Читать онлайн «История Словакии». Страница 71

Революция 1848—1849 гг., в которой политические лидеры словацкого национального движения во главе добровольческого корпуса встали на сторону венского двора — против пештского правительства, знаменовала сдвиг в институционализации национального движения словаков и в процессе их обособления от Венгрии. Впервые на официальном уровне прозвучало понятие «словацкая территория», впервые на политической сцене выступил словацкий национально-политический орган (Словацкий национальный совет), впервые под национальными символами сплотилась часть этноса (вторая, преобладающая часть вступила в ряды легальной венгерской национальной армии). Несмотря на постигшее Йозефа Милослава Гурбана, Людовита Штура, Михала Милослава Годжу и их сторонников разочарование из-за неосуществленных требований (автономия в рамках Венгрии или империи), послереволюционный неоабсолютизм частично и на время улучшил положение словаков, что нашло свое выражение больше в долговременной перспективе. Новая администрация округов (дистриктов) впервые приняла во внимание этнические границы, словаки получили собственный официальный язык — «старословацкий» (фактически чешский), на который был переведен имперский свод законов и который употреблялся в жупном управлении, в начальной и отчасти в средней школе.

Революционные законы закрепили основополагающие атрибуты национального суверенитета венгров. Созданная Кошутом модель венгерской политической нации была направлена на ассимиляцию невенгерских народов, с чем словацкие национальные лидеры не могли согласиться. Венгерские политики расценили участие словацких добровольцев на стороне австрийской армии во время революции как измену родине. Пропасть между словацкой и венгерской политикой во второй половине XIX в. углублялась. Словацкая интеллигенция придерживалась преимущественно прогабсбургской и русофильской ориентации. Венгры, напротив, традиционно выступали с антигабсбургских позиций, их боязнь русской великодержавной экспансии и русофобия вылились во внешней политике в дружественные связи с противниками России, а на отечественной почве — в преследование национальных движений славян как составной части «панславизма».

Соединение конституционализма с национальным государством венгров и дискриминация невенгерских народов, по-прежнему сильные позиции венгерского и омадьяренного дворянства, замедленное формирование средних слоев, отставание в оформлении самостоятельного рабочего класса, в эмансипации крестьянства и женщин — все это влияло на принятие национального принципа в Венгрии. Успешная эмансипация евреев вызвала в качестве ответной реакции новый всплеск антисемитизма и новый этническо-христианский подход к определению понятия нации, Национальная жизнь словаков обуславливалась отсутствием национальной аристократии и национального мещанства (третьего сословия), собственной церкви и даже собственной столицы. Этническая неоднородность мещанства, преобладание маленьких городков, неимение словацких центральных институтов и словацких учебных заведений среднего и высшего образования препятствовали созданию национального главного города. Братислава как центр деятельности штуровцев перед революцией, Пешт, Трнава или Липтовский Микулаш не имели условий для долговременной координации общесловацкой культурной и политической жизни. Национальным центром стал провинциальный Турчанский Святой Мартин (в 1910 г. в нем было более 4000 жителей), благодаря тому обстоятельству, что в нем не прерывалось издание национальной печати и была сосредоточена деятельность значительных словацких объединений.

Сравнительно медленное формирование национального самосознания объяснялось и разделением словаков на два конфессиональных лагеря с различными менталитетами: доминирующий католический, который ставил на первое место соблюдение традиции и иерархии, и евангелический (лютеранский), предпочитавший протест, свободу, демократизацию. Хотя представители национального движения — преимущественно из нижних и средних категорий интеллигенции — и были связаны в основном с городской средой, но многие из них являлись выходцами из крестьянской среды и свои агитационные призывы адресовали главным образом сельскому населению. Если венгерский национализм ссылался прежде всего на славное прошлое и на достижения современного государства, то словацкий национализм зиждился на идеализации простонародной культуры и на противостоящих модернизации национальных стереотипах. Словацкая историография отстаивала идею автохтонности словаков в Венгрии и развивала миф о Великой Моравии и Кирилле и Мефодии. Словацкая политическая элита, не имеющая опоры в виде административного или церковного самоуправления, как венгерские сербы, румыны или трансильванские саксонцы, оперировала теорией «естественного права» и идеей национального равноправия.

