Читать онлайн «О русской угрозе и секретном плане Петра I». Страница 34

Казалось, вот оно, еще немного, и русские войска войдут в бывшую столицу Византийской Империи. Популярнейший лозунг того времени: «Водрузим крест на купол Святой Софии!» Весь православный мир, все славянские народы готовы были приветствовать занятие Константинополя русской армией.

И тут британская эскадра входит в Мраморное море. Британская дипломатия настоятельно «не советует» Александру II занимать Константинополь. Царю дают понять, что Британия готова немедленно объявить нам полномасштабную войну, если Российская империя не прислушается к их совету.

Царь колеблется… Память о Крымской войне очень свежа…

Как у Пушкина: «Того гляди навяжется на нас Европа…» И следует приказ: остановиться. Ни шагу вперед. Начинаются переговоры, заключается перемирие…

Был ли прав Александр II в своем решении? Возможно, и не был. Но история, увы, именно такова: штурм Стамбула, переименование его в Константинополь и превращение мечети Айя-София в православный Софийский собор не состоялись. Спасибо британцам, доблестным защитникам демократии и спасителям бедной, настрадавшейся от России Турции.

Позже, после Первой мировой войны, Турецкую империю лихо и без всяких либеральничаний и угрызений совести нашинкуют на кусочки и разделят между победителями — странами Антанты… но уже без участия России.

Не Брежнев, а император Николай II в 1898 году впервые выдвинул предложения по прекращению в мировом масштабе гонки вооружений.

Гаага. Май 1899 года. Первая международная конференция по разоружению. Она проходила по инициативе России, Николая II. Кстати, он в этом отношении был не одинок — почти 50 лет общеевропейского мира в XIX веке, имея в виду отсутствие войны между крупными европейским державами, были прямым следствием Венского конгресса и, самое главное, политики Священного союза его прадеда Николая I.

Главным обсуждаемым вопросом Гаагского конгресса по разоружению стали предложения России.

Зафиксировать военные бюджеты ведущих мировых держав. Не употреблять, не вводить в употребление в армии и флоте никаких новых видов огнестрельного оружия, новых взрывчатых веществ. Предлагался целый ряд ограничений для уже используемых видов вооружения. Предлагалось запретить использовать в будущих войнах подводные лодки. Это при том, что первые подводные лодки были изобретены русскими — так, к слову…

То, как отнеслись к предложению миролюбивого Николая иностранные государи, — это отдельная песня. Это был поток вежливого дипломатического словоблудия.

Смысл же конференции выразил предельно ясно в узком кругу император Вильгельм II. Цитирую по книге П. Мультатули «Николай II. Выбор России»: «Я согласен с этой идеей, только чтобы царь[56] не выглядел дураком перед Европой. Но на практике в будущем я буду полагаться только на Бога и на свой острый меч».

Николай II выражал не только личные устремления, но и объективное стремление российских элит к сохранению мира. Но, увы, он почти на сто лет опередил свое время.

Идеи разоружения были востребованы только в 70-е годы XX века, во времена Брежнева, Никсона, Картера. Если бы Европа тогда, в далеком 1899 году прислушалась к предложениям России, может быть, мир и не узнал бы ни ядерного оружия, ни напалма, ни удушающих газов, ни разрывных пуль, ни противопехотных мин, ни кассетных бомб. Может быть, не было бы в мировой истории ни Хиросимы, ни Сталинграда, ни Вердена, ни Дрездена. Однако история гораздо более жестока, чем хотят ее сделать самые прекраснодушные политики. Как мы видим, стоит обратиться от идеологических штампов к историческим фактам, и камня на камне не остается от тезиса о России, стремящейся к завоеваниям. Россия всегда сама была желанным полем для завоеваний: слишком большая и богатая. Уже Древняя Русь была ареной агрессии кочевников-степняков, варягов и католических орденов крестоносцев.

