Читать онлайн «Китай. Большой исторический путеводитель». Страница 86

Локальный конфликт начался в июле 1685 г., когда к городку подошло большое китайское войско. Число его защитников не составляло и полтысячи, из серьезного вооружения у них имелось, согласно источнику, «три пушки и четыре ядра». Когда деревянные стены занялись огнем, пришлось сдаться. Но условия капитуляции были почетными: албазинцы беспрепятственно ушли, сохранив оружие.

Китайцы, спалив крепостцу, отступили в свои пределы. А защитники тут же вернулись: Нерчинский воевода Власов приказал Толбузину, чтобы они убрали нетронутые китайцами и созревшие теперь хлеба и возобновили острог.

Приказание было исполнено. Отстроенный городок был укреплен значительно лучше прежнего. Но уже в июле 1686 г., всего через месяц после завершения строительных работ, вновь появилась вражеская армия. Китайцы тоже явно были настроены на более серьезные боевые действия. Осада велась не только с суши, но и с Амура, с речных судов. При обстреле был ранен ядром и вскоре скончался Толбузин.

В это время и до осажденных, и до осаждающих донеслись вести о приближении окольничего Федора Головина с большим отрядом. Весной 1687 г. китайцы сначала отошли от Албазина на четыре версты, а потом вовсе отступили к устью Зеи.

Возможно, они уже знали, что Головин пришел не только как военачальник — он был наделен полномочиями великого посла и имел право вести с китайской стороной переговоры по самому широкому кругу вопросов, а в случае успешного их завершения — подписать мирный договор.

Согласно полученным из Москвы инструкциям, окольничий должен был стоять на том, чтобы граница двух держав проходила по Амуру на всем его протяжении. Если же на этом настоять не удастся — постепенно идти на территориальные уступки, но делать это медленно, в ожесточенных спорах (как обычно и вели себя царские дипломаты). Последней «линией обороны» должно было быть согласие очистить Албазин — при сохранении права на охоту и земледелие в том районе. Если же китайцы не согласятся и на это — предписывалось добиться переноса переговоров на более позднее время при сохранении статус-кво. Возобновление военных действий допускалось только в случае «явной от них недружбы и наглого наступления». Кроме выполнения чисто дипломатических функций, послу вменялось в обязанность внимательнейшим образом присматриваться к состоянию и поведению военных отрядов, которые будут сопровождать китайских послов, а также постараться поподробнее разузнать, «какое имеет воинское обыкновение» армия Поднебесной.

Москва была вынуждена придерживаться такой оборонительной стратегии переговоров: в условиях готовящейся войны с Крымским ханством не было возможности вести полномасштабную войну еще и за тридевять земель.

Переговоры начались в августе 1689 г. в Нерчинске — туда прибыли и китайские великие послы. В русском стане колоритной фигурой был ведавший вопросами безопасности боярский сын Демьян Многогрешный — в недавнем прошлом гетман Запорожского казачьего войска и Левобережной Украины. Обвиненный в измене, он был приговорен к смертной казни, замененной на ссылку в Сибирь. Еще год назад он содержался в иркутской тюрьме — и вот теперь ему было доверено охранять участников такого важного мероприятия (в 1696 г. Многогрешный постригся в монахи — в каковом звании закончил свои дни в 1701 г.).

Переговоры велись с помощью переводчика на латинском языке. Интересны были толмачи китайской стороны: одетые совершеннейшим образом на маньчжурский манер, с выбритыми макушками и со штатными косицами — это были отцы-иеузуиты француз Жербильон и испанец Перейра, находящиеся на китайской службе.

Китайская исходная позиция была крайне жесткой: «Поднебесная до Байкала». Было выдвинуто и историческое обоснование: те земли еще во времена Александра Македонского были владениями монгольских ханов, а монголы — подданные китайского императора. Про Амур и говорить нечего — русских там раньше сроду не бывало.

Головин возражал, что со времен Александра Македонского карта мира перекраивалась не раз. Земля же, на которой стоят Нерчинск, Албазин и другие русские укрепленные городки, владением Поднебесной никогда не была, а кто, кому и когда платил дань — вопрос слишком скользкий.