Представители национального меньшинства не имели возможности опереться на традиционный регионально-земляческий патриотизм, единственной альтернативой оставался этнический национализм с доминирующей языковой программой. Даже после кодификации языка в грамматике Мартина Гатталы (1852) положение словацкого литературного языка было недостаточно стабильным, и только сотрудничество католической и евангелической интеллигенции на почве Матицы словацкой (1863—1875) способствовало утверждению единого литературного языка. Так называемый мартинский узус становится нормой литературного словацкого языка. Последующие кодификации Само Цамбеля уже только очистили язык, — в частности, от примесей чешского языка, от диалектизмов. Несмотря на развитие словацкой литературы и журналистики и расширение изданий календарей, религиозной и другой литературы для простого народа, авторитет государственного языка — венгерского — оставался высоким. До самого конца Австро-Венгерской империи требования употребления словацкого языка в государственных органах управления и в самоуправлении, в школьном образовании и в церковной жизни постоянно держались в репертуаре словацкой политики.

Языковая однородность и рост грамотности способствовали более интенсивной надрегиональной коммуникации внутри этнической общности. Принцип официального гражданского равенства, провозглашенный во время революции 1848 г., узаконил «равноправие» всех граждан современной нации независимо от их социального положения. Нации в полиэтничном венгерском государстве самоутверждались в постоянной конфронтации с другими этносами, и эти процессы были тесно связаны с политическим развитием. Либерализация обстановки в 60-е гг. нашла свое выражение в подъеме национальных движений: на собрании в Мартине в июне 1861 г. была принята принципиальная национальная программа «Меморандум народа словацкого», вскоре после этого возник главный национальный культурный институт Матица словацкая, три подшефные словацкие гимназии в Ревуцей, Мартине и Клашторе-под-Зньевом, много хоровых коллективов, театральных кружков, женская организация «Живена», экономические общества, католическое издательское «Общество святого Войтеха». После Австро-Венгерского соглашения положение невенгерских народов ухудшается. Закон о национальностях 1868 г. признал в рамках фиктивной единой государственной нации статус народностей и индивидуальные права в сфере школьного образования и культуры, которые на практике не соблюдались. Радикальная мадьяризация затронула органы государственного управления, школьное образование, культуру. В середине 70-х гг. государственная власть ликвидировала скромные опоры национальной культуры словаков — Матицу словацкую и словацкие гимназии, а с 80-х гг. поддерживала процесс мадьяризации посредством общественных объединений.

Свертывание словацких учебных заведений и создание такого общественного климата, в котором каждый немадьяр был гражданином второго сорта, можно однозначно расценивать как принудительную ассимиляцию. Параллельно протекали и процессы «спонтанной» ассимиляции на почве приспособления словацких иммигрантов к несловацкой, особенно городской среде. Движение вверх по социальной лестнице для государственных служащих было сопряжено с мадьяризацией фамилии, с обязательным употреблением венгерского языка в общественных местах и даже в частной жизни, с отказом от прежней культуры. При этом многих немадьяр привлекал стиль жизни венгерских джентри, который продолжал оставаться культурным эталоном. Разграничение степени добровольности и принуждения в подобных ассимилятивных процессах является делом спорным. В целом, однако, следует признать, что мадьяризация дискриминировала словацкий этнос и затормозила его национальное развитие. Вследствие невозможности получить высшее образование на родном языке деформировалась социальная структура словаков. Но, с другой стороны, нередко из-за усердия местных властей мадьяризация принимала такие абсурдные формы (нельзя обратиться в кассу за железнодорожным билетом по-словацки, отказ в доставке письма с написанным по-словацки адресом, штраф за употребление словацкого названия населенного пункта на повозке при поездке на рынок и т. п.), что вызывала защитный рефлекс и способствовала обособлению от Венгрии на уровне менталитета.