Читать онлайн «Полицейские и провокаторы». Страница 35

Энергия Красильникова тратилась больше на борьбу с Бурцевым, чем на поиск сведений о русских эмигрантах, число которых постоянно увеличивалось, а искусство их конспирации непрерывйо совершенствовалось. Красильникову было труднее работать, чем его предшественникам, еще и потому, что в его распоряжении не оказалось ни одного крупного провокатора, какими располагали Рачковский, Ратаев и Гартинг, все они были разоблачены Бурцевым и его помощниками.

Для проверки информации, поступавшей от Красильникова, Департамент полиции и Охранные отделения империи регулярно посылали за границу своих секретных сотрудников. Этим занимались Центральный отряд Петербургского охранного отделения [250], Московское охранное отделение, Особый отдел Департамента полиции, Дворцовая охрана и другие Охранные отделения. По результатам их деятельности начальник Особого отдела Департамента полиции жандармский генерал А. М. Еремин составлял обширные доклады, многое в которых не совпадало с депешами Красильникова. Лишь после революции выяснилось, что сведения, доставлявшиеся Красильниковым, были точнее.

С началом первой мировой войны по распоряжению Департамента полиции Красильников реорганизовал Заграничную агентуру, направив ее на шпионаж, контрразведку и доставку секретных сведений из европейских стран, отрезанных от России фронтом.

После отречения Николая II от престола Красильников распустил своих сослуживцев, запер и опечатал в присутствии посла в Париже А. П. Извольского помещение в первом этаже русского консульства в Париже, занимаемое Заграничной агентурой. Так завершила она свое существование.

В конце февраля — начале марта 1917 года почти одновременно по всей России запылали костры, в которых горели документы Охранных отделений, Жандармских управлений, Департамента полиции и других служб Министерства внутренних дел империи. Пламя поглощало бесценные документы.

В первые дни Февральской революции разъяренные толпы столичных жителей подожгли здание Окружного суда на Литейном проспекте и старой тюрьмы — Литовского замка — у Театральной площади. Они сгорели дотла. Пожары вспыхнули в здании Департамента полиции на Фонтанке у Пантелеймоновского моста и на Мытнинской набережной, там громили и жгли Петроградское охранное отделение. Эти два здания с их содержимым подожгли умышленно. Многие желали истребления архивов Охранного отделения и Особого отдела Департамента полиции, им требовалось забвение прошлого как гарантия будущего существования.

«Правда, кое-где жандармским офицерам удалось уничтожить списки провокаторов,— писал публицист С. Г. Сватиков,— кое-где толпа, подстрекаемая агентами охраны, не понимая смысла происходящего, разгромила Охранные отделения и сожгла их архивы и делопроизводства. Так, например, погибла значительная часть архива Петроградского охранного отделения» [251].

Все, кто оставил воспоминания об этих странных пожарах весны 1917 года, считали, что организовали их бывшие охранники.

«Перед зданием Департамента  полиции,— писал известный архивист В. Максаков,— на Фонтанке и на Пантелеймоновской улице день и ночь горели огромные костры из бумаг, документов, дел, фотографических карточек, выброшенных из окон. В самом помещении большинство шкафов было взломано, и книги, дела, отдельные бумаги грудами покрывали полы огромного здания. Некоторые отделы, например VIII делопроизводство, ведавшее делами по борьбе с преступностью, были уничтожены совершенно. Другие значительно пострадали. К счастью, почти не пострадала комната, в которой помещался Особый отдел Департамента полиции. Здесь находились наиболее ценные в историческом отношении материалы. Они сохранились почти полностью» [252].

Кто-то сообщил о происходившем на Фонтанке в Пушкинский Дом Академии наук. Непременный секретарь Академии наук академик С. Ф. Ольденбург сумел раздобыть несколько повозок, и экспедиция, состоявшая из П. Е. Щеголева, Б. Л. Модзалевского, tl. А. Котляревского, А. С. Полякова, А. А. Шилова, В. П. Семенникова и других, отправилась на спасение ценнейших архивов [253]. Все, что удалось спасти, 3 марта погрузили в сани и свезли на Васильевский остров в Академию наук. (Часть спасенных документов погибла в 1918 году при эвакуации архивов в Ярославль.) [254]

