Читать онлайн «В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000». Страница 14

В ответ на тенденции новой, индустриальной эпохи, в начале XIX века зависимость от наркотиков стала все теснее отождествляться с пороком и созданием собственных невыносимых условий существования. Наркоманов представляли как терзающих самих себя дьяволов, обреченных на вечное проклятие. Кольридж считал наркоманию адским самоистязанием грешников: скованные излюбленной страстью и тираническим адским пороком, с помощью неизвращенного понимания они все же узнают и живописуют дорогу к Небу. Поэт полагал, что ад – это следствие заболевания души, которая предоставлена самой себе или подвергается дополнительным мукам со стороны того самого материального тела, где она обитала раньше.

Изменения в отношении к наркотикам имели долговременное влияние на политику и поведение человека. Они развивались в европейской культуре, где представители правящих классов пользовались доверием, когда употребляли опиум, в то время как беднейшие слои вызывали подозрение. Когда в 1805 году лорда Мелвилла (1742-1811) обвинили в коррупции, его жена смогла заснуть только с помощью опийной настойки. Знатные женщины Парижа также не всегда скрывали своего увлечения опиатами.

Герцогиня Д’Абран (1785-1838), оставшись вдовой, курила опиум. Ее мужем был маршал Наполеона, Жюно, сосланный в провинциальную Иллирию[8] и покончивший с собой, выпрыгнув из окна. Однажды Жюно послал два батальона хорватов, только для того, чтобы они очистили Дубровник от соловьев. Салон его вдовы посещали представители высшего света. Там можно было встретить всех оставшихся в живых последователей бонапартизма, а также нескольких писателей и художников, чей гений, как и наряды, отражали ультра-республиканские пристрастия. Сигареты герцогини Д’Абран служили для успокоения чувств и едва ли были вызовом обществу. Ее поведение, как и поведение леди Мелвилл, не считалось постыдным, однако подобные привычки среди беднейших слоев вызывали стойкое неприятие. Поэт Самуэль Тейлор Кольридж (1772-1834) жаловался в 1808 году, что употребление опиума распространилось слишком широко. В Ланкашире и Йоркшире люди низшего сорта постоянно принимали опиум. В маленьком городе Торп аптекарь сообщил Кольриджу, что в базарные дни он продавал по два-три фунта опиума и по галлону (4,54 л) опийной настойки, и все это – рабочим. Подобное положение, несомненно, требовало принятия соответствующего законодательства. Однако Кольридж считал, что для имущих классов гласность была предпочтительнее законодательства. Он заявлял, что никому не дано чернить доброе имя Уилберфорса за то, что он долгие годы испытывал необходимость в опиуме. Если поговорить с любым известным аптекарем или практикующим врачом, особенно в лондоском Вест-Энде, то он сказал бы, что от этой беды страдали многие знатные персоны.

На самом деле жертвой этой привычки стала самая знатная персона в стране – опийную настойку принимал монарх. Георг IV (1762-1830) был умным и живым мальчиком, который вырос в здорового, красивого подростка. Он был единственным, кто обладал архитектурными и художественными способностями в абсолютно обывательской семье. Но ему требовалось изобилие во всем, и к тридцати годам он превратился в тучного сибарита. О его употреблении опиатов стало известно в 1811 году, когда он был еще принцем Уэльским. Осенью того года он исполнял обязанности регента при своем неизлечимо больном отце и пытался набрать в кабинет министров, которые стали бы единомышленниками – но безрезультатно. Причуды будущего короля ввергли его в огромные долги. Затем в ноябре он вывихнул лодыжку в удалом шотландском танце. Это происшествие привело к полному упадку духа. Принц постоянно лежал на животе, принимая по 100 капель опийной настойки каждые три часа. Его придворный, сэр Уильям Фремантл (1766-1850), вспоминал, что принц ничего не подписывал и ни с кем не разговаривал о делах. Хотя брат Георга IV, герцог Кумберлендский (1771-1851) протестовал, что все это – выдумки, Фремантл полагал, что принц был настолько растерян и обеспокоен лежащей перед ним перспективой правления страной, что был просто не в состоянии сделать решительный шаг. Ему не хватало душевных сил на любое действие. Безусловно, нервное расстройство принца не было вымышленным, иначе его пришлось бы считать рабом наркотика. Он мучился так, что его врач, сэр Уолтер Фаркар (1738-1819), говорил об агонии боли и страданиях души, которые приводили чуть ли не к расстройству сознания. Принц вышел из кризисного состояния в 1812 году, но его ненасытность и неспособность врачей ограничить его желания означали, что дозы опийной настойки периодически возрастали.

