Читать онлайн «История Словакии». Страница 64

Поскольку в рассматриваемый период публичная политическая жизнь вне стен парламента практически была невозможна, то объединение и гражданская активность находили выход из положения в культурных мероприятиях. Собраниям общественности на них положили начало концерты оркестра архиепископа Иожефа Баттяни (1776—1783), на которые вход был свободный, и работа постоянного театра в Братиславе (1776). Постоянные театральные сцены вскоре появились и в других городах (Кошице, 1789 г.; Смолник, 1806 г.; Трнава,1831 г. и т.д.) и курортных центрах (Бардеёвске Купеле, 1817 г.). Особенно широкое распространение получило любительское музицирование, которое вышло за рамки аристократических салонов и дало толчок созданию и публичным концертам музыкальных школ (Братислава, 1778 г.; Кошице, 1784 г.; Трнава, 1833 г.) и образованию музыкальных обществ (Братислава, 1815 г.; Кошице, до 1819 г.; Трнава, 1833 г.). Во всех видах этой культурной деятельности и среди активных исполнителей произведений искусства, и в качестве публики участвовала широкая общественность.

Какими бы ограничениями ни обставлялась публичная политическая жизнь, она все-таки вовлекала в себя общественность, хотя и медленнее, чем в других странах. В этом смысле в Венгрии и конкретно в Словакии важную роль сыграли газеты и другие виды периодической печати (календари), которые в пределах дозволенного цензурой выражали свое отношение к политическим событиям. Главенствующее положение занимала газета «Пресбургер цайтунг» (1764—1929), информационное агентство которой (по большей части она перепечатывала сообщения из венских газет) удовлетворяло запросы на текущую информацию. Она выходила большим тиражом (4000 экземпляров) и распространялась по всей Словакии. Впрочем, здесь находили своих подписчиков и многие немецкие газеты (из Вены, Лейпцига, Гамбурга, Эрлангена и др.), а в читальнях — и другая иностранная периодика (особенно французская).

Но, с другой стороны, относительно малый спрос и высокий уровень уже существующих периодических изданий затормозил развитие газет на местном языке: первая словацкая газета «Прешпурске новины» просуществовала только 1783—1786 годы. Подобная судьба, особенно в XVIII в., постигла и венгерскую периодику («Мадьяр хирмондо», «Орфеус»). Однако условия для их издания постепенно менялись к лучшему, поскольку газеты считались формой проявления венгерской (официальной) культуры. Вошло в обычай для совместных обсуждений и мероприятий по интересам группироваться вокруг газет. В таком виде функционировали главным образом региональные периодические издания, выходящие в свет не слишком часто (кружок Карла Готлиба фон Виндиша в Братиславе при «Унгаришес магацин», 1781—83 и 1791—92; Ондрея Плахи в Банской Быстрице при газете «Старе новины литерниго умнени», 1785— 86). Почву для сближения городских сливок общества предоставляли городские казино[69], из которых нередко исходили импульсы для модернизации городской инфраструктуры.

В сознании образованного, тем более мыслящего человека — представителя словацкого этноса в рассматриваемый период отражалось несколько уровней его существования. Принадлежность к какому-нибудь привилегированному сословию не являлась фактором, который вплоть до периода формирования современной венгерской (мадьярской) нации и связанной с этим мадьяризации создавал бы какие-то противоречия. Признать себя представителем natio hungarica значило большее или меньшее отождествление себя с конституцией и политическим устройством Венгрии, верность короне св. Стефана и территориально обусловленный патриотизм. У многих представителей мелкого или среднего дворянства не существовало разлада между сословной принадлежностью и этническим сознанием, по крайней мере, оно не должно было более или менее ощутимо проявляться, пока, например, на заседаниях комитатов (жуп) его не начали осуждать как свидетельство «ненациональной» позиции.

