Читать онлайн «Геополитические проекты Г. А. Потемкина». Страница 22

Только очень быстрые действия могли спасти положение. «Курьер от Прозоровского приехал. Хан выбран» {152}, - сообщила Екатерина Потемкину в короткой недатированной записке, относящейся к первым числам апреля 1777 г. Князь А. А. Прозоровский со своим корпусом занял Перекоп, а сменивший его А. В. Суворов, присланный в Крым по приказу Потемкина, одним маневром конницы рассеял сторонников Давлет-Гирея. Русские войска встретили в Карасу-Базаре Шагин-Гирея, который 29 марта был избран бахчисарайским диваном на ханский престол {153}. Турецкий флот потерял официальный повод для высадки своих десантов, т. к. новый хан провозгласил себя союзником России, зато русская армия приобрела законные основания для присутствия в Крыму.

В сложившихся условиях частям России в Причерноморье необходима была действенная поддержка живших на приграничных землях казаков. Потемкин, как шеф всех иррегулярных войск, вплотную занимался тогда вопросами хозяйственного обустройства и расширением правового статуса казачества {154}. На его имя поступали многочисленные рапорты и прошения от казацкой старшины. 28 мая 1777 г. из Черкасска походный атаман Войска Донского генерал-майор А. И. Иловойский, в будущем один из деятельных помощников Потемкина, направил светлейшему князю рапорт о желании «некрасовских» казаков возвратиться в русское подданство. «На сих днях от приехавшего в Черкасск… войска Донского полковника Барабанщикова, секретно уведомился я, что живущие за рекою Кубаном изменнические некрасовские казаки, с тем, что если предками их учиненная вина… всемилостивейше им прощена будет и они для службы в войско Донское причислятся, имеют желание, отойдя из протекции турецкого султана, со всем семейством прийти в подданство ее императорского величества скипетру; но вопреки тому внушаются им такие разглашения, что по приходе их в российское подданство отданы они будут в солдаты, от чего содрогаясь и никакому обнадеживанию не уверяясь, крайне желают о высочайшей к ним милости удостоверены быть от меня» {155}.

Потемкин переслал этот рапорт императрице и, как видно из последующих документов, поддержал просьбу Иловайского направить ему «высочайшее повеление для увещевания и приводу помянутых некрасовцев» в русское подданство. «Некрасовцами» называли потомков донских казаков, участников Булавинского восстания 1707-1709 г., ушедших вместе с атаманом И. Ф. Некрасовым на Кубань. Первые известия об их желании вернуться в Россию были получены еще в 1775 г. от П. А. Румянцева, приложившему к своему донесению 18 апреля 1775 г. {156} рапорт Прозоровского, встречавшегося с некрасовцами. Этот вопрос обсуждался на заседании Государственного Совета 27 апреля 1775 г., но был отложен за недостатком сведений {157}.

В записке, направленной Потемкину в ответ на рапорт Иловайского, Екатерина вспоминает о документах двухгодичной давности по делу некрасовцев. Она приказала поднять их и передать светлейшему князю. «Тоже найдете в письме от Прозоровского, кое вчерась присылала, - пишет Екатерина, - но не вемь, не введет ли нас сие с Портою в новые хлопоты, буде те подданные Порты; хана же Шагина-Гирея, буде ему принадлежат, обижать неприлично. Итак, буде будут на Дон, пожалуй, последует доброе, буде же обещать им вдруг, то хлопотно» {158}.

Императрица колебалась. С одной стороны, она признавала пользу возвращения некрасовцев, с другой - не хотела еще больше накалять отношения с Турцией, посылая казакам официальный документ с прощением и приглашением в Россию. Наилучшим выходом, судя по приведенной записке, Екатерина считала добровольный переезд некрасовцев на Дон без всякого письменного обращения к ним со стороны русского правительства. [46] Потемкин ответил своей корреспондентке докладной запиской, в которой пытался убедить ее сделать решительный шаг навстречу желаниям казаков. «Некрасовцы не принадлежат никак Порте, а если б и принадлежали, - рассуждал князь, - то принятие их нами в Россию позволительно в замену того, что турки запорожцев почти большее противу их число приняли по заключении уже мира. Если ж некрасовцы принадлежат хану, то весьма убедительные резоны есть к склонению самого хана согласиться на их выход в Россию и можно князю Прозоровскому так приняться хорошо, что сам хан о сем просить будет. Дело сие большой пользы. Не угодно ли будет о сем сделать рассмотрение?» {159}

