Читать онлайн «Популярная история евреев». Страница 33

Однако возможность разумного сосуществования греков и евреев была ликвидирована подъемом еврейской партии реформ, которая желала форсировать процесс эллинизации. Это реформаторское движение, о котором мы знаем чрезвычайно мало, так как его историю писали победившие враги-фундаменталисты, было наиболее сильным среди правящего класса Иудеи, уже наполовину эллинизированного. Оно стремилось перетянуть маленькое государство-храм в современную эпоху. Их цели носили в первую очередь светский и экономический характер. Впрочем, среди реформаторов присутствовали и религиозные интеллектуалы, чьи цели были более возвышенны и в каком-то смысле сродни целям христиан I в. н.э. Они хотели улучшить иудаизм, двинуть его вперед по пути логического развития. Универсализм неявно присутствует в монотеизме. Двойственность Исайи сделала его явным. Универсальный монотеизм был новой и грандиозной идеей, которую евреи предложили миру. У греков тоже была своя всеобъемлющая идея – универсальная культура. Создавая свою империю, Александр стремился к идеальной цели: он хотел сплавить воедино все расы и «повелел всем людям считать мир своей родиной… хорошие люди станут ее коренным населением, плохие – иноземцами». Изократ утверждал, что термин «эллин» характеризует не происхождение, а отношение, и считал, что греки по воспитанию имеют больше оснований считаться гражданами, чем «греки по рождению». В самом деле, неужели нельзя было бы сочетать греческий принцип единой ойкумены, мировой цивилизации, с еврейским принципом универсального Бога?

Именно такова была цель интеллектуалов-реформаторов. Они перечитали исторические манускрипты и попытались посмотреть на них новыми глазами. Разве не были Авраам и Моисей «чужаками и странниками», великими гражданами мира? И они предприняли первую попытку критики Библии, утверждая, что Закон в том виде, как он записан, не так уж стар и во всяком случае не восходит ко временам Моисея. И настаивали, что в первоначальном виде законы носили гораздо более универсальный характер. Таким образом, случилось то, что должно было случиться: движение за реформы привело к критике Закона. Реформаторы обнаружили, что в Торе полно вымысла, а также невозможных требований и запретов. Мы знаем об их критике по жалобам и проклятиям ортодоксов. Филон осуждает тех, «кто выражает свое неудовольствие законами праотцов и непрерывно их изменяет»; к этому провидцы добавляли: «Будь проклят тот, кто выращивает свинью, и тот, кто воспитывает сыновей в духе греческой премудрости». Реформаторы не хотели полностью ликвидировать Закон; они желали очистить его от тех элементов, которые препятствовали приобщению к греческой культуре (например, от запрета наготы, что препятствовало появлению благочестивых евреев в гимназии и на стадионе), и свести его к этической основе, сделав, таким образом, универсальным. И для достижения своей конечной цели (мировой религии) они добивались немедленного брака между греческим полисом и еврейским моральным Богом.

К сожалению, здесь возникало серьезное противоречие. Греки были не монотеистами, а политеистами; в Египте они научились синкретизму, то есть рационализации системы бесчисленных, но близких божеств путем слияния их в синтетических полибогов. Одним из таких мутантов был Аполлон-Гелиос-Гермес, Бог Солнца. Они соединили свои ритуалы Диониса с египетским культом Исиды. Их бог врачевания Асклепий сросся с египетским Имхотепом. Зевс, главный бог, оказался аналогом египетского Аммона, персидского Ахурамазды и, с их позиции, еврейского Яхве. Вряд ли нужно объяснять, что благочестивые евреи представляли это совсем по-другому. Разумеется, на самом деле греческая идея божества была намного слабее еврейской концепции всемогущества. Евреи придерживались установки на принципиальное различие между человеческим и божественным. Греки же постоянно возвышали людское (прометейский подход) и принижали божественное. Их божества были ненамного больше, чем почитаемые и удачливые предки; большинство людей произошло от богов. Поэтому для них была своя логика в переходе к обожествлению монархов, и они занялись этим, как только вышли на просторы Востока. Почему бы человеку избранной судьбы не претерпеть заслуженный апофеоз? Аристотель, учитель Александра, доказывал в своей «Политике»: «Если в государстве существует личность столь выдающихся достоинств, что с ними не могут сравниться ни добродетели, ни политические способности всех других граждан… то такого человека следует расценивать как бога среди людей». Очевидно, что подобные концепции были абсолютно неприемлемы для евреев. На самом деле никогда не существовало возможности полного слияния иудаизма и греческой религии; реформаторы стремились к тому, чтобы иудаизм стал более универсальным, наполнив собой греческую культуру, объяв полис.

