Читать онлайн «История города Рима в Средние века». Страница 40

Теодорих вступил в Рим в 500 г. Чужестранный король, теперь повелевавший Италией, явился перед лицом римского народа в его столице, как для того, чтобы подчинить своей власти, так и для того, чтобы потушить все еще пылавший огонь партийной борьбы из-за выбора папы. Теодорих вступил в Рим, как император, и римские льстецы приветствовали его как нового Траяна. Еще за городом, у Апинского моста или у подошвы горы Мария, его встретили сенат, народ и духовенство во главе. Руководимый разумной предусмотрительностью, король-арианин проследовал прежде всего в базилику Св. Петра, вознес там «с великим благословением и как католик» свою молитву на могиле апостола, и уже затем со всем пышным торжеством направился в Рим через Адрианов мост. Те германские преемники Теодориха, которые впоследствии носили титул императора, точно так же, вступая в Рим, в течение всех Средних веков шли сначала к св. Петру, и таким образом этот ритуал императорского въезда в Рим ко времени Карла Великого имел уже давность 300 лет.

Король готов поместился в давно уже опустевшем императорском дворце на Палатине и привел римлян в восторг, дав им случай насладиться танк е давно невиданным зрелищем вступления их властителя в курию, где благородный Боэций сказал Теодориху хвалебное слово.

В сенате, в том здании, которое Домициан построил у арки Севера, вблизи Janus Geminus, Теодорих обратился к народу со своим приветствием. Это место называется также ad Palmum или Palma aurea, и должно было быть помостом у «сената». Теодорих был закаленным в боях героем, но без всякого литературного образования, и в писании ничего не смыслил. Речь, сказанная на северном латинском языке, которому Теодорих обучился больше во время своих воинственных странствований и в лагере, чем у риторов, эта речь была краткой. Возможно, что она была сказана через секретаря. Теодорих объявил римлянам, что он будет охранять все прежние установления императоров и в удостоверение этого велит выгравировать свое обещание на медной доске.

Среди уже глубоко павших римлян, которые, разместившись у подножия опустошенного и разграбленного Капитолия, между изуродованными статуями своих предков и у ростр, внимали речи готского героя и встречали ее кликами радости. В этой толпе, в которой рядом с тогами видны были рясы множества монахов и священников, находился африканский аббат Фульгентий, несчастный беглец, бежавший от преследований вандалов. Он прибыл в Рим из Сицилии. Его древний биограф рассказывает, что сенат и народ, видя перед собой короля, испытывали большой восторг. Даже сам благочестивый, чуждый всему мирскому Фульгентий был охвачен этим чувством. Видя (так пишет биограф) римскую курию, окруженную ореолом присущего ей величия, слыша клики одобрения свободного народа, Фульгентий был увлечен блеском мирской суеты. Но, устрашенный такими чувствами, бедный беглец обратил свои взоры к небу и привел в недоумение толпу окружавших его римлян своим неожиданным восклицанием: «Как же должен быть хорош небесный Иерусалим, если уже этот земной Рим так сверкает своим великолепием!» Это наивное выражение восторга чужестранного аббата еще раз показывает, какое поразительное впечатление производил Рим даже в это время на умы людей.

Но неоценимое собрание рескриптов Теодориха, написанных Кассиодором, дает нам больше возможности составить себе понятие о тогдашнем состоянии Рима; вместе с тем это собрание в такой же мере свидетельствует о направленных к охранению города заботах короля готов, который был более достоин владеть Римом, чем многие императоры до него. В этих эдиктах, написанных с педантическим многословием, напыщенным канцелярским слогом, мы видим также и явное доказательство тому, что время варварства уже наступило. В этом убеждают нас и то почтительное отношение к памятникам, о котором говорится в эдиктах, и стремление просвещенным изложением сведений о возникновении, цели и условиях постройки того или другого здания замаскировать варварское происхождение самого властителя, и наконец частое употребление слова «antiquitas». Восторженная любовь Кассиодора свидетельствует о душевной боли римлянина, который сознавал, что величие его родного города уже не может быть спасено, и прощался с ним. Этот римлянин видел, что время варваров приближается и ничто больше не может его отвратить. Своим талантом он задержал на немногие годы наступление этого времени и руководил Теодорихом. Оба эти мужа, римлянин и германец, последний сенатор и первый готский король Италии, представитель древней культуры и жадно желавший просвещения варвар с великой душой, представляют в своем сочетании в высокой степени привлекательное зрелище, которое является как бы пророчеством, возвестившим наступившее несколько столетии спустя единение Италии и Германии и возникновение всей вообще германо-римской культуры.

