Читать онлайн «Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке». Страница 71

Вольтер внес и личный вклад в формирование обобщенного образа философа Просвещения. На протяжении всей жизни «фернейский патриарх» культивировал особый стиль философского бытия, в котором требовавший сосредоточенного уединения напряженный литературный труд сочетался со стремлением поддерживать широчайшие интеллектуальные контакты, а непримиримость в отстаивании своих принципов не исключала готовности к определенным компромиссам.

Идейные противники просветителей встретили новую «философию» в штыки, но их ожесточенное сопротивление парадоксальным образом способствовало дальнейшей прорисовке ее облика. Французское Просвещение долгое время изучалось исключительно сквозь призму великих мыслителей — Вольтера, Руссо, Дидро и др. В зависимости от идеологических установок одни историки видели в них провозвестников нового строя, другие — вольнодумцев, подтолкнувших Францию и остальную Европу к катастрофе. Однако и те и другие были настолько заворожены масштабом «титанов Просвещения», что упускали из виду их оппонентов, действовавших на исторической сцене XVIII столетия. В последние десятилетия исследовательские подходы расширились, и сегодня изучение культуры XVIII в. уже невозможно без учета всех ее составляющих, в том числе и «встречных течений», связанных с философией Просвещения единым кровообращением, а потому неотделимых от нее.

Как и сами философы, их противники не образовывали некоего единого «лагеря». Некоторые исследователи, в частности Д. Массо, предлагают различать в нем три направления, каждое из которых имело свою специфику — «антипросветительство», апологетику и «антифилософию». Разумеется, подобное деление в высшей степени условно. Термин «антипросветительство» — пожалуй, наиболее расплывчатый и спорный из трех — в данном случае охватывает очень широкий спектр идейных течений, объединенных общей оппозиционностью к идее прогресса знаний.

Апологетика имеет более четкие контуры и подразумевает защиту христианства от просветительской критики, а также борьбу с распространением деизма и атеизма. Католическая и протестантская апологетика апеллировала к «доктрине» и пыталась наставить на путь истины тех, кого философы поколебали в вере. Апологетом, в частности, можно назвать аббата Габриэля Гоша, автора девятнадцатитомного сочинения «Критические письма, или Анализ и опровержение различных современных сочинений, направленных против религии» (1755–1763), или Абрахама Шомекса, собравшего в восьми томах «Законные предубеждения против “Энциклопедии”, опровержение этого словаря и критический анализ книги “Об уме”» (1758). В русле апологетики можно рассматривать также журналистику иезуитских «Записок Треву» и янсенистских «Церковных новостей».

Что же касается «антифилософов», их критика, адресованная просветителям, часто касалась доктринальных вопросов, но лежала преимущественно в литературной плоскости. В сущности самой главной претензией «антифилософов» к «философам» был «незаконный» захват культурной и литературной сцены. Это была реакция на рост влияния просветителей в середине столетия, на поток новых «философских» сочинений, захлестнувших французское общество, на попытку установить своего рода интеллектуальный диктат. Стремление философов навязывать публике свое мнение, их готовность осыпать друг друга похвалами, их нетерпимость к критике раздражали современников. Шарль Палиссо, знаменитый своими нападками на энциклопедистов, в «Маленьких письмах о больших философах» (1757) высмеивал «Похвальное слово Монтескье», опубликованное Даламбером в V томе «Энциклопедии». Даже Рейналь, тесно связанный с «партией философов», признавал: «Авторов “Энциклопедии” и “Естественной истории” превозносят до небес. Лучше них никого нет. Это они научили нас думать и писать, они вернули нам вкус к философии и сохраняют его. Только все время задаешься вопросом: а что такого они сделали? Эти господа, безусловно, заслуживают уважения своими знаниями, умом и нравами, но они ослабляют философию надменным, не терпящим возражений тоном, стремлением присвоить себе права литературных деспотов, бесконечным курением фимиама друг другу. Если они предоставят публике свободу и займутся творчеством, им не придется собственными руками возлагать на свои головы лавровые венки».

