Читать онлайн «Государево око. Тайная дипломатия и разведка на службе России». Страница 37

Однако и это, не подготовленное как следует наступление, закончилось полным разгромом. Татарская конница преследовала разбитое русское войско «до Суры за 40 верст». Из 100 тыс. человек в живых осталось всего 7 тыс. Когда уцелевшие русские воеводы добрались до Москвы, «князь великий начат пытати, како случися у Казани и коим побитом толико много вои изгубили, хотя на воеводы опалу возложити». Но воеводы во всем обвинили князя Дмитрия Ивановича, «яко той не сяуша, и воевод излаял и, сделав худо, к Москве не иде, а иде прямо на Углич». Василий III «посла и перея его в Переяславле, веля стресчи креце»[301]. Татары не стали использовать своего военного преимущества. В 1507 г. между Россией и Казанским ханством был заключен «мир по старине и дружбе, как было с великим князем Иваном Васильевич». Протекторат Москвы над Казанью был восстановлен.

В 1518 г. в Казани, не оставив наследника, умер хан Мухаммед-Эмин. В Казанском ханстве возникла проблема престолонаследия. Родственники казанской династии имелись только в Крыму. Ими были сыновья хана Менгли-Гирея. Кандидатом на Казанское ханство был намечен Сагиб-Гирей. Но Москва решительно отвергла эту кандидатуру из опасения, что объединение Казанского ханства и Крыма под властью Гиреев усилит общую татарскую угрозу для России. В соответствии с договором от 1487 г. Казань должна была согласовывать кандидатуру нового хана с Москвой. Поэтому Россия настояла на своем кандидате — касимовском[302] царевиче Шах-Али, которому было всего 13 лет. Кроме того, он был физически и умственно неполноценным человеком, что полностью гарантировало русский контроль над его деятельностью. Под давлением Москвы в 1519 г. Шах-Али был провозглашен ханом. Такое вмешательство России во внутренние дела Казанского ханства вызвало недовольство русским засилием у «восточной партии», которая начала подготовку к смене власти.

Политика Василия III вызывала растущее недовольство и в Крыму. Там в 1515 г. умер хан Менгли-Гирей, с которым у Москвы сложились более или менее стабильные отношения. Новый хан Мухаммед-Гирей стал проводить явно враждебную политику по отношению к России. Это очень осложняло деятельность русских послов в Крыму, которые добивались заключения союза с новым ханом. Переговоры шли очень медленно. Мухаммед-Гирей требовал от Василия III отдать Крыму южные города, а Смоленск, занятый русскими в 1514 г., вернуть Литве. Между великим литовским князем Сигизмундом и Мухаммед-Гиреем установились дружественные отношения, что очень беспокоило Москву. Однако хан обещал разорвать союз с Литвой только в том случае, если Василий III будет помогать войсками в походе против ногайцев, с которыми у Москвы были дружественные отношения. Но, несмотря на разногласия, переговоры продолжались. «Русская партия» при дворе хана занимала еще достаточно прочные позиции, поэтому Мухаммед-Гирей не прерывал переговоров с Василием III.

Кроме «русской партии» среди татарской знати пользовалась поддержкой «литовская партия». Между этими «партиями» шла постоянная борьба за влияние на хана. Каждая из этих «партий» регулярно получала щедрые подарки (мехами, шубами, сукном и т. д.) из Москвы или Литвы[303]. Во главе «русской партии» в те годы стоял крымский князь Аппак. Свои грамоты, адрессованные Василию III, он начинал так: «брату Магмед-Киреа царя, великому князю Василью Ивановичу слуга твой Аппак челом бьет…». Аппак был ценным информатором московского правительства. Он регулярно сообщал о внутренней обстановке в Крыму, об отношениях хана Мухаммед-Гирея с польским королем и литовским великим князем Сигизмундом, о готовящемся походе хана на Астрахань и т. д. Русские послы в Крыму использовали Аппака в качестве посредника в их переговорах с ханом и мурзами. Активно занимался Аппак и вербовкой новых союзников Москвы среди крымских мурз. Желающие послужить русскому государю обращались прямо к нему. Затем уже Аппак рекомендовал их великому князю: «…ныне Ебелей князь говорит: „Аппак князь, мое холопство к великому князю прикажи“, — ино он твоему холопству (т. е. к службе) пригожей человек; как его своим жалованьем понайдешь — ты ведаешь»[304].