Московия и Российская империя не раз должны были отстаивать свою национальную независимость и отбиваться от западных держав, стремившихся «отгрызть» от нее те или иные территории. Реализуйся план Штадена — и России бы не стало. Стань реальностью план Пальмерстона — и Россия лишилась бы огромной части своей земли, вернувшись во времена того же Штадена и Ивана IV.

Победи поляки в 1612, шведы в 1712, французы в 1812 — и это означало бы конец национального и государственного бытия России и русских.

Притом подчеркнем: победы России над Польшей, Швецией и империей Наполеона вовсе не означали гибели государственности побежденных. Россия почему-то никогда не стремилась к уничтожению и порабощению других народов, захвату и расчленению других стран, даже когда имела для этого бесспорные возможности.

Миф о вечной угрозе миру со стороны России последовательно создавался западными державами: причем как раз теми, кто в «текущий исторический момент» имел основания бояться российского могущества.

Весь XVI и XVII век европейцы последовательно считали войны Московии и Речи Посполитой внутренним спором славян.

В XVIII веке европейские державы вместе с Россией увлеченно делили Польшу. Никто из них не признавал за Польшей прав воюющей стороны. Они согласились с присоединением к Российской империи Герцогства Варшавского и признали корону Королевства Польского на гербе Российской империи.

Русофобскую пропаганду вел Наполеон — именно потому, что воевал с Россией. Информационная война «большими типографиями и тиражами» была важной составной частью его настоящей войны — с помощью «больших батальонов».

Но и тогда западные державы относились без особого увлечения к «завещанию Петра Великого» и прочим фальшивкам о «русской угрозе миру».

Все изменилось после войн с Наполеоном.

Логика проста. После 1812-15 годов Россия стала сильнейшим государством Европы. Не одним из сильнейших, а сильнейшим. Не подельником, не «младшим партнером», а «большим братом» и грозным конкурентом. Тем, кого позднее со страхом назовут «жандармом Европы». Поэтому европейские державы круто поменяли логику своего поведения.

Провозглашение России агрессором, задушившим суверенную Польшу, в середине XIX века нужно было только для одного — для ведения пропагандистской войны. Нежная любовь к Польше? Бог с вами! Великие державы Европы ради нее не послали воевать ни единого своего солдата и не потратили ни одного патрона.

В сущности, к судьбе поляков они оставались совершенно равнодушны. Можно привести много примеров того, как Польша делалась для европейцев разменной монетой в политике с главной функцией — доказывать агрессивность и жестокость русской внешней политики.

С 1830-х годов Запад буквально захлебывается от воплей про агрессивную политику русских. Британия и Франция делят мир, стремятся не пустить Россию к Средиземному морю, поддерживает мусульманскую Турцию против христианской России, пытаются оторвать от России то Крым, то Камчатку, то Северный Кавказ. Английские и французские пушки грохочут на территории России, возникает реальная угроза столице, Петербургу… А Запад упорно вопит о русской агрессии и об опасности России для «цивилизованного» мира.

В XIX веке Англия больше всех шумела о «русской угрозе», потому что от русской политики больше всех теряла.

Действительно, над Британской империей никогда не заходит Солнце. «Где соленая вода — там и Англия». А тут какие-то противные русские то мешают сделать Тихий океан внутренним морем англосаксов, то не дают оттяпать Среднюю Азию и Тибет. Как тут не возмутиться их захватнической политикой?!

И в Дальнейшем миф о «русской угрозе» больше всех поднимался той страной Запада, которая в данный момент соперничала с Россией.

При этом и наши враги на Западе, и наши союзники одновременно демонстрировали унизительно пренебрежительное отношение к России.

Посол Франции Морис Палеолог, канун Первой мировой войны: «По своему культурному разбитию Русские и французы стоят не на одном уровне. Россия — одна из самых отсталых стран на свете. Сравните с этой невежественной бессознательной массой нашу армию. Все наши солдаты с образованием, в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утонченные. Это сливки человечества. С этой точки зрения наши потери будут чувствительнее русских потерь».