Читать онлайн «Полицейские и провокаторы». Страница 86

Вожди всех революционных партий заявляли, что действуют от имени и во благо всего народа. Но рабочие, крестьяне, мещане, дворяне, духовенство, люди всех национальностей, населявших Российскую империю, этот неоднородный конгломерат, представляющий единый организм, и есть народ. И никого из этого организма искусственно выбрасывать нельзя. Социалисты-революционеры называли народом только крестьян, а социал-демократы — только рабочих (напомню, что в 1901 году рабочий класс составлял около одной сотой населения России). Вожди революционных партий действовали даже не во благо той части населения, которую они называли народом, они боролись за интересы членов своих партий и главным образом в интересах их верхушек. Интересы могут быть не только в материальных благах, но и в навязывании убеждений. Теперь нам это хорошо известно.

Кроме полицейских мер против террора, правительство располагало лишь одним средством защиты — стремлением к его предотвращению. А это, как мы знаем, невозможно без применения провокации. Революционеры и сами использовали провокацию. Шел процесс взаимного обучения и «кровосмешения». Революционеры тоже внесли свою лепту в развитие полицейской политической провокации. Лидеры партий опирались на честных идеалистов и романтиков среди послушных рядовых членов, но сами были расчетливыми, холодными политиками. Полезным для своей партии они считали лишь то, что было им выгодно, этим объясняется их терпимость к провокаторам.

Вожди революционных партий, каждый готовя свою революцию, не понимали или не желали считаться с тем, что не каждый человек способен ее перенести. Революция есть скачок в социальном и политическом развитии общества, мгновенное его изменение. Человек же существо биологическое, для него естественны эволюционные процессы, его мозг и нервная система не успевают адаптироваться при мгновенном изменении окружающего мира. Революционеры полезны лишь для ускорения прогрессивных эволюционных процессов. Руководители революционных партий знали, на что идут и, готовя себя к скачкам заблаговременно, легко их переносили. Романтики и идеалисты, доверчивые рядовые члены партий шли за вождями без оглядки. Они не задумывались, туда ли их ведут и каких можно ожидать последствий. Они позволили использовать себя, не осознавая, что их руками властолюбцы творят новый, еще худший произвол.

Истоки отсутствия общественного правосознания следует искать в глубинах нашей трагической истории. Народ умышленно веками держали в бесправном положении и тщательно оберегали от самих понятий «правосознание» и «законность». Убийство, разбой, насилие, провокация как средства борьбы за власть, за торжество политических идей достигли такого распространения, столь глубоко внедрились в сознание людей, что приняли силу некоего неписаного, но весьма распространенного закона — закона произвола, закона вседозволенности. Даже в выдающихся умах нашла отклик мысль о необходимости жертвовать чужими жизнями во имя торжества сомнительных идей, в жертву приносили жизни рядовых революционеров. Сколь же легкомысленно и страшно звучат сегодня слова А. М. Горького, написанные им вечером 9 января 1905 года, еще раз повторим их: «Убитые — да не смущают — история перекрашивается в новый цвет только кровью».

Мерзость запустения, произвол и провокация присущи не только монархическому способу правления, но и любому тоталитарному режиму. Дегаевы, гапоны и азефы появляются там, где нет правосознания, отсутствует демократическая среда и царит беззаконие.

Когда правительство молодой Советской республики создавало свои правоохранительные органы, оно с революционных позицгій и классового сознания видело их гуманными и справедливыми. Командный состав ВЧК формировался из бывших политкаторжан. Казалось бы, люди, испытавшие на себе ужасы полицейского произвола, не могли использовать методы, применявшиеся к ним. Но они считали, что к врагам следует применять ими же разработанные режимы содержания в изоляции, способы ведения следствия и суда, не предполагая, чем это обернется. Произошла преемственность беззакония, принятие в свой арсенал именно того, против чего боролись. Партией владела уверенность, что вот-вот грянет мировая революция. Чтобы ей эффективно помочь, следует срочно освободиться от внутренних врагов. Их держали в тюрьмах, не ссылаясь ни на какие законы — старые отменили, а новых не создали, и судили по революционной совести, как классовых врагов.

