Читать онлайн «История России. Том 2. XIX–XX века. Учебное издание». Страница 16

Постепенно Александр I потерял всякий интерес даже к проекту конституции России, не было никаких попыток его реализации и он остался неизвестным в то время.

Период правления Николая I единодушно считается временем самой глухой реакции, «чугунным временем». Но и в это время, особенно в первые годы царствования, готовились проекты преобразований, обсуждался в секретных комитетах крестьянский вопрос. В ходе следствия над декабристами перед Николаем I открылась довольно неприглядная картина: тяжёлое экономическое положение государства (дефицит бюджета), неэффективность государственного аппарата, коррупция и злоупотребления чиновничества, многое другое. Николай I повелел сделать выборку из показаний декабристов с предположениями о самых необходимых мерах для улучшения положения в стране и она находилась у него в кабинете постоянно. 6 декабря 1826 г. был даже создан Комитет, состоявший из крупных деятелей царствования Александра I (Сперанский, кн. А. Голицын, граф П. Толстой, Дибич, Ил. Васильчиков), а делопроизводителями были назначены молодые статс-секретари Блудов и Дашков. Задачей Комитета (который известен как Комитет 6 декабря) была разборка бумаг Александра I, пересмотр основ и уставов государственного управления и разработка предложений о его совершенствовании. Комитет заседал более или менее регулярно до 1832 г., но без каких-либо заметных результатов.

В первые годы царствования Николая I была проведена грандиозная работа по упорядочиванию российского законодательства – кодификация законов (задуманная Александром I ещё в первый год правления). До этого времени формально продолжало действовать Уложение 1649 г., а все последующие законы и указы не издавались, не классифицировались, устаревшие не отменялись. По каждому делу приходилось для обоснования судебного решения делать выписки из множества правовых актов, которые иногда составляли несколько сот страниц. В многочисленных законах трудно было разобраться и понять, как должно решить дело и это давало богатейшие возможности для злоупотреблений продажных чиновников, чем они беззастенчиво пользовались.

Сенатский чиновник И. Селиванов вспоминал: «При неимении не только Свода, но даже простого собрания законов уголовные палаты проводили в своих решениях такие законы, которые никогда издаваемы не были… Высочайшие указы по получении подшивались один под другим, и из этого к концу года составлялась книжища страшной толщины, в которой, чтобы отыскать что-нибудь, надо было перелистать всю книжищу от первого листа до последнего. А как таких книжищ, чтобы найти что-нибудь, надо было пересмотреть целые десятки, то, право, откажешься от всякой проверки, махнешь рукой и скажешь: вероятно, верно, ежели написано».55

Работа по кодификации была сосредоточена во II-м отделении императорской канцелярии под руководством Сперанского. И это практическое дело крупнейшего составителя проектов реформ было сделано с блеском. В результате появилось два издания: Полное собрание законов Российской империи в 47 томах и Свод действующих законов в 15 томах.

Для Николая I было характерно стремление к усилению личного контроля над всеми сторонами жизни общества.

Фрейлина императрицы А. Ф. Тютчева писала о Николае I и его царствовании: «Угнетение, которое он оказывал, не было угнетением произвола, каприза, страсти; это был самый худший вид угнетения, угнетение систематическое, обдуманное, самодовлеющее, убеждённое в том, что оно может и должно распространяться не только на внешние формы управления страной, но и на частную жизнь народа, на его мысль, на его совесть и что оно имеет право из великой нации сделать автомат, механизм которого находился бы в руках владыки… И вот наступил час испытания, вся блестящая фантасмагория этого величественного царствования рассеялась как дым. …В короткий срок полутора лет несчастный император увидел, как под ним рушились подмостки того иллюзорного величия, на которые он воображал, что поднял Россию».56

Большую роль в управлении государством стала играть личная канцелярия императора с пятью её отделениями. Канцелярия царя руководила политической полицией: в 1826 г. (26 июня, в день рождения Николая I) был образован корпус жандармов, а через несколько дней все дела тайной полиции были переданы её III-му отделению. Во главе обоих учреждений был поставлен А. Бенкендорф.