В 175 г. еврейское движение за реформы приобрело преисполненного энтузиазма, но опасного союзника в лице Антиоха Епифания, нового монарха из династии Селевкидов. Он рвался ускорить процесс эллинизации своих доминионов; для него это было не только важно принципиально, но и рассматривалось как способ увеличения сбора налогов – а ему хронически не хватало денег на войны. Он всецело поддерживал реформаторов и заменил ортодоксального священника Ониаса III Язоном, чье эллинизированное имя (Иисус) достаточно ясно говорило о его симпатиях. Язон начал преобразовывать Иерусалим в полис под названием «Антиохия» с того, что построил гимназию у подножия Храмовой Горы. Вторая Книга Маккавеев с гневом повествует о том, что священники храма «перестали интересоваться службами на алтаре; презирая Храм и пренебрегая жертвоприношениями, они спешат принять участие в непотребных упражнениях на спортивной площадке». Следующим этапом была переброска фондов Храма с бесконечных и дорогостоящих жертвоприношений на такие дела полиса, как международные игры и состязания драматических коллективов. Первосвященник контролировал общественные фонды, поскольку налоги платились ему, а от него уже поступали откупщикам (которые все были связаны родственными узами); таким образом, казначейство Храма играло для населения роль государственного депозитного банка. У Антиоха был великий соблазн оказать давление на своих эллинизирующихся союзников, которые контролировали храм, чтобы получить больше наличности на постройку судов-трирем и прочей военной техники; он этому соблазну и поддался. После этого реформаторы в глазах общественного мнения стали ассоциироваться не только с оккупационными властями, но и с налоговым гнетом. В 171 г. до н.э. Антиох посчитал необходимым заменить Язона на посту первосвященника еще более прогреческим Менелаем, а также укрепить положение греков в Иерусалиме, построив замок-акрополь, доминирующий над Храмом.

В 167 г. конфликт достиг апогея. Был издан декрет, который фактически ликвидировал Закон Моисея как таковой, заменив его светским законом и сведя Храм к роли экуменического места богослужения. Это означало, что появляется изваяние некоего универсального божества, чье греческое наименование «Зевс-олимпиец» ортодоксальные евреи переделали в «Мерзость запустения». Вряд ли идея этого декрета принадлежала лично Антиоху. Он не слишком интересовался иудаизмом, и вообще не в духе греческих властей было влезать в дела какого-либо религиозного культа. Есть основания предполагать, что инициатива исходила от крайних реформаторов-евреев с Менелаем во главе, которые считали, что такая радикальная мера – единственный способ раз и навсегда покончить с обскурантизмом и абсурдом Закона и храмового богослужения. Это было не столько осквернение храма язычеством, сколько демонстрация воинствующего рационализма наподобие тех антихристианских акций, которые устраивали республиканские деисты в революционной Франции. Существует раввинское предание о Мириам, которая была родом из той же семьи священнослужителей, что и Менелай, и вышла замуж за офицера армии Селевкидов; она ворвалась однажды в храм и «пнула своей сандалией угол алтаря, сказав при этом: «Волк, волк, ты расхитил богатства Израиля».

Однако и греки и Менелай переоценили народную поддержку. Его деятельность в храме вызвала взрыв возмущения. Среди священников произошел раскол. Книжники объединились с его ортодоксальными противниками. Так же поступили и наиболее благочестивые евреи – хасиды. Была лишь одна крупная категория евреев, которую реформаторы могли считать на своей стороне. Это были ам-гаарец, простолюдины. Они оказались наиболее пострадавшей стороной, когда после возвращения иудейской элиты из изгнания Ездра установил свой фундаменталистский порядок, чувствуя за своей спиной всю мощь Персидской империи. Он проводил четкое различие между богобоязненными, «правильными» возвращенцами, бнай-хагола, и ам-гаарец, которых вообще не стоило бы считать евреями, поскольку, в его глазах, они были рождены в неполноценном браке. И он без колебаний наказывал их с предельной жестокостью. С тех пор, пользуясь их массовой неграмотностью и незнанием Закона, к ним относились как к гражданам второго сорта, а то и вообще не считали их за граждан. Поэтому они бы первыми оказались в выигрыше в случае поражения фундаменталистов и рационализации Закона. Но как смогли бы реформаторы, которые сами относились к состоятельной и хорошо устроенной группе населения, обратиться к простому народу через головы благочестивых фундаменталистов? И, в частности, как бы им удалось это сделать с учетом того, что они прочно ассоциировались с высокими налогами, от которых в первую очередь страдали бедняки? На эти вопросы не было ответа, и потому была упущена возможность создания массовой поддержки универсализму.