Читать онлайн «Китай. Большой исторический путеводитель». Страница 78

В 1604 г. дунлиньцы не побоялись оказать прямое давление на императора. К тому времени он опять совершенно отстранился от дел (поговаривали, что единственной его заботой стало приумножение личного богатства), а без его утверждения не могли состояться назначения на многие важнейшие должности. Сложилась ситуация, когда в стране ощущалась хроническая нехватка мировых судей (судейские были, разумеется, назначаемыми чиновниками, а не выборными представителями народа, вершащими от его имени правосудие). Это грозило параличом правовой системы, недолго было до установления примитивного «права сильного». Протестные мероприятия проводились в духе своего времени: чиновники-дунлиньцы собирались большими группами у императорского дворца, становились на колени и начинали громко кричать, чтобы привлечь внимание государя. На наш взгляд, такая картина выглядит несколько забавно, но ее персонажи рисковали жизнью: любой из них мог получить из дворцового ведомства посылочку — шелковый шнурок, что недвусмысленно означало повеление покончить с собой.

Базовые же программные требования дунлиньцев были те же, что у прежних реформаторов: установить гармоничные, в духе, завещанном Учителем Кун-цзы, отношения между государством и обществом, для чего необходимо выдвигать на должности честных и знающих чиновников, ослабить налоговый гнет и уберечь мелких владельцев от захвата их земель.

После того, как португальцы основательно обустроились в Макао, в 1578 г. им разрешено было завести свою факторию и близ Кантона. Там же была устроена таможня. Отношение к чужеземцам было по-прежнему настороженным: проживать они могли только в указанном им районе, были установлены строгие правила закупки товаров — в случае нарушения они подлежали конфискации.

К прежним основаниям для опасений прибавилось новое: в 1570 г. на острове Лусон в Филиппинском архипелаге, близ Манилы, высадились испанцы. Но там уже успели обосноваться подданные китайского императора, и стали происходить конфликты. Испанский король Филипп II (чей мрачный портрет прекрасно описал Шарль де Костер в своей «Легенде о Тиле Уленшпигеле») замышлял даже отправить большую военную экспедицию для завоевания Китая — но потом отказался от такого намерения (возможно, благоразумно рассудив, что Поднебесная, — как бы мало он о ней не знал, — это совсем не то же самое, что царства ацтеков или инков).

Все же в 1603 г. на Филиппинах разгорелась война. Испанцы к тому времени захватили большую часть архипелага, значительная часть местного населения приняла христианство — и белые пришельцы, совместно с отрядами островитян, изгнали китайцев, которые потеряли убитыми около 20 тысяч человек. Что ж, еще одно знаменательное событие — первое столкновение с европейскими колонизаторами, хоть и на чужой территории. Впрочем, на Филиппинах по-прежнему проживало много выходцев из Поднебесной, и вскоре они прибрали там к рукам всю торговлю со странами Азии.

Но один европеец пришелся тогда в Поднебесной явно ко двору. Это был миссионер иезуит итальянец Маттео Риччи (1552–1610 гг.). Человек тучный, но энергичный, он построил близ Кантона первую христианскую церковь на китайской земле и повел активную (и умелую — характерная черта иезуитов) проповедь. В 1602 г. он перебрался в Пекин, был благосклонно принят императором и оставался в китайской столице до конца своих дней (всего он прожил в Поднебесной более тридцати лет). Своей общительностью Риччи приобрел немало ученых друзей, которые помогли ему перевести на китайский язык несколько христианских книг (однако местная манера общения, с ее «китайскими церемониями», ему не нравилась — он назвал ее «пустыней благопристойности»). Миссионер обзавелся своей паствой — среди принявших христианство было и несколько друзей-переводчиков (по некоторым сведениям, к середине XVII в. в Поднебесной было уже около 150 тысяч христиан). Но итальянец проповедовал не только Слово Божье. Китайцы с огромным интересом отнеслись к его рассказам о европейской культуре и европейской науке — Риччи, человек высокообразованный, мог поведать им многое. Он стал придворным советником по части астрономии и математики, переводил на китайский язык труды Эвклида и других европейских ученых по гидравлике и математике, вычертил карту мира по европейскому образцу.