Усилению полицейского контроля служил также цензурный устав 1826 г., прозванный «чугунным». Смягчённые параграфы цензурного устава 1827 г. компенсировались строгими секретными инструкциями цензорам не допускать никакой «крамолы». Задачу «держать и не пущать» преследовали также царский рескрипт 1827 г. об ограничении возможностей получения образования детьми крепостных крестьян, постановление 1831 г. о запрете обучения детей от 10 до 18 лет за пределами России, ограничение с 1834 г. выезда россиян за границу, полный запрет с 1844 г. выезда за рубеж по какой-либо личной надобности лиц моложе 25 лет.

Как практически все российские самодержцы, Николай I был абсолютно уверен во всесилии государства как единственного выразителя интересов общества. Сам Николай I определил своё понимание сути отношений общества и отдельных его членов с верховной властью: «Сомневаюсь, чтобы кто-либо из моих подданных осмелился действовать не в указанном мною направлении, коль скоро ему предписана моя точная воля». М. А. Рахматуллин обращает внимание на общую тенденцию николаевского царствования к военизации государственного аппарата, начиная с самого верха – Комитета министров. В нём в 1840-е гг. лишь трое из 13 членов имели гражданские чины и то только потому, что по профессиональным соображениям их некем было заменить из числа военных. К концу царствования 41 губернию из 53 возглавляли военные. Император был абсолютно убеждён, что образцом идеально устроенного общества является дисциплинированная армия: «Здесь порядок, строгая безусловная законность (имеются в виду параграфы воинского устава. – М.Р.) никакого всезнайства и противоречия, всё вытекает одно из другого».57

* * *

Реформаторские затеи Александра I были однозначно утопическими, легковесными. Для конституционного, правового строя в России первой четверти XIX в. не было никакого социально-экономического, политического и культурного основания. В. Томсинов так характеризовал деятельность Негласного комитета (и это определение с полным правом можно распространить на все проекты и на деятельность Александра I и многих подобных реформаторов вплоть до настоящего времени): «Среди знавших о деятельности комитета не было почти никого, кто бы относился к реформаторству друзей Александра равнодушно, то есть никак. Почти все относились к нему серьёзно. Всерьёз верили в то, что образованные на западноевропейский манер, не имеющие никакого опыта государственного управления, да и не знающие как следует России, молодые люди смогут разработать разумный план планомерного, сознательного преобразования этой огромной, необъятной умом и сердцем страны, которую в прошлом её гнули и ломали, заливали кровью и развращали, перекраивали и перестраивали, но которая тем не менее всегда жила и развивалась по-своему – так, как того хотелось ей, а не какому-либо пресловутому вождю – «гению»!

Странная эта вера отражала дух времени, когда человеческий разум казался могущественнее всего, что есть на свете, – могущественнее даже и самой человеческой истории. Лёгкость, с каковой, опираясь на разум, удалось развенчать прошлое и вконец расправиться с ним, возбуждала мысль о том, что так же легко можно будет, пользуясь разумными идеями – рецептами, спроектировать и построить будущее. Исторические основы того или иного народа, его культурно-национальные особенности считались детскими погремушками, явлениями, не имеющими сколько-нибудь большого значения для будущего. Главным казалось найти правильные идеи – принципы устройства будущей политической организации и составить из них соответствующую схему. Последняя, будучи введённая в действие, немедленно и сама по себе даст положительный результат. Идеи, возникшие на западноевропейской почве, мыслились поэтому вполне пригодными для России. А люди, проникнутые ими, долгое время жившие за границей, представлялись серьёзными реформаторами».58

Стоит заметить, что всё сказанное точно также относится к идеям, выросшим на коммунистической, патриотической или великодержавно-националистической почве и к людям, эти идеи исповедующим. Дело не в идеях, а в принципиальной невозможности перестроить или построить на пустом месте общество по умозрительной схеме.