Большую роль играла проблема конфессиональной принадлежности, потому что протестантская и католическая церкви воспитывали свою паству в разном языковом самосознании и в духе разной исторической традиции. Поэтому выявление общих черт и перестройка сознания в духе общности были делом сравнительно долгого периода сосуществования двух конфессионально обусловленных групп в рамках единого этнического организма. Хотя верующие, принадлежащие к протестантской церкви, вплоть до 1781 г. имели проблемы с отстаиванием своих прав гражданского состояния, их церковная организация и литургия позволили им утвердиться как этнически определенная группа. Суперинтендантство и даже низшие ступени евангелической церковной организации (церковные синоды) согласились с принципом учета этнической принадлежности при назначении на те или иные функции, и это решение было и кодифицировано в форме официально подтвержденного договора представителей церковных синодов (1743 г., договор восточнословацкого дистрикта). Литургическим языком был чешский язык Кралицкой Библии XVI в. (так называемая библичтина). Если в эпоху Реформации она была для словаков скорее всего лишь доступным, понятным языком, то в XVIII в. она уже служила своего рода почти каноническим символом единства и крепости евангелического вероучения. В обиходном письменном общении библичтину уже вытеснял родной разговорный язык, но евангелики вплоть до 1843 г. отказывались принять его кодификацию и употреблять в сфере литературы.

Вместе с чешским языком в сознание словацких евангеликов вошло понятие родства с чешским этносом, а главное, они утвердились в мысли о тесной теологической и конфессиональной связи со всей «чешской Реформацией». В их представлении эволюция шла от Яна Гуса прямиком к Мартину Лютеру, и это являлось для словацких лютеран, особенно весь XVIII век, психологической опорой при сопротивлении католической реакции, источником гордости и сознания своей обязанности помочь обновляющейся евангелической церкви в Чехии. Из этой умозрительной конструкции выросла концепция чешско-словацкого племени (нации), которая долгое время владела умами значительной части представителей словацкого этноса. У ее истоков в XVIII в. стояли Матей Бел, Ладислав Бартоломеидес, Михал Инститорис Мошовский-младший.

Словацкие католики во всех видах коммуникации пользовались живым местным языком — словацким. Его культурное подобие стихийно складывалось на основе того культивированного языка, на котором общались между собой образованные люди из культурного центра Словакии — ее западной области. Его форма шлифовалась преимущественно под влиянием печатной литературы, издававшейся университетской типографией в Трнаве. Однако культурный западнословацкий язык имел тот недостаток, что это не был язык Библии (первый полный католический перевод от 1763 г. остался в рукописи) или хотя бы обязательного и единого для всех католиков сборника церковных песнопений, аналогичного «Траносциусу»[70], и это обстоятельство служило препятствием для его широкого распространения. При кодификации его окончательного варианта исключительно большую роль сыграла реформа школьного образования, в ходе которой надо было создать учебники словацкого языка. За научную разработку грамматики, синтаксиса и т. д. взялась теоретически подготовленная группа студентов Генеральной семинарии в Братиславе во главе с Антоном Бернолаком[71]. В результате был опубликован «Филологическо-критический трактат о словацком написании» (1787 г.) и введен словацкий литературный язык, получивший название бернолаковчина. До середины XIX в. на нем выходили многочисленные произведения католических авторов, был также издан словарь Антона Бернолака в 6-ти томах (1825—1827) и Библия (1829—1832).

Нежелание признать один из двух употреблявшихся в словацкой письменности языков в качестве общенационального литературного языка и репрезентативного атрибута всего национального коллектива было обусловлено фактором конфессиональных различий, несмотря на межконфессиональное сотрудничество на почве издательской или другой культурной деятельности в 20—30-е гг. XIX в. Однако в период надвигавшейся опасности мадьяризации (30—40-е гг.), когда словаки стремились заявить о себе как самостоятельный народ со своим собственным литературным языком, проблема общенационального литературного языка приобрела значение насущной необходимости. Ожидания, что биб-личтина (язык Кралицкой Библии) станет общим языком чехов и словаков, не оправдались ввиду самобытного и ускоренного развития современного чешского языка, а потому утратили свои основания. И только деятельность поколения, группировавшегося вокруг Людовита Штура, которое при формировании программы развития национального движения ставило надконфессиональные цели (упор делался прежде всего на социальную проблематику), позволила преодолеть языковое размежевание последователей национального движения. Новую форму литературного языка, основанную на узусе живой речи из региона средней Словакии, в 1843 г. разработал Людовит Штур. Официально этот литературный язык был принят в 1847 г. на совместном заседании представителей национального движения из обоих конфессиональных лагерей.