Читать онлайн «Полицейские и провокаторы». Страница 77

Если столпы царского режима стремились с помощью провокации облегчить борьбу с революционными партиями, то исполнители их идей понимали провокацию как форму существования, позволявшую, лениво и бездумно прозябая, создавать видимость кипучей деятельности, связанной с постоянным риском и лишениями. Как это осуществлялось, читатель знает из процитированного письма Бакая. Жандармерия и охранка хорошо усвоили основной закон своего существования: пока в Отечестве есть враги императорской власти, охране обеспечена безбедная жизнь и почет.

Если врагов монархического образа правления не хватало, их требовалось создавать. В этом видели основную свою задачу чины политической полиции, а решить такую задачу можно лишь с помощью провокации.

В системе Министерства внутренних дел в отношении провокации царило завидное единство. Лишь немногие, кроме двойных перебежчиков Бакая и Меньшикова, сопротивлялись ей. Начальник Особого отдела Департамента полиции Н. А. Макаров, расследовавший подготовку убийств Максимовича и Петерсона в Варшавском охранном отделении, знавший о деятельности Комиссарова и других ретивых сторонников провокации, 6 февраля 1906 года подал в отставку, мотивируя ее разгулом провокации, и вскоре неожиданно умер. Товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский циркуляром от‘1 мая 1913 года запретил пользоваться услугами гимназистов и учащихся средних учебных заведений в качестве секретных сотрудников полиции. Приведу заключительную часть циркуляра: «Сообщая об изложенном для руководства при постановке агентурного освещения настроения учащейся молодежи, предлагаю вместе с тем исключить немедленно из состава секретной агентуры воспитанников всех вообще средних учебных заведений и помнить, что иметь сотрудников из означенных учебных заведений я не допускаю»[603]. Запрещение пользоваться в качестве осведомителей услугами юношей и девушек, носивших гимназическую форму, рассматривалось как проявление либеральных взглядов Джунковского[604]. Наверное, сопротивление провокации оказывали и другие лица, но сведения о них до нас не дошли.

Бакай писал, что «провокационные приемы в деятельности Департамента полиции, Охранных отделений и Жандармских управлений являются глубоко вкоренившейся системой, которую особенно усердно культивирует Министерство внутренних дел. Чины политической полиции, не зависящей, как известно, ни от Сената, ни от местных властей, ни от прокурорского надзора, эти чины, то есть жандармы и охранники, в подавляющем большинстве смотрят на свою служебную деятельность исключительно с точки зрения материальных и служебных выгод. Такой взгляд поддерживается и поощряется в самых широких размерах Министерством внутренних дел. Упомянутые чины глубоко восприняли ту мысль, что свое место они занимают только для заполнения утвержденных штатов; всякое же проявление деятельности, сопряженное с раскрытием того или иного рода преступления, по их мнению, должно награждаться особо и считаться «выдающимися заслугами». И действительно, ни в одном ведомстве нет такого обилия йаград и производств в чины «за особые заслуги» и вне очереди, как по Мин. вн. дел и Отдельному корпусу жандармов.

Но, несмотря на всю жадность к материальным благам, охранники всех рангов глупы, невежественны и ленивы; сплошь и рядом чиновники, занимавшие ответственные должности, не знакомы даже с программами революционных партий.

Каким же образом эта жадная плеяда тупоумных «богатырей мысли и дела» создает «большие политические дела»? Каким путем она раскрывает так называемые «государственные преступления»? Основной и систематически применяемый Министерством внутренних дел путь раскрытия революционных организаций — есть путь провокационный. В рядах всех действующих в России революционных и даже оппозиционных партий правительство имеет своих «секретных сотрудников», или попросту провокаторов.

При участии этих лиц чины Департамента полиции, Охранных отделений и Жандармских управлений совершают террористические акты, устраивают лаборатории бомб, ставят типографии, фальсифицируют, таким образом, большие политические процессы, в которых фигурируют обыкновенно завлеченные жертвы,— и за все это охранники не только не попадают в арестантские роты, как следовало бы по существующим законам, но, вопреки утверждению господина А. А.- Макарова, получают награды и повышения в чинах. Мало того, я смело могу утверждать, что без провокационных приемов многих «политических дел» и совсем бы не было. Но эти «дела» дают сытую жизнь охранникам, поэтому a priori ясно, что учреждение политического сыска не брезгает никакими средствами для фабрикации «политических дел». Самый простой и доступный ленивому и тупому сонмищу «охранителей» способ создания таких дел заключается в провокации»[605].