Среди «антифилософов» не было единства, хотя и между ними порой возникали тактические альянсы (самым действенным оказался альянс Палиссо и Фрерона). Они иногда теряли «бойцов», а иногда, напротив, получали подкрепление с неожиданной стороны. К примеру, с резкой критикой Руссо и Вольтера в свое время выступали аббат Клод Ивон (один из сотрудников «Энциклопедии») и Иоганн Генрих Самуэль Формей (секретарь Берлинской Академии, также сотрудничавший в «Энциклопедии»). Активно действовали на этом поле и апологеты — аббат Дюбо, аббат Шодон, аббат Польян. Очень чувствительный удар по сообществу просветителей нанесла комедия Палиссо «Философы» (1760), поставленная на сцене «Комеди Франсез» и имевшая невероятный успех у публики. Она была направлена персонально против Гримма, Гельвеция, Дидро и особенно против Руссо (изображавший его персонаж ходил по сцене на четвереньках) и потребовала особой мобилизации сил. Ответом на «Философов» Палиссо стала «Шотландка» Вольтера (1760), в которой под именем доносчика Фрелона был выведен журналист Эли Катрин Фрерон, редактор «Литературного года», один из самых ярых «антифилософов». Стрелы Фрерона разили Мармонтеля, Руссо, Кондильяка, Даламбера, Дидро, Гельвеция, Вольтера и др. Немалый урон их репутации нанесла история «какуаков», изложенная в «антифилософских» памфлетах Ж.Н. Моро и Ж. Жири де Сен-Сира (1757) и разрекламированная на страницах журнала Фрерона. Обидное прозвище представляло собой фонетическую игру греческого слова «kakos» (злой) с кваканьем лягушек. Философы-какуаки изображались этими авторами племенем людей с ядом под языком — людей не признающих власти, проповедующих относительность всего сущего и без конца твердящих слово «истина». В качестве действенного способа борьбы с какуаками предлагалось их освистание. «Укусы» Фрерона были так болезненны, что Вольтер заклеймил «ядовитого» журналиста знаменитой эпиграммой: «Однажды на тропе лесной / Фрерон ужален был змеей. / От очевидцев слышал я, / Что испустила дух змея».

В глазах Вольтера Фрерон являлся воплощением «антифилософии». Он не только критиковал идеи просветителей — он старался погубить все их дело. При этом он не был узколобым фанатиком: человек здравого смысла, он воплощал в себе «просвещенный традиционализм», к тому же подкрепленный бесспорным талантом. По мнению французского исследователя Ж. Балку, именно Фрерон, благодаря своей активности на поприще журналистики и исключительной популярности у читателя, добился того, что не удалось философам — узаконил во Франции «власть прессы». Вольтеру трудно было примириться с тем, что этот страстный и ироничный полемист, похожий на него как брат-близнец, стоял не на его стороне.

До начала XVII в. в мире европейских словарей царили тезаурусы древних языков, а также двуязычные и многоязычные словари-переводчики. По словам Пьера Бейля, они устанавливали «связь одного слова с другим», но редко давали место «определению вещей, названных тем или иным словом». Первый моноязычный словарь живого языка «Сокровища кастильского или испанского языка» испанского лексикографа Себастьяна де Коваррубиаса вышел в 1611 г. Годом позже флорентийские ученые выпустили итальянский толковый «Словарь академиков делла Круска». Несмотря на то что языком мадьярской учености оставалась латынь, Янош Апацаи-Чере в 1653 г. издал «Венгерскую энциклопедию». Франция некоторое время отставала, зато в конце XVII столетия там появились сразу три фундаментальных труда: «Французский словарь» Сезара Ришле (1680), «Универсальный словарь» Антуана Фюретьера (1690) и «Словарь Французской Академии» (1694). Моноязычные лексиконы, вызвавшие огромный интерес у читающей публики (о чем свидетельствовали многочисленные легальные и контрафактные переиздания), заставили современников по-новому взглянуть на словарный жанр и осознать, что слова и обозначаемые ими понятия, явления и предметы нуждаются не только в переводе на другие языки, но и в дефиниции.

Вопрос о лексическом наполнении этих изданий на некоторое время стал предметом споров. Ученые Французской Академии пошли по пути разграничения лексики «живого языка» и специальной терминологии, ориентируя свой труд на нормативный «обиходный язык», а также на «язык поэтов и ораторов». Фюретьер же, напротив, решился придать своему словарю универсальный характер, включив в него не только обиходную лексику, но и терминологию из сфер науки, техники, ремесла и искусства. И хотя за подобное диссидентство он был исключен из Академии, «бессмертным» пришлось считаться с тенденцией к универсализму и заполнять лакуну дополнительными специализированными словарями: по заказу академиков Тома Корнель, младший брат знаменитого драматурга, подготовил «Словарь терминов искусств и наук» (1694) и «Универсальный географический и исторический словарь» (1708). В дальнейшем сохранялось разделение функций между этимологическими «словарями слов» и толковыми «словарями вещей», однако граница между этими двумя типами изданий всегда оставалась проницаемой.