Читать онлайн «История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы». Страница 32

Если не считать прекрасных деревянных скульптур и резьбы из северных областей (Сепеш), в которых прослеживается немецкое влияние и влияние богемской и польской школ, венгерская скульптура, живопись и книжная графика в основном развивались в русле традиций итальянского искусства. Руины колодца в королевском дворце Анжуйской династии в Вишеграде, а также барельефы в капелле Секешфехервара, где похоронен Лайош Великий, являются памятниками архитектуры того времени. Скульптурные портреты, а также фигура человека в полный рост, найденные при раскопках в Буде и ранее датировавшиеся XIV в., теперь принято относить ко времени правления короля Жигмонда (Сигизмунда). Хотя бронзовые статуи св. Иштвана, св. Имре и св. Ласло, вылитые знаменитыми братьями Мартином и Дьёрдем Коложвари (1360–90-е гг.), были утрачены, ими же созданная скульптурная группа св. Георгия с драконом (1373, сейчас находится в Праге) доказывает, что даже в провинциальной, окраинной Трансильвании творили мастера европейского масштаба. То же самое можно сказать о королевских художественных и ювелирных мастерских, великолепные работы которых украсили часовню для пилигримов, построенную Лайошем Великим в Ахене, или о фресках в Эстергоме, Надьвараде (Орадя Маре) или Загребе. Великолепные книжные миниатюры говорят о расцвете не только декоративного искусства, но и письменности. Сборник, получивший известность под названием «Венгерско-анжуйский легендарий» (ок. 1330), по всей видимости, был проиллюстрирован художниками из Болоньи, тогда как другие известные рукописи, украшенные миниатюрами, например, богато орнаментированная Библия (принадлежала Деметеру Некчеи, главному казначею при дворе Карла Роберта) или «Иллюстрированная хроника» (ок. 1360), являются шедеврами венгерской книжной графики. /125/

Несмотря на господство церковно-религиозного начала в венгерской культуре, в XIV в. появляются ростки светской образованности и искусства. Большинство служащих и чиновников королевского двора, разумеется, были священнослужителями, выпускниками итальянских университетов, однако часть чиновников канцелярии набиралась из грамотных мирян (венг. deák), обладавших юридическими познаниями и обучавшихся в школах Венгрии. Как раз в это время по Центральной Европе волной прокатилась мода на создание собственных, национальных университетов, достигшая Венгрии после Праги (1348), Кракова (1364) и Вены (1365). Венгерский университет был основан в 1367 г. Лайошем Великим в Пече. Поскольку римский папа отказался дать санкцию на открытие богословского факультета, изучали там в основном искусство, право и, возможно, медицину. Его основной задачей, как представляется, являлась подготовка грамотных юристов для королевского двора, но, предположительно, в 1390-х гг. университет прекратил свое существование.

Два типичных для средневековой светской письменности жанра – рыцарская поэзия и исторические предания – появились и в Венгрии, но в весьма интересном и довольно противоречивом варианте. Атрибуты рыцарской жизни (ношение доспехов, геральдика, турниры) прижились и при дворе венгерских королей, особенно во времена Лайоша. С этим же был связан и культ св. Ласло, которого считали предшественником Лайоша в образе «короля-рыцаря». Венгерский перевод рыцарского романа об Александре, сделанный в XII в., при Лайоше был трансформирован – главный его герой приобрел черты несомненного сходства с королем Венгрии. В традициях рыцарского романа было создано и жизнеописание самого Лайоша Великого. Его автор Янош Кюкюллеи не пожалел эпитетов, изображая рыцарский характер, христианские и воинские добродетели, а также подвиги и деяния государя. Помимо этих произведений, от Анжуйской династии до нас дошла только одна «рыцарская легенда», имеющая историко-художественное значение, – сказание о Миклоше Толди. Реальный Толди был наемником и служил в Италии. В легенде он фигурирует как рыцарь Лайоша – честный, бесхитростный воин, сумевший расстроить козни и интриги своего брата-придворного и стать бессмертным благодаря эпосу Яноша Араня, написанному в XIX в. Лирической поэзии, по-видимому, в Венгрии тогда не существовало. Венгерские барды не стали трубадурами. Служа баронам, они воспевали хозяев и их предков, но не их дам. Несмотря на многообещающее /126/ начало (XII в.), рыцарство, куртуазная этика и менталитет, столь свойственные придворной культуре Запада, в Венгрии практически не прижились. Даже восприятие истории сохраняло исконно местные черты, обнаруживая внутреннюю противоречивость. Хотя почти все хроники и предания записывались клерикалами (исключением из этого правила может считаться лишь Кюкюллеи, мирянином начавший свою карьеру писаря королевской канцелярии, но закончивший ее в сане архидиакона), христианскую историю страны почти совсем затмили рассказы о племенных вождях и кланах, предания языческой старины, в которых подчеркивалось предполагаемое кровное родство современных венгров с гуннами Аттилы. Эта идея была впервые поднята в сочинениях уже упоминавшегося Анонима. Но по-настоящему популярной ее сделала хроника Шимона Кезаи (ок. 1285), который жил при дворе короля Ласло IV. В тот период идея родства венгров с гуннами слилась с концепцией особой роли дворянства в развитии общества и государственности и потому благополучно дожила до наших дней. Устное народное творчество создавалось и бытовало исключительно на местных диалектах и поэтому в памятниках письменности практически не отразилось. То немногое, что дошло до нас, является религиозной обработкой фольклорных произведений. Самое раннее из известных нам стихотворений на венгерском языке – «Плач Девы Марии» – было написано около 1300 г., и его утонченность позволяет полагать, что народная поэзия в этот период имела весьма широкое распространение.

