Читать онлайн «История Антисемитизма. Эпоха Веры.». Страница 20

«Один христианин и один знаток Корана находились на борту корабля. Христианин достал бурдюк с вином, наполнил чашу, выпил вино, затем снова наполнил чашу и протянул ее мусульманину, который не задумываясь взял ее в руки. «Пусть моя жизнь послужит залогом твоей,- сказал христианин,- осторожно, это вино». – «А откуда ты знаешь, что это вино?» «Мой слуга купил его у одного еврея, который поклялся, что это вино». При этих словах мусульманин выпил чашу до дна и сказал: «Ну и глупец же ты! Мы, знатоки традиций, считаем ненадежными даже свидетельства… (далее следуют имена нескольких сподвижников Пророка). Неужели же мы станем доверять свидетельству христианина, который подтверждает свои слова свидетельством еврея. Во имя Господа! Я выпил эту чашу в знак того, как мало доверия следует оказывать подобным свидетельствам!»

Очевидно, какое разнообразие оттенков и ситуаций можно обнаружить в мусульманском фольклоре. Как мы уже говорили, привязанность евреев к закону Моисея отнюдь не остается незамеченной. Различные авторы относились к этому, следуя своим привычкам и чертам характера. Так, один поэт приводит следующее сравнение: «Восход солнца радует нас так же, как наступление субботы евреев».

Теолог Газали восхвалял набожность евреев: «Посмотрите на евреев и на крепость их веры, которую не могут поколебать угрозы, преследования и оскорбления, равно как убеждения, доказательства и внушения». Свободомыслящий поэт Абу-ль-Аля, которого мы уже Цитировали ранее, был к ним менее благосклонен: «Все, что вы рассказываете нам о Боге, это лишь сказки и старые басни, искусно придуманные евреями». Теолог Ибн Хазм проявил тонкий дар наблюдательности, высмеивая бродячих еврейских раввинов:

«… Евреи рассеяны на востоке и на западе, на юге и на севере. Когда одну из их общин посещает еврей, прибывший издалека, то он начинает проявлять исключительное усердие в исполнении заповедей. Если же он еще и знаток Закона, то он начинает диктовать свои предписания, запрещая то и это. Чем больше он усложняет всем жизнь, тем больше все восклицают: «О, воистину, это настоящий ученый!», потому что тот, кто накладывает на них самые суровые ограничения, почитается ими как самый ученый…»

Отметим еще, что верные учению Корана о благотворительности мусульманские законоведы предписывали распространять ее на неверных. Об этом свидетельствует апология, включенная в юридический трактат IX века «Китаб-ал-Харадж» (Книга о налогах):

«Халиф Омар проходил мимо группы людей и увидел, что там остановился слепой и очень старый нищий. Халиф подошел к нему сзади, дотронулся до его руки и спросил:

– Кто ты?

– Я исповедую религию откровения.

– Какого именно откровения?

– Я еврей.

– А что заставило тебя заниматься тем, что ты сейчас делаешь?

– Я собираю ровно столько подаяния, чтобы хватило заплатить подушную подать и еще осталось мне на еду и самое необходимое.

Тогда Омар взял старика за руку, привел его к себе и дал ему разные

вещи. Потом он отправил хранителю государственной сокровищницы

такое послание: «Посмотри на этого нищего и на таких как он! Воистину, мы несправедливы к нему. Мы использовали его молодость, а теперь мы унижаем его, когда он стал немощным. Выдели ему долю из

мусульманских благотворительных пожертвований, потому что он относится к тем, кого Аллах относит к неимущим, ибо сказано: «Благотворительные пожертвования предназначаются для бедных и неимущих» (Коран, X, 60); бедные это мусульмане, но этот человек относится к неимущим последователям религий откровения». И халиф приказал освободить от подушной подати этого старика и подобных ему».

Таким был ислам в эру халифов. Почему же в дальнейшем, в эпоху, когда новая Европа открывала для себя добродетели терпимости, исламский мир погружался в темноту летаргии или в фанатизм? Этот вопрос выходит далеко за рамки настоящего исследования.

