Читать онлайн «В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках». Страница 28

Разумеется, королевские войска могли быть задействованы для усмирения взбунтовавшихся налогоплательщиков — именно так начались Голландские войны (1568–1609). Однако подобные меры могли подорвать способность населения платить налоги, что было продемонстрировано в ходе вышеуказанных войн. Банкротство Филиппа II в 1576 г. стало сигналом для его армии, что на получение задолженного жалованья рассчитывать не приходится. Взбунтовавшиеся солдаты разграбили Антверпен— самый богатый город Северной Европы, который так никогда и не оправился от «испанской ярости». Роль финансово-коммерческой метрополии перешла к находившемуся в руках у повстанцев Амстердаму.

Столь быстрое перемещение финансовой активности было результатом действий бесчисленных предпринимателей, которые посчитали, что товары и деньги будут в большей безопасности в голландском Амстердаме, где правили бюргеры, нежели в контролируемом испанцами Антверпене. Частные решения подобного рода означали, что капитал мог быстро уходить в географические области, где расходы на его защиту оценивались как минимальные. Капиталисты, которым не удавалось вовремя покинуть зоны тяжелого налогообложения, становились очевидцами неуклонного таяния своих богатств. Эта участь постигла Фуггеров — как и в случае с Антверпеном, удача отвернулась от них в год банкротства Филиппа II (однако, в отличие от города, банкирский дом так никогда и не смог встать на ноги). Другие удачливые предприниматели (или их сыновья) поддались соблазнам и причудам аристократического образа жизни, либо вообще отошли от дел. Только атмосфера общества, основанного на рыночной деятельности, и могла обеспечить постоянное процветание накопления капитала и увеличения прибылей. Определенный уровень политической независимости, позволявший обезопасить предпринимательство от грабительского налогообложения, был жизненно важен для подобных общин — хотя, как в случае с Лондоном, это могли быть лишь анклавы в масштабном политическом пространстве[137].

С другой стороны, правители и подданные имели общий интерес в замене случайных грабежей постоянным налогообложением, что и позволило мало-помалу повысить налогообложение в ведущих европейских державах. Однако как бы ни росли налоги, все равно их всегда было недостаточно для покрытия военных и других расходов. Время от времени правители отказывались возвращать ссуды, что приводило к банкротствам, перераставшим в финансовые кризисы (последние длились до тех пор, пока кредиторам и безденежным правителям не удавалось прийти к соглашению).

Подобным образом в раннее Новое время финансовые ограничения тормозили развитие европейских государств (и иногда даже парализовывали их действия — однако без рокового воздействия на повседневное функционирование органов управления. Военное управление предпринимало конвульсивные попытки выжить — опрометчиво уничтожая доступные ресурсы, затем разваливаясь (частично или полностью), только для того, чтобы процесс возобновился через несколько месяцев или лет.

Вышеуказанное также наглядно демонстрируется примерами Голландских войн. Так называемое Гентское Замирение 1576 г. предписывало вывод всех испанских войск из Нидерландов в качестве составной части политико-финансового соглашения, на которое Филипп был вынужден пойти. Испанцы, действительно, полностью ушли в 1577 г., и война возобновилась лишь в 1583 г., когда перемирие с турками и аннексия Португалии (1580–1581 гг.) заставили Филиппа поверить в наличие ресурсов, достаточных для достижения решительной победы на севере[138].

На тактическом уровне управление подразделениями в период от Столетней войны до середины XVII в. напоминало модель морской коммерции. Капитан (человек с определенным влиянием или военным опытом), получал от командования полномочия по найму солдат роты в каком-либо районе. Такой капитан был полунезависимым предпринимателем— таким же, как другие государственные контракторы. Новоназначенный капитан мог, например, получить определенную сумму на наем рекрутов — или же выплатить аванс рекрутов из своего кармана в надежде на возмещение расходов. Он отвечал также за соответствующее вооружение и экипировку солдат — первые могли быть собственностью рекрутов, или приобретались капитаном и раздавались (либо предоставлялись в оплату с рассрочкой).