После того как мы беспристрастно проследили историю разграбления Рима германцами, мы уже не должны больше удивляться тому, что еще в 500 г. были целы все те знаменитые сооружения древнего города, созерцанием которых мог наслаждаться Гонорий в 403 г.; только огромное количество мраморных и медных статуй, которыми еще в то время были украшены общественные места, приводит нас в изумление. Кассиодор прямо говорит об очень многочисленном количестве статуй и чрезмерном множестве коней, т. е. конных статуй. Ни отвращение христиан к изображениям языческих богов, ни хищения Константина, ни разграбление Рима вестготами, вандалами и наемниками Рицимера не могли опустошить неистощимые сокровища римского искусства. И хотя число статуй уже не было настолько велико, чтоб равняться числу жителей, тем не менее сохранившихся статуй было так много, что они едва ли могли быть сосчитаны. Особый начальник, имевший особый титул Comitiva Romana или римского графа и подчиненный префекту города, должен был наблюдать за целостью статуй. Теодорих и его министр должны были, к сожалению, признать, что в это время общего упадка охраной красоты Рима служит не чувство любви к прекрасному, а уличная стража. Эта стража должна была ночью ходить по улицам города и ловить похитителей, которых привлекала уже не художественная ценность статуй, а металл, из которого они были сделаны. Тот, кто был озабочен целостью статуй, успокаивал себя еще тем, что медные статуи выдадут воров своим звоном, когда лом вора коснется их. «Статуи не совсем немы; звоном, подобным колоколу, они предупредят сторожей об ударах, наносимых ворами».

Теодорих взял под свою особую охрану беззащитный народ из меди и мрамора и распространил эту охрану на все провинции. Последнее доказывается эдиктом Теодориха, изданным им по случаю кражи одной бронзовой статуи в Комо; в этом эдикте Теодорих назначает награду в сто золотых монет тому, кто найдет статую и укажет вора. Но варварство римлян было уже настолько велико, что эдикты короля готов не могли больше обуздать население. Теодорих не переставал сокрушаться о том оскорблении, которое наносили римляне памяти своих предков, обезображивая прекрасные творения. Обнищавшее и деморализованное население города, когда не имело возможности утащить целую статую, не задумывалось отбивать у нее отдельные части и вытаскивало из мраморных и травертинных плит в театрах и термах металлические скрепы. Позднейшие потомки этих грабителей в конце Средних веков с изумлением смотрели на явившиеся таким образом провалы в стенах развалин ры в своем наглом невежестве приписывали эти разрушения тем самым готам, которые с такой любовью охраняли красоты их города. В рескриптах короля готов есть сотни мест, которыми доказывается его глубокое благоговение к Риму, этому городу, «всем родному, матери красноречия, обширному храму всех добродетелей, включающему в себе все чудеса мира, так что по справедливости можно сказать, что весь Рим — чудо». Охранять величие древних римлян и пополнить его достойными сооружениями Теодорих счел своим долгом, но он никогда не задавался мыслью сделать Рим своей резиденцией. Он назначил особого городского архитектора, подчиненного префекту города, и возложил на этого архитектора заботу о сохранении памятников; что же касается новых сооружений, то Теодорих вменил архитектору в обязанность тщательно изучать стиль древних и не делать варварских отступлений от него. По примеру прежних императоров Теодорих ежегодно отчислял часть доходов на реставрацию зданий; на возобновление городских стен он приказал каждый год отпускать из государственного кирпичного завода по 25 000 кирпичей и расходовать доходы с пошлин в Лукринских гаванях. С большой строгостью Теодорих следил за тем, чтобы деньги расходовались согласно своему назначению. Нужную для построек известку должен был доставлять приставленный к тому особый чиновник, а разрушение памятников и статуй с целью получения из них извести было запрещено под страхом наказания; таким образом, можно было пользоваться только такими глыбами мрамора, которые валялись в разных местах, как ненужные остатки.