казанской губернии, обнаружил страдающих от эрготизма «в семидесяти четырех из семидесяти восьми посещенных домов». Он приводит характерный пример: «Семья человека по имени Рахматуллин может послужить наглядным образом многих других. Руки матери, шея и лицо были ужасно изуродованы. Один сын умер, другой стал идиотом, две дочери онемели. Почти в каждом посещенном доме встречались варианты этой болезни»[370]. Позже в том же году депутаты Государственной Думы негодовали, как вообще правительство могло закупать в Сибири зерно, в котором «оказывалось 25 % примѣси какихъ то травъ, отъ которыхъ крестьяне въ судорогахъ корчились»[371]. В предыдущие столетия, когда о вреде спорыньи даже не догадывались, могло было быть только хуже. Таким образом, при постоянном хроническом отравлении спорыньей в эндемичных районах вполне прогнозируема дегенерация населения. Отдельные области могли оказаться практически заселенными массами отупевших «зомби».