Услуги Аппака дорого обходились российской казне. Аппетиты князя постоянно росли. В письме к Василию III Аппак ставил в пример щедрость польского короля к своим «доброхотам»: «А с королем в друзех как не быти? И лете, и зиме казна от него, как река, безпрестани течет, и малому и великому — всем уноровил». В другом письме он жаловался, что «…от короля черленое золото, белое серебро льется — и то что молвить? А он всех тех обычаи тешит, а нам чего сухим языком домазати? И ныне доброго своего боярина пошлешь и добрые поминки с прибавкою пришлешь, и мы которым людем пригоже поминки дати, и мы тем дадим, а им уноровим, ино бы дело твое вперед шло»[305]. При этом Аппак не скрывал, что служит одновременно и литовскому великому князю Сигизмунду. «Двух государей вопчей холоп Аппак», — писал он о себе. Такая практика на Востоке была обычной. Аппак, как и многие другие крымские князья, не видел в этом ничего зазорного. Российская дипломатия была хорошо знакома с нравами восточных политиков. Им не очень доверяли и часто использовали их продажность, чтобы перекупить на свою сторону. Так, в 1521 г. глава «русской партии» Аппак «неожиданно» перешел на сторону Литвы. Зато князь Абды-Рахман, в течение ряда лет возглавлявший «литовскую партию», после смерти хана Мухаммед-Гирея (1523) оказался в числе сторонников Москвы. Практика привлечения на государеву «службу» доброхотов из числа татарских князей и мурз оставалась и впредь одним из характерных приемов московской дипломатии. В 30–50-х гг. XVI в., например, видную роль в «русской партии» в Крыму играли сын Аппака, Тагалды-мурза, и его же племянники — Салимша и Сулеш[306].

Русская дипломатическая разведка активно работала не только при дворе крымского хана, но и среди чиновников турецкого султана. С 1475 г. Крымское ханство находилось фактически в вассальной зависимости от Османской империи. В крепости Каффа (Феодосия) находился турецкий гарнизон и пребывал правитель области — санджак-бей. Другим форпостом турок в Причерноморье была крепость Азов в устье Дона. С пашами Каффы и Азова и вступила в контакт московская дипломатия. Первые дипломатические контакты с Турцией были установлены во время посольства Михаила Плещеева к турецкому султану в 1496–1497 гг. В наказе послу говорилось, что он должен добиваться признания Турцией титула Ивана III «Государь всея Руси». Кроме того, ему запрещалось на приемах преклонять колени и общаться с пашами, а не с самим султаном. Цель посольства заключалась в том, чтобы узнать обстановку и попытаться наладить торговые отношения[307]. В 1514 г. в Москву приехало турецкое посольство. Эти и другие посольства были скорее знакомством и взаимным выяснением возможностей дипломатических связей и торговли.

Российская дипломатия использовала посольские отношения с турецким султаном также для сбора сведений военно-политического характера. Русские послы собирали и отправляли полученную информацию еще по дороге к турецкой столице, проезжая через города Каффу и Азов. Так, в марте 1515 г. к турецкому султану Селиму I было направлено посольство во главе с Василием Андреевичем Коробовым. В наказе («памяти») послу ставилась задача: «Как ож даст Бог, приедет в Азов… Да пытати Василью в Азове, кого будет пригож, про турецкого салтана, где ныне, и что его дело с Кизыл-башем[308], и досуг ли ему ныне в своей земле или недосуг, и в котором ныне в своем городе. Да и про крымского (хана) и про его дети… И про литовского[309], как ныне литовской с Менли-Гиреем, и как Менли-Гирей с литовским, и где ныне Менли-Гирей и его дети, и что их ныне дело… Да и о нагаях ему пытати, на сей ли стороне Волги; и будут на сей стороне, и они в котором месте, и что их ныне дело, и бережет ли ся их Менли-Гирей или не бережет. Да каковы вести в Азове будут, и Василью о том о всем написати грамота к великому князю, да с тою грамотою послати ему из Азова казака резанского, кого будет пригож»[310]. Вскоре из Азова и Каффы от Василия Коробова пришло подробное донесение о передвижении татарских отрядов в донских степях, о войне турецкого султана с персидским шахом и т. д.

Свои услуги Москве через русских послов предлагали и высокопоставленные турецкие чиновники. От азовского начальника («диздеря») Бургана-аги к Василию III пришла грамота, которая заканчивалась словами: «рад есми тебе, своему государю, служити…, а слово бы от нас чисто, как золото, да и правда б промеж нас была. А яз тобе, своему государю, низко челом бью». Другое свое послание Бурган-ага подписал так: «Убогий холоп Бурган, азовской диздерь»[311]. В Москве к желанию Бургуна служить «государю» отнеслись благосклонно. В ответной грамоте Василий III писал: «Ино то делаешь гораздо, что нам служишь да и вперед нам хочешь служити; и ты бы нам ныне да и вперед служил, а мы тебя ныне жалуем, да и вперед к тебе жалованье свое хотим держати»[312]. Таким образом, отношения с Бурганом были сразу поставлены российской дипломатией на материальную основу. Бурган-ага стал исправно доносить в Москву о текущих политических событиях: прибытии русского посла Б. Голохвастова к султану, походе крымцев против Литвы, войне астраханского хана с ногайскими мурзами и т. п.