Читать онлайн «Россия и становление сербской государственности. 1812–1856». Страница 41

События кризиса 1842–1843 гг. выявляют еще одну любопытную закономерность. Российские власти, выступив в 1840 г. в качестве защитников уставобранителей, высланных из княжества Михаилом Обреновичем, по существу способствовали их усилению в Сербии в последующие годы. Опасаясь любой нестабильности, ведущей к открытым выступлениям против законной власти, петербургский кабинет невольно способствовал укреплению оппозиционных сил. Позже, когда кризис стал реальностью, российское правительство уже не нашло достаточных ресурсов, для того чтобы противостоять их политике, и вынуждено было смириться с произошедшими в княжестве переменами, инспирировал ситуацию с повторными выборами князя.

Следует отметить, что западные державы не сумели извлечь выгоды из ситуации, явно сложившейся в их пользу, и не смогли существенно укрепить свои позиции в Сербии. Никакой решительной поддержки со стороны Англии или Франции уставобранители не получили. Великие державы оказались не в состоянии использовать обстоятельства кризиса 1842–1843 гг. и позволили событиям развиваться в сторону стабилизации русско-сербских отношений. Кризис привел даже к некоторому упрочению русского влияния, подорванного всем ходом антирусских выступлений предшествующих лет.

К 1844 г. в Сербии складывается программа внешней политики княжества, которая, отвечая наиболее насущным требованиям времени, оставалась актуальной вплоть до создания в 1918 г. Государства Сербов, Хорватов и Словенцев (СХС). Говоря о Сербии периода Милоша Обреновича, нельзя с определенностью указать на существование какой-либо внешнеполитической концепции правительства. Впрочем, некоторые югославские историки склонны считать, что истоки объединительных идей надо искать именно в политике Обреновича. Так, сербский историк Р. Люшич, прослеживая генезис идей, положенных в основу «Начертания», приводит ряд фактов, говорящих о том, что внешнеполитические планы князя Милоша включали в себя положения о необходимости расширения Сербии за счет присоединения к ней ряда территорий Османской империи. Действительно, в 1839 г., незадолго до отречения Милоша, российский консул доносил в Константинополь А. П. Бутеневу, что князь «не оставляет и поныне видов своих на Боснию и Болгарию» и даже пытается получить в Австрии для них оружие[421]. Подобные мысли Милош высказывал и в частных беседах с французским графом Боа-ле-Контом[422]. Якобы Сербское государство должно было включать в себя Сербию, Боснию и Герцеговину, а также часть болгарских земель. На основании этих заявлений князя автор исследования делает вывод о том, что деятельность Милоша была направлена на создание национального госудаства, в котором смог бы воссоединиться весь сербский народ (при этом Милош никогда не говорил об австрийских сербах. – Е. К). При благоприятных обстоятельствах Милош не исключал возможности присоединения к этому государству и других южнославянских народов. Следует заметить, однако, что данные положения имеют весьма ограниченную документальную базу и никогда не были оформлены в виде целостной внешнеполитической программы.

Еще один югославский ученый, М. Экмечич, также отмечает, что именно Милош в 1833 г. вынашивал планы, легшие в основу знаменитого документа[423]. Уже покинув Сербию, он, по свидетельству Чайковского, в 1841 г. выражал надежду на объединение в будущем Сербии, Боснии, Болгарии, Герцеговины, Баната, Иллирии, Далмации и Черногории в южнославянское царство. Но эти планы высказывались уже после отречения князя и не налагали на него никаких обязательств.