Приговоры составлялись до начала судебных заседаний и приводились в исполнение без соблюдения самых элементарных общепринятых формальностей.

Постепенно правоохранительные органы республики превратились в механизм реализации террора. Заняв главенствующее положение в обществе, произвольно распоряжаясь жизнями людей, они ощутили свое зловещее могущество. Когда истребили явных и предполагаемых политических противников, приступили к созданию врагов народа. Требовалось внушить населению рабское послушание, свести счеты с соперниками, отвлечь от анализа преступной деятельности руководителей, самозагрузиться для подтверждения собственной необходимости. Как просто объявить человека врагом народа, и доказательства виновности отпадают сами собой, как просто законы заменить директивами, голосование — аплодисментами, собственное мнение — морально-политическим единством масс. Наступил шабаш беззакония, мы оставили далеко позади всех своих исторических предшественников.

Пытаясь объяснить превращение советских правоохранительных органов в машину произвола и насилия, некоторые исследователи связывают его с проникновением в них бывших царских охранников. Приведу свидетельство А. И. Спиридовича: «В рядах большевистского правительства нет ни одного жандармского имени. Их нет там, хотя там находятся представители всех сословий, служб, профессий, степеней, рангов и чинов прежней России. Бывший жандармский полковник Комиссаров, покинувший ряды Корпуса [жандармов] еще при царском режиме,— единственное исключение»[669]. Спиридович допустил неточность — в ВЧК помощником Дзержинского служил Джунковский, но Джунковский, честный, порядочный человек, был одним из лучших представителей царской политической полиции. Что касается Комиссарова, то его без преувеличения можно поставить рядом с Судейкиным, Рачковским и им подобными. Но не в бывших жандармах дело. Дело в преемственности жандармского произвола, в глубоко укоренившемся произволе власти и власти произвола, веками главенствовавших на просторах Российской империи. Мы не разрушили произвол, мы разрушили то немногое, чего достигла робкими прогрессивными преобразованиями императорская власть за последние столетия своего существования. Неразборчивость в выборе средств для достижения сомнительных целей, непростительные ошибки наших предшественников обернулись для нас возмездием. Мы позволили людям, увлеченным построением социализма, перекрашивать историю чужой кровью, нашей кровью.

Не следует обольщаться, предполагая, что дух беззакония угас в нашем обществе. Процесс этот столь глубок, многолик и живуч, что остановить его невозможно. Ликвидировать беззаконие следует путем анализа его истоков, морального оздоровления общества и создания системы действующих законов, перед которыми все будут равны,— созданием основы правового государства, в котором правоохранительные органы должны действовать в строжайшем соответствии с законами.

В последних числах февраля 1917 года на телефонные звонки, раздававшиеся в пустом здании Петроградского охранного отделения, несколько суток подряд отвечал один и тот же голос. Все охранники разбежались от раскатов грома Февральской революции, и лишь один безвестный донкихот политического сыска не покидал своего поста около дежурного телефона. Охранники разбежались, но не бездействовали... «Когда старый строй лежал на своем смертном одре и почувствовал, что уже нет у него надежды на выздоровление, и смерть неминучая стоит за его плечами,—, писал один из первых исследователей архивов царской охранки В. Б. Жилинский,— тогда с его уст сорвался тихий, едва слышный шепот. Этот шелест его побелевших губ касался всех тех гнусных и темных учреждений, которые он создал и холил для укрепления своей власти, не замечая, что они сыграли с ним в сущности такую злую шутку. Этот шепот был услышан тонким ухом всех Охранных и Жандармских отделений, он призывал к уничтожению всех дел и документов, которые могли его компрометировать, могли бы осветить всю гнусность существования. Этот безмолвный призыв был понят и сделал свое дело: начиная с Петрограда, запылали по всей России драгоценные для истории документы. С преданностью, достойной лучшей участи, темные дельцы исполнили волю бывших властителей и уничтожили архивы» [670].