Читать онлайн «Срединное море. История Средиземноморья». Страница 6

Но в какой бы форме ни создавались сочинения, Гомер пел о «золотом веке», эпохе богов и героев, которая не имела ничего общего со скучным миром, окружавшим его. Правда, ему самому эта эпоха, пусть и очень отличавшаяся от его времени, не должна была казаться столь отдаленной. В конце концов, он творил всего через пятьсот лет после описываемых им событий: этот временной промежуток гораздо меньше того, что отделяет нас от войны Алой и Белой розы. А если, как теперь полагает большинство, он был ионийцем — и, возможно, родился в Смирне (современный Измир) или на Хиосе, — то и сама Троя находилась не так уж далеко.

Нам известен лишь еще один крупный поэт, которого с некоторой натяжкой можно считать современником Гомера. Гесиод сообщает нам, что он также происходил из ионийской семьи, хотя незадолго до его рождения отец его поселился в Беотии. Пожалуй, наиболее знаменитое его сочинение — «Теогония, или Происхождение богов». Здесь он сообщает о событиях, которые предшествовали рождению и воцарению Зевса: об оскоплении Урана Кроном и о свержении Крона и титанов богами-олимпийцами. Он оставил несколько длинных стихотворных произведений, дошедших до нас целиком или в отрывках, самое значительное из которых, «Труды и дни», настолько несхоже с «Теогонией», насколько это можно себе вообразить. Более всего оно напоминает проповедь, написанную, вероятно, в конце XVII в. чуточку сварливым английским викарием из высшего общества, превозносящим добродетель и честный труд и поносящим бесчестье и праздность; кроме того, там содержатся практические советы на темы сельского хозяйства, религиозных обрядов и добропорядочного поведения. Сегодня мало кто читает Гесиода, и это неудивительно. Его стихи небезынтересны — замечателен уже сам факт их создания в те времена, — однако в них нет ничего от присущей гомеровским поэмам энергичности, живости и бурной фантазии. Гесиода можно сравнить с бледной серебряной луной; Гомера же — с солнцем, золотые лучи которого сияют во всю мощь.

Всего через каких-нибудь десять — пятнадцать лет после Троянской войны (хотя, возможно, и раньше) осуществилась одна из наиболее важных миграций за всю историю человечества — переселение древних иудеев под водительством Моисея, который вывел свой народ из Египта в землю Ханаанскую, более знакомую нам под названием «Палестина». Действительно ли их короткое путешествие (самое большее около 400 миль) длилось сорок лет, как сообщает Библия? Вопрос остается открытым. Куда более неоспорим тот факт, что их присутствие вызвало недовольство у филистимлян и других народов, уже заселивших территорию, которую народ Израилев считал своей Землей обетованной. Вследствие этого первоначально существовавшие двенадцать израильских племен вынуждены были объединиться и избрать правителей, близ чьих тронов они бы смогли вести свою жизнь более организованно. Первым из таких царей стал Саул, правивший с 1025 по 1010 г. до н. э., но царство достигло апогея при его преемнике Давиде и Соломоне, сыне Давидовом. Именно Давид уничтожил филистимлян и подчинил все соседние племена, избрав стоящий на холме небольшой городок Иерусалим своей столицей. Там Соломон выстроил великолепный дворец и еще более величественный Иерусалимский храм. Он также способствовал развитию порта Эзион-Гебер на Красном море, что обеспечило его царству новую прямую линию связи с Африкой.

Но все это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. После смерти Соломона его владения раскололись на два царства: Израиль на севере и Иудею на юге; в результате постоянных раздоров оба соперника ослабли и сделались легкой добычей для врагов. В середине VIII в. до н. э. произошло вторжение ассирийцев, и в 722 г. до н. э. царство Израиль пало. Иудея, где в то время правил царь Езекия, на тот момент осталась нетронутой, однако так продолжалось лишь немногим более двадцати лет. Едва век закончился, как ассирийский царь Синаххериб устремился, говоря словами Байрона, «как волк в овчарню», к стенам Иерусалима и потребовал, чтобы город сдался ему. Езекия, вдохновленный пророком Исайей, отказался. В связи с этой историей ассирийские источники намекают, что Синаххериб должен был поспешить на родину, чтобы разобраться с домашними делами; с другой стороны, Исайя — и Геродот отчасти поддерживает его — заявляет, что вторгшуюся армию поразила таинственная напасть.