В 1941 году, когда в Европе бушевала война, в Мадриде был торжественно открыт центр еврейской истории – Институт им. Ариаса Монтано (Ариас Монтано, 1527-1598, знаменитый ученый-гебраист и духовник Филиппа II – прим. ред.). Новое учреждение было задумано как находящееся строго вне политики; речь не шла ни о том, чтобы сделать символический жест солидарности по отношению к преследуемому иудаизму, ни о том, чтобы скопировать один из тех многочисленных «институтов по изучению еврейских вопросов», которые немцы, тогдашние союзники Испании, насаждали во всех странах порабощенной Европы. Для франкистской Испании это событие означало обращение к своему далекому прошлому. Почти через пол-тысячелетия после их изгнания сефарды -или «наши евреи», как любят выражаться испанские историки, -стали одной из ведущих тем исторических исследований по ту сторону Пиренеев.

Эта проблема явилась тогда своего рода пробным камнем: изгнание 1492 года было справедливым или несправедливым? Этот вопрос не давал покоя испанской чести, а ответ на него менялся в зависимости от идеологических пристрастий и политической принадлежности. «Это был позор, запятнавший нашу национальную историю», – восклицал в 1935 году президент Алкала Самора, и ему вторили многие свободомыслящие испанские деятели. «Это была необходимость, не хорошая и не плохая, а просто неизбежная», – отвечали им сторонники католической ортодоксии.

В этих дискуссиях особенно важным представляется то, что еврейский вопрос оказывается в самом центре любой интерпретации испанской истории, поскольку еврейские мудрецы были первыми мастерами культуры и языка страны Сервантеса, и можно даже сказать, что вакуум, оставленный евреями после себя, так же сильно повлиял на Испанию, как и их присутствие.

Америке Кастро замечает: «Они одновременно и были Испанией и вовсе не были ею». А Сальвадор де Мадарьяга восклицает, делая особый акцент на необычной эпопее изгнанников: «Они (испанские евреи) оставили Испанию очень еврейской, сами они ушли очень испанскими». И в самом деле эти изгнанники проявили по отношению к стране, бывшей столь долгое время их родиной, такую преданность, подобной которой мировая история без сомнения не знает. Лучшим примером этой преданности является их язык ладино, который представляет собой ничто иное как кастильский язык эпохи Возрождения, передававшийся от отца к сыну в Салониках или Марракеше на протяжении двадцати поколений и почитавшийся почти столь же высоко, как Тора и пророки…

Таков этот необычный человеческий феномен, о котором мы постараемся рассказать в последующих главах, что заставит нас проникнуть сквозь плотную христианскую почву Испании вплоть до ее подпочвенных слоев, еврейского и мусульманского.

Таким образом, испанские евреи, или сефарды (Следует отметить, что вплоть до наших дней сефардами охотно называют всех евреев, имеющих иное происхождение, чем германо-польское (т. е. не ашкенази).), имели историю, коренным образом отличающуюся от истории всех остальных европейских евреев, поскольку в значительной своей части она происходила под мусульманским господством и поскольку она внезапно и резко оборвалась на Иберийском полуострове в XVI веке вследствие христианской нетерпимости, которая в этом случае оказалась безграничной.

Однако в общем контексте европейской истории похоже, что «испанский цикл» как бы предваряет общеевропейский цикл в том смысле, что после их изгнания, повлекшего за собой более или менее вынужденную эмансипацию, рассеянные по свету сефарды стали играть большую культурную и экономическую роль в масштабе всего Запада; а так же и в том, что евреи, принявшие христианство для того, чтобы остаться, явились в Эпоху веры объектом такого отношения, которое нельзя назвать иначе чем расистским, хотя это и противоречит основному догмату христианства.

Из всего этого вытекает особый интерес, который представляет для нашей темы пример испанского иудаизма, который в основных моментах предвосхищал положение евреев в современной Европе XIX и XX веков.

У древних арабских историков можно найти некоторые намеки на помощь, которую испанские евреи якобы оказали мусульманским завоевателям в ходе вторжения в 711 году. Согласно одной из версий, не без удовлетворения цитируемой христианскими хронистами, такими, как Лукас из Туя, с конца VII века евреи якобы организовали заговор с целью разрушения государства вестготских королей с помощью победоносного ислама. Учитывая те гонения, которым они подвергались со времени обращения в католицизм правящей династии, в этом нет ничего особенно невероятного. Со своей стороны историк Ибн Хайан уверяет, что евреи якобы открыли генералу Тарику ворота Толедо, столицы вестготского королевства, после того, как город был покинут его обитателями. В чем можно быть уверенным, так в том, что по мере продвижения вглубь страны арабские завоеватели доверяли евреям охрану городов, оказавшихся в их власти.