Читать онлайн «Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы». Страница 48

Международное значение Москвы как столицы мирового пролетариата стало важным аспектом символической и материальной реконструкции города. Вообще в период с начала до середины 1930-х годов число больших городов и промышленных районов, имевших так называемый режимный статус, с привилегированной системой снабжения и особой охраной порядка, резко выросло (с трех — Москва, Ленинград, Харьков — до семнадцати), что побудило главу НКВД ГГ. Ягоду в 1935 году заговорить об очистке этих ключевых районов от нежелательных элементов, дабы построить там «образцовый социализм»{365}. Новостроящаяся Москва (точнее, ее презентабельный центр) быстро стала главным социалистическим городом — главным в разных отношениях. Лучше снабжаемая товарами, чем какое бы то ни было другое место в условиях плановой экономики, уходившая глубоко под землю для строительства знаменитого метрополитена и взмывавшая в небо своими высотками, Москва стала образцовой не только для иностранцев, но и — прежде всего — для советских граждан. В культурной географии сталинизма сам город предстал микрокосмом советского государства, а в позднесталинский период Москва заняла бесспорное первое место среди туристических достопримечательностей СССР, выступая при этом и как образец для столиц республик и центр социалистической империи для всех нерусских народов полиэтнического государства{366}. Если «культпоказ» в качестве метода демонстрации иностранцам первых советских достижений подготовил почву, то сталинизм превратил централизованные презентации на этой сцене в основной мотор «социалистического строительства» как такового.

Важно было не только то, что именно показывали иностранцам, но и — говоря словами одного высокопоставленного чиновника «Интуриста», сказанными в 1936 году, — то, «как мы показываем наши объекты»{367}. «Обслуживание» являлось стандартным термином для обозначения организации визитов, условий проживания, направления по тем или иным маршрутам и вообще обращения с зарубежными гостями. Это было пространство, в котором попытки повлиять на представления иностранцев о советской системе сталкивались с культурными ценностями, нередко весьма отличными от целей развертывавшейся советской «методологии культпоказа». На практике многое зависело от конкретных гидов и переводчиков, как и от лиц, ответственных за прием иностранцев на месте. Если в 1920-х годах это часто были молодые и хорошо образованные сотрудники, нередко некоммунисты, да и позднее часть персонала составляли потомственные интеллигенты, то в суровых экономических и идеологических условиях 1930-х такие кадры, чтобы они выглядели в глазах иностранцев представительно, уже нужно было специально готовить — или они должны были обладать, по саркастическому замечанию Семпер, способностью «перевернуть кверху дном свои привычки, превратиться в европейца из дикаря». Она вспоминала:

Устно меня предупредили: переводчики ВОКСа — не гиды «Интуриста», бытовые услуги не входят в их обязанности, держаться надо с достоинством, одеваться прилично; с иностранцами не знакомиться, не встречаться на стороне и не принимать никаких подарков, кроме книг, которые следует показывать цензору…

Семпер вошла в «престижный круг», который постоянно общался с иностранцами — даже в то время, когда объектами массового террора были в числе других обвиняемые в шпионаже{368}.

Хотя отчеты гидов обо всех встречах с иностранцами тщательно изучались, за много лет было всего несколько эффективных попыток принимающих организаций, таких как ВОКС, полностью стандартизировать практику и стиль показа объектов. Как мы уже знаем, внимание было сосредоточено на методах обучения иностранцев умению видеть советские достижения. Хотя для гидов имелись «методички» по конкретным объектам, на практике многое передоверялось экскурсоводам и персоналу, приставленному к визитерам на местах. Так, «гид-переводчик» ВОКСа Рабинович в 1927 году лаконично докладывал, что он объяснил гостям основной смысл каждого посещения:

Посещение показательно-образцовой школы им. Радищева на Вознесенской ул. Объяснение системы трудового воспитания… Посещение Сокольнического исправдома… Система содержания заключенных; перевоспитание нарушивших законы и т.д.{369}