В любом случае враги пощадили Иерусалим, но ненадолго. Через сто лет, в 586 г. до н. э., Навуходоносор, царь Вавилона, полностью уничтожил город, ослепил царя Седекию — заставив его перед тем увидеть смерть своих сыновей — и увел вместе с 10 000 наиболее знатных подданных, включая пророка Иезекииля, в вавилонское пленение. Только в 538 г. до н. э., когда Вавилон был взят персидским царем Киром Великим, изгнанникам — или евреям, как теперь мы можем именовать их, — разрешили вернуться. Они основали новое иудейское государство, заново отстроили храм и восстановили старые ритуалы, описанные в книгах Левит и Числа. На тот момент их беды закончились.

Столетия, протекшие со времен Гомера, стали свидетелями крушения того, что можно назвать дворцовыми цивилизациями конца «бронзового века», и замещения их куда более открытыми, многочисленными и сравнительно более демократичными режимами. Одним из первых и наиболее могущественных был город Коринф, развитие которого быстро привело к тому, что он стал ведущей морской державой Греции. Коринфяне могли похвастаться исключительно удачным географическим положением города на одноименном перешейке, которое обеспечивало им доступ и в Ионическое, и в Эгейское море; они установили контроль над торговыми путями в Италию и основали колонии даже в таких отдаленных уголках, как Сиракузы на Сицилии, Аполлония в современной Ливии и, после первой морской битвы, зафиксированной в истории Греции (она разразилась примерно в 670 г. до н. э. и была выиграна во многом благодаря новому секретному оружию Коринфа — триерам), на острове Корфу. Однако господство Коринфа длилось сравнительно недолго — к VI в. до н. э. уже началось стремительное восхождение звезды Афин.

К этому времени греки колонизировали все Восточное Средиземноморье, на западе достигнув Сицилии. (Одна группа из города Фокея в Малой Азии продвинулась еще дальше и основала колонию в Эмпории, ныне Эмпуриес, на побережье Каталонии; это единственная греческая колония в Испании, относительно которой мы располагаем надежными сведениями.) Греки также цивилизовали побережье, принеся сюда свое искусство и архитектуру, литературу и философию, естественные науки и математику, а также ремесленные навыки. Мы также должны быть признательны им за введение в обиход высококачественного вина и связанных с ним социальных практик и ритуалов, наиболее важным из которых был пир, или симпосий. Однако у греков никогда не было империи наподобие Римской. Если говорить о политическом устройстве, Греция представляла собой множество маленьких городов-государств, часто воевавших между собой, то и дело заключавших временные союзы и образовывавших объединения, но по сути своей независимых. В те дни Афины ни в каком смысле не являлись столицей: они были ею не более, чем, к примеру, Галикарнас в Малой Азии, где родился Геродот, или Сиракузы на Сицилии — место рождения Архимеда, или остров Самос — родина Пифагора. Апостол Павел в свое время хвастал, что он римский гражданин, но никто из греков не смог бы сказать ничего в таком роде; слово «грек» — это отчасти напоминает самосознание евреев в наши дни — означало скорее некое общее представление, нежели национальную принадлежность. Точного определения здесь не существовало. Если вы ощущали себя греком и говорили по-гречески, значит, вы и «грек» — одно и то же.

Одно из последствий существования этой широкой диаспоры заключается в том, что в Италии, на Сицилии и по всему западному и южному побережьям Малой Азии имеется столько же греческих достопримечательностей, сколько и в материковой Греции, и часто они представляют для посетителя еще больший интерес. Стоит ли говорить, что Парфенон — это нечто первоклассное[13]; то же можно, пожалуй, сказать и об архитектурных шедеврах Олимпии и Бассы. Но затем вспоминаются величественные храмы в Пестуме к югу от Неаполя, или в Сегесте и Агригенте на Сицилии, или, если выйти за пределы Эгеиды, гигантский греческий театр в Эфесе, или другие, поменьше, возвышающиеся над морем в Сидах и Каше. С почти невыносимой навязчивостью возникает образ развалин в Приене — одном из тех сравнительно немногих греческих городов на побережье, которые избежали романизации, — с его прелестным маленьким булевтерием, где избранные представители народа встречались под открытым небом и руководили городскими делами. Все перечисленное, пожалуй, не относится к Греции в сегодняшнем понимании этого слова, если иметь в виду страну, но является составной частью греческого мира, что гораздо важнее.