Читать онлайн «История города Рима в Средние века». Страница 43

В 509 г. в цирке произошла битва: два сенатора, Импортун и Теодорих, приверженцы голубых, напали на партию зеленых, и в свалке был убит один человек. Народ «празины» (таково выражение эдикта) в пылкой Византии в одно мгновение поджог бы в этом случае город и обагрил бы его кровью, но в смиренном Риме этот народ рассудительно обратился к защите начальства, и Теодорих приказал предать обоих сенаторов обыкновенному суду. Затем король издал строгий закон, каравший всякое насилие сенатора над свободным человеком, а равно и оскорбление сенатора кем-нибудь из лиц низшего класса, и старался защитить возниц более слабой партии. В то же время тех сенаторов, которые в своем аристократическом высокомерии не умели отнестись с добродушием к оскорбительным и презрительным возгласам народа, король увещевал не забывать о том, в каком месте они находятся, так как «в цирке не приходится искать Катонов». В общем, король признается, что он в глубине души презирает зрелище, которое совсем помрачает здравый смысл, ведет к нелепой вражде и упраздняет всякую благопристойность, — зрелище, которое некогда у древних было достойным обычаем, у враждующих же между собою потомков утратило свое благообразие, и далее, — что он сохраняет цирковые игры только потому, что не находит в себе сил бороться с детскими наклонностями народа и думает, что мудрость велит делать иногда уступку глупости.

Таково было отношение великодушного гота к памятникам Рима и к обычаям народов, таков был дух царствования Теодориха. Оно достигло нравственной высоты самых гуманных столетии, опередило свое время и составляет одинаково славу и короля, и его министра, — короля, который внес в царствование свой великий дух, и министра, который своей просвещенностью и талантливостью дал этому духу на правление и нашел ему выражение.

С неменьшей заботливостью относился Теодорих к благополучию самих римлян насколько к тому давали возможность его ограниченные средства. Мы остережемся конечно, присоединиться к слишком громким восхвалениям золотого века в царствование Теодориха. Время этого царствования было золотым только по сравнению с бедствиями недавнего прошлого. Обнищание было велико и ран было много. Обычная раздача масла и мяса была восстановлена, и ежегодно чиновники отмеривали голодавшему народу 120 000 модиев зернового хлеба из амбаров, в которых хранился жатвенный сбор Калабрии и Апулии; этого количества хлеба было, конечно, недостаточно для народа. Бедные в госпиталях Св. Петра ежегодно получали особо 3000 медимнов зерна (на это указывает также Прокопий). Префектура annonae или общественных нужд стала, по-видимому, снова почетной должностью; по крайней мере, министр Теодориха льстит чиновнику, занимающему эту должность, упоминанием о его великом предшественнике Помпее и указанием на отличие, которое связано с этой должностью: являться народу в экипаже городского префекта и занимать рядом с ним место в цирке. Но не следует слишком полагаться на расписания должностей; Боэтий говорит: «Прежде тот пользовался высоким уважением, кто брал на себя заботу о продовольствии народа; но в настоящее время что может быть презреннее префектуры annonae?» Немного раньше он замечает: «Префектура города некогда была великой силой, ныне она пустой звук, тяжелое бремя сенаторского звания». Приложены были заботы к тому, чтобы запасные кладовые на Авентине и свиные рынки (forum snarium) в округе Via Lata, которыми издавна заведовал особый трибун, были всегда снабжены продуктами. Хлеб был хорош и полного веса; цены были так низки, что при Теодорихе за один солид можно купить 60 модиев пшеницы и за такую же сумму 30 амфор вина. Наряду с частными богатствами, говорит Эннодий в своем панегирике благородному королю, росли и общественные богатства, и так как корысть не владела двором, то источники благосостояния разливались повсюду. Хотя, конечно, такие восхваления являются слишком смелыми, поскольку ни римские придворные чиновники не могли вдруг стать святыми, ни готы расстаться вполне с своей алчностью, тем не менее после предшествовавших страшных опустошений Рим мог снова оправиться и возвратить себе в известной степени благополучие. Как во времена Августа и Тита, сенаторы могли вернуться в свои разоренные виллы у залива Байи, в Сабинских горах в Лукании у Адриатического моря, а убавившемуся населению Рима уже не приходилось жить под страхом новых варварских разграблений. Этому населению давали пищу и его развлекали играми; оно находилось под охраной римских законов и римского правосудия и в известной мере пользовалось национальной самостоятельностью; таким образом, народ не мог видеть иронию в том, что старому несчастному Риму был дан тогда в последний раз титул Felix.

