Читать онлайн «Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы». Страница 31

Нужно дополнительно пояснить причины, по которым Могила решил утвердить именно латинскую школу для православных на смену «греко-славянской». Успехам последней мешали, во-первых, очевидная нехватка греческих и русских учителей, которых не могли поставлять в достаточном количестве ни православный Восток, ни Московское царство, и, как следствие, недостаток учебников по высшим наукам на греческом и славянском языках. Во-вторых, немаловажным фактором являлось противодействие науке со стороны консерваторов в самой церковной среде на Руси. Античная образовательная традиция, хотя и воспринятая греческим православием, вызывала у них отторжение и подозрение в язычестве: «Риторика, диалектика и прочие поганские хитрости и руководства суть изобретение диавола, ведущего борьбу с славянским языком как с самым плодоноснейшим и самым приятнейшим Богу… Ни Платон, ни Аристотель не указывают дорогу к спасению», – писал один из ярких православных публицистов начала XVII в., уроженец Галиции, проповедник аскетического монашества и обличитель нравов местного духовенства, отрицавший всякое значение образования для человека, Иоанн Вишенский.[302]

Поэтому в условиях, когда едва ли можно было ожидать скорой разработки собственной науки в лоне православной церкви на западнорусских землях, но медлить с введением высших наук в школьное преподавание было нельзя, Могила и обратился к уже готовой традиции – латинской образованности, которую следовало лишь «скорректировать» в духе православных догматов.

Событием, подтолкнувшим Могилу к началу нового школьного строительства в Киеве, послужила смерть Иова Борецкого в начале 1631 г. Выполняя завещание митрополита, Могила пожертвовал фундуш школе Богоявленского братства, за что получил от него титул «старшего брата и опекуна», и одновременно на собственные средства послал лучших выпускников этой школы завершить обучение за границей, чтобы потом вернуться туда в качестве профессоров.[303] Находясь летом 1631 г. во Львове, Могила выбрал и пригласил в Киев лучших учителей львовской братской школы – Исайю Трофимовича-Козловского и Сильвестра Коссова, выпускников Замойской академии, прекрасно знавших латынь и вообще систему обучения в католических университетах.

Впрочем, не желая резко вмешиваться в дела киевской братской школы, Могила сперва решил открыть задуманную им латинскую коллегию в стенах управляемого им Киево-Печерского монастыря. Занятия там по благословению константинопольского патриарха Кирилла Лукариса начались с осени 1631 г. Как писал позже Сильвестр Коссов, учителя с ревностью принялись насаждать «в русские умы латинский язык лучше, нежели бывшие до них наставники», причем сознательно опирались на достижения «наук Паллады в католических академиях».[304]

Однако лаврская коллегия просуществовала всего один учебный год, вызвав сильное возмущение среди киевлян, которые посчитали учителей коллегии не только склонявшимися к унии, но даже за «ариан, кальвинистов и лютеран». В самом монастыре движение против нового латинского училища возглавили «лаврские старцы», но и в городе братство отнеслось к школе-конкуренту отрицательно. Страсти накалились, противники коллегии в лавре были настроены решительно на ее уничтожение – Сильвестр Коссов в цитированном выше фрагменте из своей книги «Exegesis» вспоминал: «Мы, исповедавшись, только и ждали, что вот начнут начинять нами желудки днепровских осетров». В результате Петру Могиле удалось добиться компромисса: с нового учебного 1632/33 года коллегия переводилась в город, в братский Богоявленский монастырь и соединялась с его школой, над которой Могила получал надзор в качестве «пожизненного блюстителя и защитника».[305]

Окончательное утверждение планы Петра Могилы получили в следующем 1633 г., когда он был избран киевским митрополитом. Это произошло на коронационном сейме нового польского короля Владислава IV, на котором по инициативе последнего начались переговоры о разделе храмов и мирном сосуществовании между православными и униатами в Речи Посполитой. Король впервые согласился на государственном уровне признать высшие церковные должности (вплоть до киевского митрополита) в не принявшей унию части православной церкви на западнорусских землях, в связи с чем были объявлены новые выборы на архиерейские кафедры. Одновременно Владислав IV даровал православным некоторые права, в том числе на «все братства, школы, семинарии, типографии и госпитали, которыми они владеют».[306] Могила участвовал в сейме, неустанно отстаивая права православных, и был официально утвержден королем в качестве главы православной церкви в Речи Посполитой (а лишь затем благословлен константинопольским патриархом).