На этот официальный документ Екатерина вновь предпочла ответить в частной записке. «Понеже в рапортах Прозоровского о сем деле упоминается, - говорит она, - то при чтении оных в Совете старайтесь вскользь о сем завести разговор, не показывая горячего к сему желания, и повыслушайте о сем, что рассуждать будут, и буде в пользу, то велите о сем записать в протокол. Новых же хлопот с Портою, и чтоб хана дискредитировать могло, отнюдь не желаю завести, ради сих людей наипаче» {160}. Видимо, рассуждения членов Совета оказались не «в пользу» казаков, т. к. не были занесены в протокол.

Не получив желанного официального решения по делу некрасовцев, Потемкин все же не отказался от мысли о возвращении казаков на родину. В 1778 г., во время объезда Кубанской линии, Суворов, по приказанию светлейшего князя, вел переговоры с потомками булавинцев {161}. Однако разрешение вопроса постоянно встречало препятствия в Петербурге. Лишь в 1784 г., когда Григорий Александрович уже занимал пост президента Военной коллегии и генерал-губернатора присоединенных земель, ему удалось добиться для некрасовцев разрешения въезжать на территорию нового наместничества. «Что касается до выходящих некрасовцев, - писала светлейшему князю Екатерина 15 апреля 1784 г., - то прощая всех таковых, предоставляем мы на Ваше распоряжение, где и каким образом их поселить» {162}.

Частные записки императрицы 1777 г. о некрасовцах могли возникнуть не ранее 28 мая, т. к. этим числом помечен рапорт А. И. Иловайского, вызвавший к жизни переписку между Екатериной и Потемкиным по данному вопросу. Послания, посвященные делу некрасовцев, показывают, как тесно в реальной жизни переплеталась делопроизводственная и частная переписка корреспондентов. На сугубо официальные документы, направляемые Потемкиным (рапорты, докладные записки и т. д.), императрица могла ответить не продиктованными секретарю резолюциями, а личными собственноручными посланиями. В данном случае это вызывалось особой щекотливостью дела и нежеланием Екатерины официально фиксировать свое мнение по вопросу о переселении казаков из Турции в Россию.

Между тем, внешние обстоятельства в Петербурге вовсе не благоприятствовали разрешению спорных вопросов, возникавших у императрицы и князя. Тем более по такому дипломатически запутанному делу, как бежавшие за Тамань казаки, находившиеся неизвестно в чьем подданстве. В столице ожидали приезда союзника Турции - шведского короля Густава III. Екатерина была крайне недовольна желанием северного соседа встретиться с ней. Агрессивные намерения Густава по отношению к Росси во время недавней русско-турецкой войны (1768-1774 гг.) и Пугачевщины оставили неприятный след на взаимоотношениях двух монархов. В 1775 г. шведский король заверял Екатерину в личном письме: «Я люблю мир и не начну войны. Швеция нуждается в спокойствии». В это же самое время он составил записку о неизбежности разрыва между обеими державами. «Все клонится к войне в настоящем или будущем году, - говорилось в этом документе, - чтобы окончить по возможности скорее такую войну, я намерен всеми силами напасть на Петербург и принудить таким образом императрицу к заключению мира» {163}. Этот план Густав III попытался исполнить 13-ю годами позднее, в 1787 г., однако напряжение в отношениях между Россией и Швецией явно сказывалось уже в 70-х.

Императрица приказала вице-канцлеру И. А. Остерману довести до сведения шведского двора, что весну и лето она собирается провести в Смоленске. Еще раньше Н. И. Панин просил русского посла в Стокгольме И. М. Симолина частным образом передать Густаву III, что Екатерина все лето решила посвятить путешествиям {164}. Однако дипломатические предупреждения не удержали августейшего гостя. Официальным поводом для свидания с русской императрицей было желание шведского короля сгладить неприятное впечатление, произведенное в Петербурге государственным переворотом 1772 г., в результате которого Густав III отказался от старой конституции и стал абсолютным монархом. Усиление Швеции, последовавшее за этим событием, не могло быть [47] приятно России, так же как и широкие экспансионистские планы молодого короля.