Читать онлайн «Анархия». Страница 4

Кропоткин вступил в «Большое общество пропаганды», созданное осенью 1871 года. Петербургский кружок общества получил название по имени одного из создателей — Николая Васильевича Чайковского. Здесь не было начальников и подчиненных. Все были равны и дружны, спорные вопросы решали сообща до полного согласия. Почти все кружковцы шли к революционным убеждениям через студенческие коммуны и нигилизм. Кропоткин — иначе. Он был вхож в «высший свет», обедал в аристократических домах, захаживал в Зимний дворец к своим товарищам по Пажескому корпусу. А затем брал извозчичью пролетку, пересекал Васильевский остров до утопающих в грязи деревянных предместий.

Он общался здесь преимущественно с фабричными рабочими, которым симпатизировал. Эти люди сохраняли живую связь с землей, с крестьянским укладом быта и верованиями, в страду работая у себя в деревнях. Им были чужды мещанские ценности.

Как вспоминал рабочий Смирнов: «Кропоткин производил прекрасное впечатление на нас своей фигурой — среднего роста, чистой одеждой, красивой бородою и очень ласковым голосом».

Товарищи по борьбе полагали, что подпольная деятельность ему не подходит. Степняк-Кравчинский писал: «У него нет гибкости и умения приспособляться к условиям момента и требованиям политической жизни, которые так необходимы заговорщикам. Он страстный искатель истины, умственный вождь, а не человек действия». «Он решительно не способен командовать и еще менее организовать кого-нибудь. У него всегда одно: интерес идеи, убеждения, а вовсе не практический результат… Таким образом не создашь кружка, не организуешь партии».

Но ведь Кропоткин был профессиональным военным, умел командовать еще в Пажеском корпусе (в чине фельдфебеля), был проверен в опаснейших ситуациях во время экспедиций. Нет, не отсутствие «умения приспособляться» и командовать, а нежелание подлаживаться и повелевать. Он сторонник безвластия не только теоретически. Человек может на словах верить во что угодно или во что удобно, но истинная вера определяется по его делам.

Он сохранял твердое убеждение: благородных целей можно добиться только благородными средствами. А о его личных качествах можно судить, в частности, по тому, как он характеризовал своих товарищей-революционеров: «Никогда впоследствии не встречал я такой группы идеально чистых и нравственно выдающихся людей, как те человек двадцать, которых я встретил на первых заседаниях кружка чайковцев. До сих пор я горжусь тем, что был принят в такую семью».

Нет, он не жил двойной жизнью. У него словно были две жизни одновременно. Это была двойная интенсивность существования, доступная только тем людям, которых мы обычно называем гениальными.

«Скромным, прилежным, благожелательным, умеренным: таким вы хотели бы видеть человека? Хорошего человека? Но мне он представляется только идеальным рабом, рабом будущего». «Жизнь не имеет иных ценностей, кроме степени власти». Так писал мрачный и мятежный философ Ницше, осмеивая «стадный инстинкт» равноправных безликих «нулей» и призывая к обществу «аристократов духа».

Жизнь Кропоткина, отрекшегося от аристократии и от воли к власти, прошла счастливо. Это была жизнь героя. Он не противопоставлял себя другим, а стремился пробуждать в них чувство собственного достоинства. Высшая воля человека — не над другими, а над самим собой, своими низкими помыслами и чувствами. Именно такой волей обладал Кропоткин. (Между прочим, Ницше переживал мучительное расхождение между идеалом и действительностью; он прожил трагическую жизнь, завершившуюся безумием.)

Но… Кропоткины в потоке поколений редки, как уникальные алмазы. Идеалы коммунизма, воплощаясь в практику анархического движения, нередко оборачиваются терроризмом. Идеи Ницше привели к механическим попирающим свободу и справедливость фашистским государственным системам XX века.

…Когда начались первые аресты членов «Большого общества пропаганды», Кропоткин не спешил скрываться. Он создает новые кружки, обучает конспирации молодых революционеров на случай своего провала. Еще одна причина его задержки: на 21 марта 1874 года был назначен его доклад на общем собрании Географического общества. И это выступление Кропоткина стало, по существу, революцией в науке. Он опроверг общепринятое мнение, что в недавнем прошлом на Русской равнине расстилалось холодное море, разносившее повсюду валуны из Скандинавии.