Затраты на содержание войск осуществлялись подобным же методом — с той разницей, что государство с легкостью шло на задержку жалованья уже нанятым солдатам. Бывалые солдаты, разумеется, переходили на самообеспечение за счет местности, в которой они находились. Иногда их командиры сами организовывали грабеж, налагая на местное население контрибуции. В крайних случаях, когда не помогал и грабеж, солдаты поднимали мятежи (принявшие обыденный характер в период итальянских войн 1520-х гг. и прочно укоренившиеся среди испанских войск в Голландских войнах 1567–1609 гг.). Мятежи XVI в. напоминали промышленные забастовки более поздней эпохи и доказали эффективность воздействия на периодически страдавший от безденежья испанский двор, поскольку единственным способом положить конец бунту была выдача жалованья. «Верные» войска попросту не выступили бы против своих собратьев — а поскольку почти все подразделения в действующей армии испытывали задержки с получением жалованья, то не могло быть и речи о попытке двинуть одни войска на усмирение других[139].

Обучение подразделения и командование им также вменялось в обязанность капитану. Он мог по своему усмотрению назначать подчиненных офицеров и был обязан следить за тем, чтобы каждый получил причитающуюся ему долю жалованья (когда — и если — таковое выдавалось командованием). В промежутках между поступлением денег он мог выдавать аванс солдатам из своих личных средств, а ссуженные деньги получить позже. Все это сильно напоминало отношения между командиром и командой корабля.

Таким образом, разница между военными предприятиями на море и на суше была частичной. В конечном счете ограничения рынка капитала заставляли считаться с собой и на суше: разумеется, монарх мог убедить банкиров пойти против собственной воли и выдать ему кредит — по крайней мере, единожды. Довод, что еще одна кампания позволит, наконец, добыть решительную победу (и средства, достаточные для покрытия займов), также мог оказаться убедительным — в краткосрочном плане. Однако денежный дефицит также имеет свои правила, и королевские банкротства возвращали военные расходы в берега бюджетных возможностей.

Надежда на то, что, приведя под руку победоносного монарха новых подданных-налогоплательщиков, армия сможет сама обеспечить свои нужды, почти никогда не оправдывалась. Приблизительно равный уровень армий Старого Света не позволял надеяться на легкие победы и сопутствующий им золотой дождь. Лишь в редких случаях, на периферии, где войскам европейских государств противостояли гораздо слабейшие в военном отношении сообщества, применение силы имело реальные шансы на успех. Русские (благодаря сибирской пушнине) и испанцы (благодаря американскому серебру) стали строителями империй, удивительным образом выигравшими от своего пограничного географического расположения в XVI–XVII вв.

Самоподдерживающий характер европейской морской экспансии был в значительной мере наглядным примером доходности столкновения сильнейших войск со значительно уступающим противником. К сухопутным империям Сибири и Америки следует, таким образом, присовокупить и морскую империю азиатского побережья, над которым властвовали сперва португальские корабли, а затем суда голландцев и англичан. Не только финансовая организация морских предприятий, но и их «пограничный» характер сделали их самоокупаемыми и прибыльными. Ближе к центру европейской цивилизации военные действия одного правителя почти неизменно вызывали ответные шаги со стороны остальных; лишь в крайне редких случаях монарху удавалось захватить области, значительно увеличивавшие приток налоговых поступлений.

Вышесказанное ясно демонстрируется примером успеха имперских колоний испанцев в Америке и провалом попыток установления контроля над Нидерландами. Испанские военные предприятия в Новом Свете были исключительно прибыльными. Именно возрастающий поток серебра из американских копей заставил Филиппа II поверить в возможность успеха в войне на два фронта: средиземноморском против турок и северном — против голландцев. Примечательно, что первые шаги испанцев по расширению империи на европейском континенте были вполне обнадеживающими. Испанские войска, покорившие в 1520–1525 гг. Неаполь и Милан и упрочившие власть Габсбургов над Италией в последующие годы, были близки к тому, чтобы сделать войну самоокупаемым делом. Задолго до испанского вторжения Неаполитанское королевство и Герцогство Миланское создали налоговую систему, позволявшую на постоянной основе содержать крупные армии. Простая замена итальянских кондотьеров испанскими солдатами позволила бы осуществить защиту этих государств без возложения дополнительного бремени на кастильских налогоплательщиков. Эта возможность была потеряна в 1568 г., когда главный театр боевых действий переместился на север — в Нидерланды.