И когда это состояние мирного благополучия в городе нарушилось (нет ни одного древнего писателя, ни латинского, ни греческого, ни дружественного, ни враждебного, который не прославлял бы Теодориха за это благополучие), то произошло это не по вине просвещенного управления, а было обусловлено единственно церковным фанатизмом. Римская церковь так же, как Circus Maximus, распадалась на партии. Теодорих, арианин по вере, тем не менее относился к церкви до конца своего царствования с полным уважением и не мог быть обвинен в том, что понудил хотя бы одного католика оставить свою веру и преследовал хотя бы одного епископа. Вступив в Рим, Теодорих молился, «как католик», у гроба апостола, и в числе приношений, которые делались св. Петру властителями того времени, значатся два серебряных канделябра весом в 70 фунтов, пожертвованных Теодорихом. В церкви Св. Мартины на Форуме и на крышах прилегающих зданий к церкви Св. Петра было найдено несколько черепиц с клеймом «Regnante Theodorico Domino Nostra, Felix Roma»; это обстоятельство привело к предположению, что король позаботился о том, чтобы крыши названных церквей были исправлены. Такое предположение, однако, ошибочно, и мы скорее склонны думать, что черепицы эти или были взяты где-нибудь в другом месте и в более позднее время, или были изготовлены вообще на государственном черепичном заводе, так как церковь Св. Мартины в то время еще не была выстроена. Терпимость Теодориха опередила его время, а его советник Кассиодор носит на себе черты позднейшего периода философского гуманизма. И тот и другой сдерживали то презрение в отношении даже к иудеям, которое было всегда присуще римлянам, были ли они язычниками или христианами, и о религии Моисея в эдиктах короля говорится только с некоторым предубеждением и сострадательным снисхождением.

Иудеи, проникшие в Италию при Помпее, как военнопленные, имели свои синагоги в Генуе, Неаполе, Милане, Равенне и прежде всего в Риме. Здесь число евреев превысило при Тиберии даже 50 000 человек. Благодаря способностям и неутомимому трудолюбию некоторые из евреев стали богатыми, но в общей массе царила нищета. Уже со времени Августа мы находим у поэтов и прозаиков указания на ненависть римлян к этому удивительному народу, жизненная сила которого переживала гибель всякого государства на земле. Замкнутость евреев, враждебных всем другим религиям, была непонятна космополитам-римлянам, и Тацит называл поэтому иудеев человеческим племенем, ненавистным богам. Тем не менее глубоко религиозный характер евреев внушал уважение римлянам, и многие из них вступали на путь еврейского вероучения. Последнее приобретало прозелитов даже среди римской аристократии, в особенности среди женщин. Преступная Помпея, жена Нерона, присоединилась к синагоге и пожелала быть погребенной, как еврейка. Когда же распространилось христианство, его приверженцы презирались язычниками, как еврейская секта. Эта ненависть латинян к еврейству сказалась еще в прощальном послании Рутилия, который скорбит о том, что Помпей покорил иудеев и Тит разрушил Иерусалим, так как с той поры чума иудейства распространилась и порабощенный народ победил своего покорителя. Таким образом, еврейство уже в то время является важным социальным вопросом.

Римская синагога, самая древняя, находилась в густо населенном со времени Августа еврейском квартале в Транстеверине; уже при Марниале и Стации евреи сновали здесь, как разносчики, с серными нитями и выкрикивали по улицам о своем продажном хламе, как теперь stracci ferraci. В течение всех Средних веков евреи продолжали жить в этом месте, и еще ныне автору этой истории транстеверинцы указывали в Vicolo delle palme место, где должна была находиться первая синагога, Возможно, что при императорах евреи жили также в Ватикане; еще в XIII веке мост Адриана, Pons Aelius, назван в книге Mirabilia Pons Judaecrum. Такое название мост мог получить потому, что на нем были устроены лавки и в них евреи выставляли на продажу свои товары.