В Москве 1 марта 1917 года во дворце по Гнездниковскому переулку, 5, запылали костры. Горели документы Охранного отделения. Кто-то носил бумаги в костры, кто-то брал на память папки, фотокарточки, брошюры. «Трудно было понять,— писал Максаков,— кого в этой толпе было больше,— любопытствующих или бывших охранников, стремившихся, пока не поздно, по возможности скрыть в огне костров следы своего участия в охране рухнувшего самодержавного строя. Что в толпе немало было бывших охранников, можно было убедиться из того, что при проверке дел «охранки», в особенности ее так называемого «агентурного отдела», впоследствии выяснилось отсутствие, главным образом, личных дел секретных сотрудников, «агентурных записок» и тому подобных документов, по-видимому, не случайно исчезнувших во время «стихийного» разгрома «охранки» и полицейских участков.

В тот же день группа политических деятелей и историков организовала охрану документов «охранки» и их перевозку на Красную площадь в Московский исторический музей, где для размещения архивных материалов был приспособлен читальный зал музея» [255].

Много хуже дело обстояло в провинции. Там Охранные отделения жгли одновременно со столичными, в первую очередь уничтожали личные дела секретных сотрудников и нормативные документы, регламентировавшие методы работы политического сыска. Известия о происходивших повсеместно разгромах сыскных учреждений бывшей империи побудили Временное правительство срочно учредить при Министерстве юстиции Комиссию для ликвидации дел политического характера бывшего Департамента полиции. Ее возглавил бывший народоволец В. Л. Бурцев, уделявший Комиссии чрезвычайно мало времени, отчего часть архивов продолжала находиться на попечении их прежних хранителей — чиновников Министерства внутренних дел. Временное правительство «отдало распоряжение об охране полицейских архивов только тогда, когда официальные хранители их покинули свои посты и когда много документов уже было расхищено и уничтожено» [256].

Видя, что бурцевская комиссия бездействует, 13 марта 1917 года министр юстиции подписал письмо следующего содержания:

«Сим предлагаю товарищу прокурора Случевскому, П. Е. Щеголеву, В. М. Зензинову, Н. Н. Мясоедову и прапорщику Знаменскому в кратчайший срок рассмотреть документы, захваченные в Департаменте полиции и в других учреждениях, находящихся в моем распоряжении, и о результатах сообщить мне.

Министр юстиции А. Ф. Керенский»[257].

Бурцевскую комиссию формально ликвидировали 15 июня 1917 года. За пять дней до ее образования Временное правительство сформировало Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц как гражданских, так военного и морского ведомства [258]. В ее работе постоянно участвовали: известный московский адвокат Н. К. Муравьев (председатель), сенаторы С. В. Иванов и С. В. Завадский (заместители председателя), главный военный прокурор В. А. Апушкин, прокурор Харьковской судебной палаты Б. Н. Смиттен, прокурор Московского окружного суда Л. П. Олышев, академик С. Ф. Ольденбург, прокурор Виленской судебной палаты А. Ф. Романов, представитель Государственной думы Ф. И. Родичев, от Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Н. Д. Соколов и единственный историк П. Е. Щеголев. Главным редактором стенографических отчетов Комиссия пригласила поэта А. А. Блока, ему помогали журналист М. П. Миклашевский и писательница Л. Я. Гуревич, научную редакцию отчетов выполнил профессор Е. В. Тарле.

Чрезвычайную следственную комиссию обслуживало двадцать пять следователей. Они и члены Комиссии допросили пятьдесят девять лиц, в том числе: министров внутренних дел А. А. Макарова, Н. А. Маклакова, А. Д. Протопопова и А. Н. Хвостова, товарищей министра внутренних дел С. П. Белецкого, В. Ф. Джунковского, С. Е. Крыжановского и Н. В. Плеве, министра юстиции И. Г. Щегловитова, крупных чиновников политического сыска С. Е. Виссарионова, А. В. Герасимова, М. С. Комиссарова. Материалы, собранные Комиссией, П. Е. Щеголев обработал, отредактировал и издал в 1924—1927 годах [259]. Свидетельства, полученные Комиссией, в значительной мере заполнили пробелы, образованные из-за уничтожения в первые дни Февральской революции архивных документов бывших учреждений политического сыска и тюрем империи.