Кропоткин доказывал: на равнину с севера наползали гигантские ледники на тысячи квадратных верст, бороздили земную поверхность, тащили валуны в толще льда. А таяние ледников приводило к широкому распространению водных потоков, крупных озер.

Это были образы и идеи непривычные. Знаменитый геолог Барбот де Марни подвел итог: «Был ли ледниковый покров или нет, но мы должны сознаться, господа, что всё, что мы говорили о действии плавающих льдин, в действительности не подтверждается никакими исследованиями».

Несмотря на сомнения, специалисты не смогли опровергнуть главные положения доклада Кропоткина. Ему предложили почетное место председателя отделения физической географии. Он отказался. А на следующий день Кропоткин был арестован по обвинению в принадлежности к тайному обществу, имеющему целью ниспровергнуть существующую форму правления.

В сыром и холодном каземате Петропавловской крепости он упорно создавал «Исследования о ледниковом периоде» — выдающийся научный труд. Здоровье его ухудшалось. Его перевели в тюремную больницу. С помощью друзей ему удалось бежать, единственному из всех узников Петропавловки. (Об этой поистине детективной истории написано немало. Между прочим, призовой рысак Варвар, который умчал беглеца, позже был «арестован» и предоставлен полицмейстеру Петербурга; а 1 марта 1881 года умирающего после взрыва бомбы Александра II спешно везли в Зимний дворец в санях, запряженных Варваром.)

Петра Кропоткина тайно переправили в Англию. Но и в «свободных» западных странах не избежал он арестов и тюрем. За ним продолжала охотиться царская охранка. Его хотели убить.

Он не прекращал писать и публиковать научные и революционные работы. Ему приходилось постоянно трудиться, зарабатывая на жизнь. Нередко жил он под чужой фамилией. Однажды в Англии ему предложили перевести на английский с комментариями сочинение талантливого русского ученого… Кропоткина.

Опыт истории показал утопичность революционных политических взглядов Кропоткина. Совсем иначе было с его научным постижением природы, которую он не просто анализировал, но и глубоко ощущал: «Непрестанная жизнь вселенной, которую я понимал как жизнь и эволюцию, сделалась для меня источником высокой поэзии, и мало-помалу чувство единства человека с одушевленной и неодушевленной природой — поэзия природы — стало философией моей жизни».

Только после Февральской революции 1917 года он смог вернуться на родину. Его встречали при огромном стечении народа, со знаменами и войсками, представители всех партий. В его дом началось настоящее паломничество. Неоднократно приходил Керенский. Он предложил Кропоткину любой министерский пост во Временном правительстве, но получил категорический отказ. Участвовать в работе государственного аппарата, становиться его деталью, начальствовать Петр Алексеевич не желал ни при каких обстоятельствах: «Я считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным!»

Взгляды Кропоткина на текущую политическую ситуацию были противоречивы, как само то время. Он ратовал за войну до победы с Германской империей (а для этого требовалось твердое, централизованное управление, строгая дисциплина, сильное государство). Одновременно как анархист он видел развитие Февральской революции в децентрализации, распространении местного самоуправления, кооперативов, крестьянских ферм, профсоюзных организаций.

В Октябрьском революционном перевороте он достаточно быстро разочаровался: началось быстрое укрепление государственной системы, прежде всего аппарата насилия, совершенно неизбежного в условиях начавшейся братоубийственной войны. Кропоткин писал в апреле 1919 года: «Согласно моему взгляду, эта попытка построить коммунистическую республику на основе строго централизованного государственного коммунизма под железным законом партийной диктатуры, в конце концов потерпит банкротство. На России мы учимся, как нельзя вводить коммунизм даже с народом, который устал от старого режима и не оказывает активного сопротивления экспериментам новых правителей». Это писал он рабочим Западной Европы. И оговаривался: «Идея советов… — великая идея», однако «страна управляется партийной диктатурой». «Когда правительство берет на себя обязанность снабдить каждого гражданина лампой и даже спичками, чтобы зажечь эту лампу, то тогда это не может быть сделано даже с бесчисленным множеством чиновников — такое правительство становится язвой». «Все возлагать на гений партийных диктаторов — значит, разрушать независимые центры нашей жизни, профессиональные союзы и местные кооперативные организации, превращая их в бюрократические органы партии, как это имеет место теперь».