Переговоры осложнялись тем, что китайцы постоянно намекали на близость своей военной силы — их войска, действительно очень быстро могли подойти опять к Албазину, русские же стояли гораздо дальше. Просматривалась и еще более близкая угроза: довольно давно уже признавшие себя российскими подданными буряты, проживавшие возле Нерчинска, сейчас очевидным образом клонились на китайскую сторону, и их конные разъезды уже присоединялись к китайским. Демьян Многогрешный пытался и угрозами, и уговорами призвать их к порядку, но это не удавалось, потому что сил у него было маловато.

Не будем вдаваться во все подробности переговоров — Головин сумел завершить их только на «последней линии», обозначенной московскими инструкциями. Албазин подлежал разрушению, а область, где он находился, объявлялась ничейной землей. Китайцы долго не соглашались и на это, утверждая, что у русских всегда найдутся своевольники, готовые вновь отстроить крепость и вопреки царскому указу, «своровавши».

Для пользы дела пришлось дать взятку отцам-иезуитам, на которую они довольно прозрачно намекнули в записке на французском языке, прося прислать им «соболей, горностаев, лисиц черных на шапки, вина доброго, кур, масла коровья». Чтобы все выглядело благопристойно, в ответ они подарили русским дипломатам две готовальни, два портрета французского короля на бумаге и книгу с гравированными видами «французского короля Вирсалии».

Когда перешли к уточнению границы, относительно многих участков сделать это смогли только очень приблизительно, с использованием формулировок вроде той, что реки, текущие от подножий такого-то горного хребта на полдень — китайские, а на полночь — российские. Иначе и быть не могло — места это были малоисследованные, подробных карт не существовало. Поэтому в дальнейшем не раз возникали споры, выдвигались территориальные претензии — особенно во время памятных событий 60-х годов XX века. Но значительная часть границы по Нерчинскому договору получила вполне зримую линию размежевания — Амур в нижней и средней части его течения.

При жизни Канси Поднебесную еще дважды посещали русские посольства. В 1692 г. в Пекин прибыл датчанин на русской службе Елизарий Избрант. Помимо вручения царской грамоты, он имел немало других поручений: добиться выдачи русских пленников, а также перебежчиков из числа сибирских инородцев, договориться о постройке в Пекине православного храма и о развитии торговли. В Москве полагали, что было бы неплохо, если китайские купцы закупали бы «русских и немецких товаров» не менее чем на тысячу пудов серебра в год, а сами продавали бы «дорогие камни, пряные зелья и всякие коренья».

Избрант, следуя, очевидно, полученным в Москве инструкциям, не стал вступать в спор по поводу порядка передачи царской грамоты и отдал ее придворным мандаринам. А те вскоре объявили ему большое недовольство богдыхана: титулы русских царей (считавшихся соправителями Петра и Ивана) были указаны выше, чем титулы Сына Неба.

Выговором дело не ограничилось — послу велели забрать обратно и грамоту, и привезенные подарки. Датчанин было отказался, но ему пригрозили, что в противном случае грамоту выбросят, а его самого буквально взашей выдворят из Поднебесной. К сказанному было прибавлено, что его богдыханское величество не желает заводить ссору, а потому отправит с послом свою грамоту. Но в ней, вместо положенной на Руси титулатуры ее повелителей — с царем таким-то и таким-то, великим князем таким-то и таким-то и «протчая-протчая-протчая» — в обращении будет значиться только «Белым царем». Избрант отказался принять такое послание.

Все же его допустили до очей Сына Неба («лицо мунгальское, усы немалые, борода небольшая, черная» — так описал он внешний облик китайского повелителя). Посол поклонился императору по местному обычаю — встав на колени, а тот, в знак особого расположения, через ближнего человека из собственных рук передал ему чашу горячего вина. Затем задал через переводчиков-иезуитов несколько вопросов, вроде того, как скоро можно добраться из Москвы до земель польских, французских и итальянских (ответами было, собственно, две, десять и двенадцать недель).

На этом аудиенция закончилась. Интереса к развитию взаимной торговли при китайском дворе, по обыкновению, не проявили. Другие вопросы — о строительстве церкви в Пекине, о возврате пленников, о выдаче перебежчиков тоже повисли в воздухе. Удалось только, щедро подмазав отцов-иезуитов, выведать, что никаких враждебных намерений по отношению к московскому государству император Канси не имеет.