В годы правления Шэнь Цзуна было немало восстаний на окраинах империи и войн.

На юге Сычуани восстало многочисленное племя мяо (проживающее также во Вьетнаме, Лаосе, Бирме, Таиланде). Его воины бились храбро и умело, и китайцы решили не ограничиваться применением одной только грубой силы: была развернута широкая миротворческая пропагандистская кампания с применением печатного слова — распространялись листовки.

В Ордосе, что за северной излучиной Хуанхэ, взбунтовался гарнизон, которому задержали выплату жалованья. Когда подошли посланные на подавление части, мятежники, не помышляя о сдаче, заперлись в крепости и оказали яростное сопротивление. И тогда правительственные войска проявили чисто китайское упорство в достижении цели: вдоль стен был вырыт ров пятикилометровой длины и глубиной в несколько метров. В конце концов крепостные стены обрушились в него, положение защитников стало безнадежным — и их предводитель, монгол по национальности, покончил с собой.

Велись тяжелые войны с Японией. В 1592 г. 160-тысячная японская армия высадилась в Корее. Серьезного сопротивления она здесь поначалу не встретила и двинулась по направлению к Поднебесной. Основные боевые действия развернулись на следующий год. Минское правительство действовало энергично и сумело выставить большое войско. В Корее же против захватчиков развернулась партизанская война, причем не только на суше, но и на море — корейцы всегда славились как умелые моряки. На этот раз японцы отступили.

Вернулись они в 1597 г., после провала переговоров с Поднебесной. Китайские части, размещенные в Корее, были разгромлены, японцы опять подошли к китайской границе. Война принимала затяжной характер, бились армии, бились флоты. Правительство Поднебесной не прочь было перенести военные действия за море. Во время одного из перемирий японскому полководцу от имени Сына Неба было сделано заманчивое предложение стать «царем Японии» под эгидой китайского императора. Уже были доставлены необходимые регалии: жалованная грамота на правление и роскошно вышитый шелковый халат. Но тот отказался от такой милости: вероятно, на его родине уже стало складываться представление, что не столько Китай — Поднебесная, сколько Япония — Страна восходящего солнца. Неизвестно, чем закончилась бы эта война, если бы не смерть великого объединителя Японии Тоетоми Хидэеси. После его кончины на Японских островах занялись на время своими внутренними проблемами.

В те десятилетия у северо-восточных границ Китая, «на сопках Маньчжурии» завершался этногенетическии процесс, имевший самые роковые последствия для династии Мин.

Народность маньчжуров сложилась из остатков разгромленных монголами Чингисхана чжурчжэней — той их части, что были не уничтожены, а отошли далеко на северо-восток, из племен, вытесненных с севера Кореи, и других. По мере становления и распространения в ее состав вливались и монгольские племена («своя своих познаша» — чжурчжэни появились когда-то, скорее всего, от смешения монголов с тунгусами).

В 1583 г. выдвинувшийся из их среды честолюбивый молодой вождь Нурхаци (1559–1626 гг.) приступил к созданию единого государства, в котором хотел видеть империю. Как и все степные объединители, он начал с армии. Но не стал (возможно, не смог) следовать примеру Чингисхана, который старался придать своему войску надплеменной и наднациональный характер. Армия Нурхаци была «восьмизнаменной» — подразделялась на отряды восьми маньчжурских племен, каждый из которых имел свой боевой стяг (служивший, помимо символики, для обозначения места сбора во время сражения). Вопреки или благодаря этому, маньчжурское войско обладало большой боеспособностью. В ходе завоевательных походов число «восьмерок» увеличивалось — добавились восемь монгольских, а потом и восемь китайских подразделений. О появлении этих последних разговор впереди, пока же отметим, что накануне вторжения в Китай в маньчжурской армии было примерно 200 тысяч воинов. Вот одна из причин того, почему сравнительно небольшие (по численности населения) степные сообщества могли завоевывать огромную Поднебесную: каждый четвертый (а то и третий) их обитатель был воином, который с рождения — спал и видел боевые подвиги, а в Китае, как мы помним, «из хорошего железа не делают гвозди, хороший человек не идет в солдаты». Конечно, при угрозе завоевания ханьцы поднимались на всенародную войну — только мало кто из них был ей обучен.