Лайош Великий умер в 1382 г., не оставив сына. В патриархальном обществе это, разумеется, несколько затрудняло решение вопроса о престолонаследии, даже несмотря на то, что его дочери и их мужья были вправе рассчитывать на поддержку лояльных им аристократов. Мечта Лайоша увидеть свою старшую дочь Марию королевой обоих государств встретила противодействие польских баронов, которым не нравилась сама идея номинального правителя, не живущего в их стране. Эржебет, королева-мать, была вынуждена уступить: она отправила свою младшую дочь Ядвигу в Польшу, где та была ко- /127/ ронована и выдана замуж за литовского князя Ягайло, бывшего в то время язычником. Ягайло принял крещение и взошел в 1386 г. на польский престол под именем Владислава II. В Венгрии все оказалось сложнее. Хотя Мария была помолвлена с Сигизмундом Люксембургским, маркграфом Бранденбургским, сыном императора Карла V, палатин Миклош Гараи да и сама королева-мать предпочли сначала призвать на трон Людовика Орлеанского, брата французского короля. Венгерская аристократия, ведомая семейством Хорвати, не скрывала, что считает передачу власти по женской линии аномалией, и поэтому поддержала в качестве кандидата на престол Карла Дураццо, короля Неаполя, последнего представителя Анжуйской династии по мужской линии.

Началась анархия. Воспользовавшись ею, Сигизмунд ускорил бракосочетание со своей официальной невестой, и в конце 1385 г. это привело обе придворные группировки к примирению. Семейство Хорвати, однако, срочно созвало государственное собрание, выступившее против этого компромисса. Сигизмунду пришлось бежать в Богемию, а обе царствующие дамы были взяты аристократической оппозицией под стражу (несколько позднее Эржебет задушили). Карл II (Дураццо) короновался 31 декабря 1385 г., но его царствование оказалось очень коротким: 39 дней спустя он был убит. Аристократия во главе с кланом Хорвати отказалась сложить оружие даже после возвращения Сигизмунда, который прибыл в страну в сопровождении своего брата Вацлава, короля Богемии и Германии. Лишь с помощью придворной баронской лиги, которая официально правила страной, оказавшейся без монарха, Сигизмунд получил звание «капитана Венгрии», в марте 1387 г. был коронован как Жигмонд и вскоре освободил свою жену.

Тот путь, которым Жигмонд пришел к власти, значительно сужал диапазон его деятельности в первые годы правления и имел далекоидущие последствия для баланса сил в стране. Если Мария лишь номинально считалась правящей супругой (ее безвременная кончина в 1395 г., впрочем, упростила ситуацию), то условия, продиктованные баронами, которые реально руководили страной в период междуцарствия в 1386 г., Жигмонд был вынужден принять. Он официально стал участником лиги, признав ее право использовать против него силовые методы в случае, если нарушит данные им обещания, в том числе обязательства назначать членами Королевского совета исключительно представителей весьма узкого круга придворных баронов и прелатов, а также их наследников. Иными словами, он поддер- /128/ жал претензии участников лиги на наследственное право руководить страной наряду с запретом жаловать земли иноземцам. Это привело к явному усилению лиги, сконцентрировавшей в своих руках главные административные посты и земли из королевского фонда. Они не только щедро одаривали друг друга знаками отличия и поощрительными бенефициями, но и сумели хорошо «обкорнать» королевские владения, выкраивая из них для себя огромные частные имения. Молодой король, разумеется, не мог отказать им в оплате услуг. В результате больше половины – около 80 – из тех 150 замков, которые ранее принадлежали королям Анжуйской династии, перешли в руки 30 придворных семейств, а число деревень, оставшихся во владениях короля (сравнительно с тем, что имели анжуйцы), уменьшилось до одной трети (всего около 1100 деревень, или 5 % от общего количества). Власть лиги с самого начала была прочной: внутреннюю феодальную оппозицию, которую пыталось подстегивать семейство Хорвати, усмирили, власть Жигмонда над южными провинциями восстановили, территорию вокруг Пожони, отданную в залог в трудном 1386 г., через несколько лет возвратили. Однако, в общем и целом, конец 1380-х и начало 1390-х гг. оказались поворотным моментом в растянувшемся на несколько столетий (1200–1500-е гг.) процессе, в результате которого роль короля как самого богатого землевладельца страны осталась в прошлом. Огромные личные состояния, накопленные семействами магнатов, изменили и социокультурный облик страны, и систему политических отношений: отныне фракция баронов надолго стала потенциальным источником, способным вызвать распад государства.