Читать онлайн «История России с древнейших времен. Книга III. 1463—1584». Страница 75

После долгих бесполезных переговоров Герберштейн объявил, что, как он понимает ответ королевский, Сигизмунд не отказывается отправить своих послов в Москву, но только не хочет признать прав московского государя на это; он объявил также, что хочет вторично отправить племянника своего к королю с требованием отправления послов в Москву и написать красную ложь, будто Максимилиан прислал трех гонцов и наказал непременно привести дело к окончанию. Герберштейн чувствовал неловкость своего положения: государь его заключил с государем московским союз против польского короля, клялся действовать заодно против общего недруга, а теперь вместо военной помощи предлагает только свое посредничество к миру. Чтоб оправдать как-нибудь Максимилиана, Герберштейн объявил боярам, будто прежний посол императорский, Сницен-Памер, переступил свой наказ, поспешивши заключить союз между императором и великим князем на короля, что так поступать неприлично христианским правителям, которые должны прежде начала войны испытать все мирные пути к соглашению, что Максимилиан поклялся выполнять статьи договора только из братской любви к великому князю, прежде засвидетельствовав, однако, что не хочет преступать обычая христианского, тем более что он занимает первое место между государями христианскими. Но если король польский не согласится на мир, то император готов начать с ним войну заодно с великим князем. Если угодно будет вашему наияснейшему царю, заключил Герберштейн, то я назначу польскому королю срок, когда он должен прислать своих послов; если не пришлет, то мне здесь нечего больше делать, ибо это будет знаком, что миру не быть. Бояре отвечали, что Сницен-Памер уговорился и все дело сделал так, как обыкновенно послы между государями дело делают, по приказу государей своих; заключенный таким образом договор великий князь исполнял и хочет всегда исполнять; если до сих пор Максимилиан на Сигизмунда-короля войною еще не поднялся, а подвинул его миром на доброе согласие, то это в великом князе не произвело никакого сомнения; если Максимилиан хочет быть на всех недругов заодно с великим князем, то он делает хорошо, что свою клятву и договор помнит. Великий князь с своей стороны для просьбы императорской с Сигизмундом-королем мира хочет, как будет пригоже. Если Сигизмунд помирится, то пусть Максимилиан будет на всех прочих недругов с великим князем заодно; если же не помирится, то пусть, по договору, объявит и королю войну. После этого объяснения Герберштейн отправил к королю опасные грамоты на его послов.

Послы явились в сентябре 1517 года — маршалки Ян Щит и Богуш; но, промедливши три года после Оршинского дела, Сигизмунд вздумал начать наступательные неприятельские действия против Москвы в то самое время, когда отправил туда послов за миром. Остановившись в Полоцке, король отправил гетмана князя Константина Острожского с большим войском к псковскому пригороду Опочке; но сильный приступ был отбит наместником великокняжеским Васильем Михайловичем Салтыковым-Морозовым с большим уроном для осаждающих; несмотря на это, Острожский все держался под Опочкою, от 6 октября до 18-го, разославши отряды под другие пригородки псковские — Воронач, Велье, Красный. Но московские войска с разных сторон спешили к Опочке и в трех местах одержали верх над неприятелем, а воевода Иван Ляцкий поразил наголову литовский отряд, шедший к Острожскому, отнял у него пушки и пищали. Гетман принужден был снять осаду Опочки и выйти из московских владений.

Когда в одно время узнали в Москве и о приближении послов королевских и о вторжении Острожского, то великий князь не велел послам въезжать в Москву, но ждать в Дорогомилове, послав сказать Герберштейну: «Сигизмунд-король к нам послов своих отправил. Но как прежде умышлял неправые дела, так и теперь умыслил неправое же дело; к нам отправил своих послов, а воеводу своего большого, Константина Острожского, послал на наши украйны. Воеводы наши против неприятельских людей пошли и хотят с ними дело делать, и, пока воеводы наши с неприятелем не переведаются, до тех пор Сигизмундовым послам у нас быть непригоже; но так как мы дали опасную грамоту на послов, то велим честь им оказывать и корм давать, бесчестья им никакого не будет». Герберштейн был сильно недоволен этим решением, долго хлопотал, чтоб послы были допущены немедленно к переговорам, наконец 18 октября объявил письменно, что долее конца этого месяца ждать не станет, выедет из Москвы; ему отвечали прежнее, что, пока воеводы великокняжеские не переведаются с королевскими, до тех пор литовским послам у государя быть непригоже. Но в тот самый день, когда Герберштейн послал последнюю записку, 18 октября, Острожский ушел от Опочки, и великий князь, получивши об этом известие 25-го числа, послал сказать Герберштейну: «Наши воеводы с литовскими людьми переведались, как то милосердному богу было угодно, праведный владыка и нелицемерный судья судил праведно, и мы литовским послам назначали у себя быть 29 октября, а ты хочешь или не хочешь быть у нас с ними вместе — это в твоей воле».