Возвращение Петра Могилы в Киев было триумфальным (во встрече участвовали ученики объединенной братской школы) и получило свою кульминацию в занятии православными собора св. Софии. Теперь, среди других дел в сане киевского митрополита, он уже без труда утвердил и задуманное преобразование братской школы по образцу латинской коллегии. Вторая аналогичная латинская коллегия была основана Могилой в Виннице.[307]

Правда, через год возникла новая трудность – недовольство короля Владислава растущими успехами латинских школ Петра Могилы, которое, очевидно, возбуждалось их конкурентами – иезуитами и униатами. В письме киевскому воеводе в ноябре 1634 г. король утверждал, что не давал никакого разрешения митрополиту на открытие латинских коллегий, и Могила «должен довольствоваться русскими школами», а свои латинские школы и типографии в Киеве и Виннице – уничтожить.[308]

Причиной проблем, возникших у могилянских коллегий, безусловно, являлась неопределенность постановления коронационного сейма 1633 г., в котором православные школы упоминались, но никак не раскрывались по содержанию обучения. Никакой особой грамоты на Киевскую коллегию от короля Могила также не получил.[309] К счастию, приказ короля об уничтожении коллегий не был немедленно выполнен, а уже в марте следующего года на новом сейме православные депутаты добились укрепления своих прав, выразившегося в королевском дипломе от 18 марта 1635 г. В нем православная Киевская коллегия не только впервые упомянута в законодательстве, но и очерчено ее преподавание: там дозволялось «учить по-гречески и по-латыни, так впрочем, чтобы свободным наукам обучали не далее диалектики и логики».[310]

Названное постановление определило программу преподавания Киевской коллегии на протяжении первых пятидесяти лет ее истории. Организатором учебного процесса выступил первый ректор Исайя Трофимович-Козловский (1632–1638). Как и в лаврской коллегии в 1631/32 г., за образец был принят учебный план иезуитов, которому в Киеве последовали буквально: из семи лет обучения три низших класса были грамматическими (инфима, медиа, синтаксима), затем шли класс поэтики и класс риторики и, наконец, двухгодичный класс философии (диалектика и логика, физика и метафизика)[311]. В Ratio Studiorum это соответствовало гимназическому курсу studia inferiora и двухлетнему философскому циклу из studia superiora. Помимо лекций, формами обучения являлись, как и у иезуитов, диспуты и спектакли[312]. Впрочем, в сравнении с иезуитскими училищами курсы риторики и философии в Киевской коллегии были заметно сокращены, а в 1651–1672 гг. класс философии вообще отсутствовал и преподавание заканчивалось риторикой.[313] Это означало, что в эти годы Киевская коллегия по объему преподавания соответствовала средней школе (гимназии), да и появлявшийся в другие годы философский цикл был неполным – в нем не хватало курсов математики и нравственной философии. Это, и, главное, отсутствие высших богословских наук пока не позволяло Киевской коллегии претендовать на звание академии.

Правовой статус коллегии в первые полвека, несмотря на королевский диплом 1635 г., также еще был далек от традиционных привилегий, присущих академии. Училище не имело права собственного суда – «академической свободы», хотя оно являлось насущным требованием в условиях продолжающихся межконфессиональных столкновений в Киеве. Это ясно показала история, случившаяся в 1640 г. и причинившая много горя Петру Могиле: в отсутствие митрополита в городе киевский воевода Тышкевич арестовал и через короткое время приказал казнить одного из студентов по ложному обвинению в разбое, «чтобы студенты, устрашившись, разбежались по другим училищам».[314] Тот же Тышкевич с целью борьбы с православием водворил в Киеве иезуитов, а основанная ими в 1646 г. коллегия, получив от короля право собственного суда, начала перетягивать студентов из могилянской коллегии, «для того что который студент что в Коллегиуме русском преступил, тот, за свое преступление наказания бояся, сразу в Коллегиум иезуитский утекал и уже безопасным там был».[315] Правда, соперничество длилось недолго, поскольку в 1648 г. Киевская иезуитская коллегия была разгромлена войсками Хмельницкого.