После восхождения на трон в 1820 году зависимость Георга IV от опиума стала неуправляемой. Два его медицинских советника сходились во мнении о пристрастии короля к шерри и опиуму. Сэр Уильям Найтон (1766-1836) полагал, что опийная настойка сведет его с ума. Сэр Генри Халфорд (1766-1844) говорил, что алкоголь станет причиной сумасшествия, если он не бросит употреблять наркотик. Он также полагал, что если не разрешать королю принимать небольшие дозы наркотика, он прибегал бы к значительно большим дозировкам. Манеры монарха отнюдь не улучшились. Чарльз Гревилль (1794-1865), член Королевского совета, пришел к заключению, что монарх – избалованное, эгоистичное, отвратительное животное, которое не делает ничего, что ему не хочется. К 1827 году Георг IV почти ослеп: у него была катаракта на обоих глазах, из-за подагры он едва мог держать перо. Необходимость общаться с министрами приводила его в сильное волнение. Например, перед встречами с министром иностранных дел, лордом Абердином (1784-1860) он принимал сто капель опийной настойки. Политики и придворные обсуждали его жадность с презрительным удивлением. «Как вы находите вчерашний завтрак больного», – осведомлялся Веллингтон в апреле 1830 года. На том завтраке монарх съел двух голубей и три бифштекса, выпил три четверти бутылки мозельского вина, фужер сухого шампанского, два фужера портвейна и фужер бренди. Он принял опий на ночь, перед завтраком, предыдущим вечером и с утра. Спустя два месяца Георг IV скончался.

Личный врач монарха, сэр Генри Халфорд, позже подписал меморандум, подготовленный сэром Бенджамином Броуди (1783-1863). Этот документ был направлен против торговли опиумом в Китае и представлял собой авторитетный медицинский комментарий о разрушительной силе опиума, жертвой которой стал Георг IV. В меморандуме говорилось, что каким бы полезным ни был опий как медицинский препарат, постоянное употребление наркотика имело самые печальные последствия. Ему сопутствовало нарушение здоровых функций пищеварительной системы, упадок умственных и физических сил, а также превращение наркомана в бесполезного, худшего члена общества. Георга IV не любили. «Таймс» посвятила ему некролог, в котором отразилось возмущенное неодобрение промышленно развитого общества XIX века. В некрологе говорилось, что король никогда не мог понять значения денег, он никогда не экономил. Можно было только сожалеть, что глава государства, который должен служить примером для сограждан, вел такой расточительный образ жизни. Его мотовство позорило недавно зародившийся капитализм. Как недальновидный потребитель, он воплощал все пороки, которыми заражено передовое, но коррумпированное общество. Никаких пышных речей «Таймс» не печатала. В некрологе говорилось, что никогда еще не было человека, о котором сограждане сожалели бы менее всего,. Привычки Георга IV, включая наркотическую зависимость, едва ли соответствовали стандартам среднего класса в эпоху ускоренной индустриализации. (Как известно, увлечение наркотиками не способствует экономии средств и производительности труда). Говоря словами Халфорда и Броуди, которые так хорошо выражали отношение к наркотикам, покойный король был «хуже, чем бесполезен». Историки недооценили роль Георга IV в формировании отрицательного отношения нации к наркоманам – ему немало способствовали и показное увлечение монарха опиумом, и роскошный павильон с пагодами в Брайтоне, напоминающий гарем восточного вельможи.

Историки, однако, сходятся во мнении, что отношение британцев к опиуму изменили финансовые вопросы, связанные со смертью одного шотландского аристократа древнейшего рода, жившего в нищенских условиях. Традиционно страховые компании использовали свое финансовое могущество, чтобы подразделять своих клиентов на различные категории и навязать клиентам поддержку капиталистического производства. И как правило, они пользуются своим привилегированным положением, чтобы избежать платежей по страховым полисам. Один наркоман с пожизненным стажем (доживший до 74 лет) рассказывал, что страховые конторы того времени с ужасом смотрели на тех, кто принимал опиум. За несколько месяцев его отказались страховать четырнадцать компаний подряд по той простой причине, что он был наркоманом. Он считал, что это было глупостью с их стороны – как и всякий другой предрассудок. Закоренелым алкоголикам в страховании не отказывали, однако пьянство было не менее опасно. Во время правления Георга IV одна страховая компания решительно заявила о своем неприятии опиума и затеяла медицинскую дискуссию с далеко идущими последствиями.