29 октября послы были приняты великим князем; Герберштейн объявил, что хочет усердно быть у дела, и 1 ноября переговоры начались. Мы видели, что уже Иоанн III объявил Киев и все русские города своею отчиною; теперь бояре сына его начинают переговоры требованием от Сигизмунда прародительской отчины их государя — Киева, Полоцка, Витебска и других городов, которые король держит за собою неправдою; с этих пор это требование сделалось обычным, сделалось необходимою формою при всех переговорах с Литвою; форма эта имеет важное историческое значение: она показывает характер борьбы между двумя государями, из которых один назывался великим князем литовским и русским, а другой — великим князем всея Руси; чем бы ни кончились переговоры, на каких бы условиях на этот раз ни заключены были мир или перемирие, в Москве считали необходимым всякий раз наперед предъявить права великого князя или царя, потомка св. Владимира, на все русские земли, принадлежавшие последнему, опасаясь умолчанием об этих правах дать повод думать, что московский государь позабыл о них, отказывается от них; в этом обычае, введенном государями московскими, ясно виден также характер последних: раз назначивши себе какую-нибудь цель, никогда не упускать ее из виду, постоянно напоминать о ней себе и другим, видна необыкновенная верность преданию отцовскому и дедовскому, верность, которая преимущественно помогла Московскому государству достигнуть своей цели — сделаться Всероссийскою империей: что раз усвоил себе отец, от того сын не отказывался; при Иоанне литовские послы вели переговоры в Москве, и Герберштейн напрасно старается склонить Василия к тому, чтоб он отправил своих послов на границы.

Кроме означенных городов московские бояре требовали: наказания панам, поступившим непочтительно с великою княгинею Еленою, уступки всех городов и волостей, которыми владела Елена в Литве, уступки ее движимого имущества, казны. Литовские послы с своей стороны потребовали сначала половины Новгорода Великого, Твери, Вязьмы, Дорогобужа, Путивля и всей северной страны. После этих объявлений Герберштейн был позван один во дворец, и бояре сказали ему: «Сницен-Памер заключил договор, чтоб императору и великому князю быть заодно на короля Сигизмунда и великому князю доставать своей отчины, русских городов: Киева, Полоцка, Витебска и других, а императору доставать прусских городов. Так ты размысли, хорошо ли это королевские послы говорят, будто великий князь держит за собою королевские города, а король будто за собой государевой отчины не держит?» Герберштейн мог отделаться от этого трудного для него вопроса только тем средством, которое он заранее поспешил выставить; он опять объявил боярам, что Сницен-Памер переступил наказ императорский: ему было приказано только говорить о союзе, а не заключать его; но что если уже союз заключен, то император будет исполнять его условия. О своем посредничестве Герберштейн сказал: «Делал бы я, да не умею: среднего пути не знаю; вы говорите высоко, и королевские послы также высоко говорят, а среднего пути не знаю. Если бы я знал, что между государями дело сделается, то я бы здесь еще пожил; а не будет между государями доброго дела, то государь отпустил бы меня прочь к моему государю».

Литовские послы дали знать Герберштейну, что они говорили высоко, приноравливаясь к требованиям боярским: если бояре отстанут от своих требований, то и они ограничатся настоящими условиями, на которых им велено заключить мир. Когда вследствие этого объявления начались опять переговоры, то литовские послы сказали, что король их полагается во всем на императора; тогда Герберштейн должен был принять роль посредника и начал ходить между боярами и послами, сообщая взаимные требования их. Послы объявили, что король хочет мира на тех условиях, на каких был заключен мир между Иоанном III и королем Александром. Бояре отвечали, что после этого было уже новое перемирие между Иоанном и Александром и мир между Василием и Сигизмундом на новых условиях; они исчислили все неправды литовского правительства: когда Ахмат приходил к Угре, то проводниками у него были королевские люди — Савва Карпов и другие; Александр навел на Москву хана Ших-Ахмата, в проводниках у которого был дворянин литовский Халецкий; Сигизмунд навел Магмет-Гирея, у которого проводником был королевский дворянин Якуб Ивашенцов; после мира Сигизмунд опять навел крымцев, обещавшись давать им ежегодную подать по 30000 золотых; подробно изложили дело об Елене, как знали о нем в Москве; после отсылки Елены в Бирштаны паны — воевода виленский, Николай Радзивилл, Григорий Остиков, Клочко, тиун виленский Бутрим и казначей земский Аврам — умыслили над королевою такое дело, каких в христианских государствах не бывает, послали к ней королевского человека, волынца Гитовта, потом вызвали его к себе в Вильну, дали ему зелье и отпустили опять к королеве, написавши ее слугам — Димитрию Феодорову и ключнику Димитрию Иванову, чтоб верили во всем Гитовту и дело панское делали бы так, как он их научит. И вот эти трое злодеев — Гитовт, Димитрий Феодоров и Димитрий Иванов, приготовивши лихое зелье, дали королеве испить в меду, и в тот же день ее не стало. С вестью об этом поскакал в Вильну к панам Димитрий Иванов и получил в награду имение.