В первые годы сталинской эпохи были приложены новые усилия к тому, чтобы систематизировать способы презентации образцовых учреждений и обучить персонал отвечать на вопросы иностранцев. Например, в 1932 году ВОКС организовал консультации для собственных сотрудников и «ответственных работников» наркоматов, привлекавшихся, как считалось, к приему зарубежных гостей, с целью разъяснить, что именно нужно отвечать на «самые разнообразные вопросы…, интересующие иностранцев». В том же году 136 «ответственных» товарищей, проверенных московской парторганизацией, посещали занятия по политическим и практическим задачам, связанным с «обслуживанием» иностранцев. Мощный толчок в сторону централизации и «проверки» работы «Интуриста» последовал лишь в 1936 году, когда его руководство в ответ на критику со стороны ЦК партии решило открыть двенадцать методических кабинетов в разных местах и пересмотреть уже имевшиеся методички. Поскольку ранее центральные отделения «Интуриста» распространяли их, не вникая в то, как именно данные материалы использовались, теперь решили провести на местах проверки по методам и терминологии, бывшим в ходу на объектах. Цель состояла в том, чтобы «по-советски объяснить объекты показа». Несмотря на эти меры, «наверху» по-прежнему признавали, что очень многое зависит от гидов, что означало — от властей, оценивающих их работу{370}.

Если для приема наиболее почетных гостей делались основательные приготовления, то этого нельзя сказать о нижних ступенях иерархии, где были «рядовые» политические туристы. Здесь многое то и дело шло не так, как надо. Инженер Уиткин сухо сообщал о своем опыте с «Интуристом»:

Мы посещали школы, фабрики, детские сады, многоквартирные жилые дома и театры. Наши гиды были, очевидно, не особенно сообразительны. Туристов нередко направляли совсем не туда, и результат выходил смехотворный.

Усвоив параноидальные приемы советской внутренней цензуры 1930-х годов, руководство «Интуриста» дошло до одержимости любыми ошибками и неточностями в информации, которую вдалбливали иностранцам, причем даже такими совершенно случайными, какую допустил гид из Севастополя, назвавший французскую интервенцию в Крыму в 1918 году не «контрреволюционной», а «героической»{371}.

Стремление пресечь неформальные контакты иностранцев с гидами-переводчиками и персоналом и минимизировать стихийное общение зарубежных гостей с советскими гражданами стало особенно важной целью с конца 1920-х годов. Это отразилось также на самой структуре визитов. Например, громоздкие ежедневные расписания были отмечены в 1927 году как «недостаток» и отнесены на счет безудержной навязчивости чиновников разных рангов{372}. Однако перегруженность расписания и трудность увидеть хоть что-то вне намеченного плана и маршрута оставались одной из самых частых жалоб иностранных делегаций и других, самых разных гостей. К тому же заниженный валютный курс и проблемы с транспортом, не говоря уже о языковом барьере, существенно препятствовали самостоятельным путешествиям по СССР.

Между замыслами и их исполнением, между теорией и практикой в Стране Советов всегда наблюдалась изрядная разница. Если некоторые гиды и иной персонал были осторожны и усердно держались политической ортодоксии, обрушивая на иностранцев затверженный набор фактов и цифр, то другие (возможно, при определенных обстоятельствах те же самые люди) охотно шли на неофициальные контакты и устанавливали с гостями отношения, которые в 1930-х чем дальше, тем больше квалифицировались как запретные. Для осторожности имелись все основания, и те, кто встречался с иностранцами на официальных мероприятиях, таких как совещания и собрания, чаще всего не общались с ними приватно. Например, в 1935 году гид обвинил одного из чиновников Наркомпроса в том, что тот подробно обсуждал советскую систему нормирования продуктов и закрытого распределения товаров с гостем из Венгрии, что выглядело «нелепо до такой степени, что стало неловко за него». С другой стороны, Уиткин в 1932 году воспользовался хорошим советом и, приехав в Ленинград, подарил женщине-гиду из «Интуриста» свежие номера журналов мод, в результате чего удостоился приглашения к ней на квартиру, а позже она еще дважды встречалась с ним в Москве по другим поводам. Контакты иностранцев с рядовыми гражданами и вообще с кем бы то ни было вне круга принимающих сотрудников могли не поощряться, но они постоянно происходили. В 1927 году в одном из докладов сообщалось, что «друзья Советского Союза» гуляют по городу без гидов, навещают своих знакомых на их квартирах, заглядывают «на частные вечеринки и т.д.». Даже на экскурсиях по Кремлю в том же году к иностранным гостям будто бы подходили люди и шепотом излагали свои жалобы на иностранных языках{373}.