Джинн провокации, зревший на дрожжах страха, корысти, тщеславия, холуйства и верноподданничест-ва, взращиваемый деспотической властью с помощью Судейкина и его учеников, вырвался наружу. Мелким преступным людям, нищим духовно и слабым, провокация лишь иногда, временно помогала удовлетворять карьеристские страсти, но ни один провокатор, ни один ее сторонник, соприкоснувшись с нею, не избежал отмщения... Дегаев сорок лет прятался от людей, Окладскому не удалось избежать возмездия, Судейкина, Плеве, Сипягина и Столыпина убили при участии их же агентов, Гапона повесили, Зубатов и Бердо покончили с собой, Татарова зарезали, Курицына застрелили, Рачковского дважды прогоняли со службы, отправили в небытие, он умер, не дожив до шестидесяти, масса мелких и крупных провокаторов убиты... Пора остановиться, этот бесславный мартиролог может занять сотни страниц.

Революционеры уже в 1870-х годах понимали, что с полицией можно бороться ее же методами, и они боролись, как могли. Одна из первых попыток противостоять полиции принадлежит Н. В. Клеточникову. Выдающаяся народоволка В. Н. Фигнер писала, что Клеточников был для «Народной воли» «человек совершенно неоценимый: в течение двух лет он отражал удары, направленные правительством против нас, и был охраной нашей безопасности извне (...)»[606].

Один из руководителей «Земли и воли» А. Д. Михайлов и Клеточников разработали план проникновения революционеров в недра политической полиции. 5 декабря 1878 года Николай Васильевич поселился в доме на углу Невского и Надеждинской (ул. Маяковского) в меблированных комнатах вдовы полицейского чиновника А. П. Кутузовой, известной революционерам своими связями с III отделением. Новый жилец легко завоевал расположение подозрительной хозяйки регулярными проигрышами ей за карточным столом и кротостью поведения. В начале января 1879 года Клеточников попросил Кутузову подыскать для него тихую работу по письменной части. Через некоторое время хозяйка сказала жильцу, что у нее есть хороший знакомый из III отделения и она «готова рекомендовать его, да не знает, согласится ли». Николай Васильевич охотно согласился, так как «там обеспечивается хорошая пенсия». После свидания с Клеточниковым «приятель» Кутузовой, заведующий агентурой III отделения Г. Г. Кирилов (Фадеев), сказал хозяйке, что жилец ему понравился. Худой, медлительный, близорукий, застенчивый, с тихим голосом и внешностью мелкого чиновника, Клеточников никак не производил впечатления человека, способного вступить в противоправительственное сообщество. Удача заключалась в том, что не Клеточников просился, а его приглашали. Николая Васильевича 25 января 1879 года приняли агентом с окладом тридцать рублей в месяц. «Клеточников,— писал Кирилов,— являлся ко мне весьма редко, но никаких сведений существенных не приносил, ссылаясь на различные затруднения в приискании и сближении с такими лицами, от которых он мог бы заимствовать интересные для меня данные» [607].

Клеточников не мог быть агентом, он не мог выдать, солгать, оклеветать, он не мог, по договоренности с революционерами, каким-то способом «аккредитовать» себя в III отделении. Он был бесконечно честен, щепетилен и благороден, этот тихий провинциал, до последней частицы отдавший свою жизнь другим.

Произошло объяснение, Кирилов понял, что из Клеточникова агент не получится, и тогда в марте 1879 года неудавшегося шпиона перевели переписчиком в Первую экспедицию III отделения. Приведу извлечения из характеристики Клеточникова, данной ему полицейским начальством; «Человек, не только не подозрительный для выдачи каких-либо тайн, а, напротив, вполне пригодный для их сохранения», «...непринужденное усердие и внимание к делу», «...отсутствие всякой пытливости, не проявлявшейся ни к чему», «... приходили к заключению, что он, как человек вполне нравственный, далек от всяких увлечений и старается только быть добросовестным к своим обязанностям» [608]. Николая Васильевича на службе очень ценили, за два года его жалованье выросло в два с половиной раза, не считая наградных и других единовременных выплат. На безропотного Клеточникова возлагали все новые обязанности. С течением времени он оказался в центре наисекретнейшей канцелярской работы III отделения, а с его ликвидацией — Департамента полиции. Судите сами, перед вами протокол дознания по делу Клеточникова, он позволяет не только понять, какими сведениями располагал Николай Васильевич, но и увидеть картину работы политического сыска изнутри.