Бесспорно, идея объединения не являлась чем-то принципиально новым в балканской общественно-политической мысли своего времени и уже получила достаточное распространение в более ранний период. Так, во время Наполеоновских войн и Первого сербского восстания многие из балканских славян жили надеждой на создание национальных государств[424]. Однако после признания Портой автономного статуса княжества и подтверждения наследственных прав семьи Обренович на сербский престол Милош не стремился менять что-либо в своих отношениях с османским правительством. Непостоянство его симпатий, приведшее в 1837 г. к смене прорусской ориентации на английскую, по существу не внесло ничего нового во внешнеполитическом плане. Сербия по-прежнему оставалась в составе Османской империи. Сербское правительство и князь Милош, склоняясь к поддержанию приоритетных отношений с той или иной державой, все же не мыслили этих отношений вне своей вассальной зависимости от турецких властей. Все преобразования во внутренней жизни княжества подлежали санкционированию со стороны Порты. Сербский князь не торопился вступить в открытую конфронтацию с ней, выдвигая требования окончательного освобождения княжества от османской зависимости: его вполне устраивало то положение, которое он занял в результате сложившихся сербско-турецких отношений.

В рядах же пришедших к власти уставобранителей идея южнославянского единства балканских народов получила достаточную популярность. Сербия стала осознавать себя в качестве естественного центра притяжения для болгар, черногорцев, боснийцев, взяв на себя роль своеобразного Пьемонта для балканских народов. По мнению югославского историка Д. Берича, объединительное движение на Балканах вокруг Сербского княжества стояло в ряду других европейских тенденций к объединению, важнейшими из которых были немецкое и итальянское движения[425]. Сербский центр стал формироваться вопреки давнишним опасениям европейских держав по поводу предстоящего распада Османской империи и возникновения на ее руинах множественных южнославянских государств. Вызревание идеи славянского единства не стало неожиданностью и для российских политиков, не раз активно обсуждавших тему «наследства больного человека», каковым, по их мнению, являлась Османская империя. В этих планах значительное место отводилось дискуссии по дальнейшей судьбе мелких славянских государств, которые могли бы возникнуть на территории балканской Турции. По мнению европейских политиков, они непременно должны были попасть под влияние тех или иных великих держав, приоритет среди которых принадлежал, безусловно, России и Австрии.

Внешнеполитическая программа Сербии, получившая название «Начертания», была создана видным государственным деятелем княжест ва, занимавшим на тот момент должность министра внутренних дел, Илией Гарашаниным, в 1844 г. Позже этот документ был представлен для ознакомления Александру Карагеоргиевичу и не предназначался для широкого общественного обсуждения. Российские власти, скорее всего, ничего не знали о документе, общая концепция которого носила ярко выраженный антирусский характер.

Активную роль в формировании внешнеполитических задач Сербского княжества сыграли деятели польской эмиграции, а именно Адам Чарторыйский и Франьо Зах. Принимая участие в разработке плана создания независимого славянского государства на Балканах, польские эмигранты в первую очередь преследовали свои узконациональные политические цели. Появление славянской державы на месте европейской Турции могло бы послужить положительным примером для объединения самих поляков, разобщенных под властью России, Пруссии и Австрии. В данной ситуации поляки и южные славяне были объединены общностью цели, которая заключалась в освобождении своих земель и образовании независимых национальных государств[426]. Лидер правого крыла польской эмиграции А. Чарторыйский был знаком с проблемой южных славян не понаслышке – еще в бытность свою министром иностранных дел России он принимал участие в выработке официальной концепции российского МИД по вопросу о разгоревшемся Первом сербском восстании. Обосновавшись в Париже, Чарторыйский составил в 1843 г. свои «Советы» (Conseils sur la conduite a suivre par la Serbie), которые были отправлены польскому агенту в Белграде Зверковскому (Ленуару)[427]. Перевод «Советов» с французского языка на сербский был сделан А. Петрониевичем[428]. Участник польского восстания 1830–1831 гг. чех Ф. Зах, сменивший Ленуара в Белграде, опираясь на текст «Советов», составил свой «План славянской политики Сербии». «План» отличался от «Советов» большей конкретностью, по скольку был подготовлен непосредственно в Сербии, с учетом особенностей здешней политической жизни. Будучи хорошо знакомым с Гарашаниным, Зах многократно обсуждал с ним различные положения, вошедшие затем в «План», более того, сам «План» был написан по просьбе сербского государственного деятеля. Таким образом, «Начертание» возникло под непосредственным влиянием как «Советов» Чарторыйского, так и «Плана» Заха, отличаясь тем не менее как от первого, так и от второго.