Читать онлайн «Всемирная история: в 6 томах. Том 3: Мир в раннее Новое время». Страница 17

Разрушительным было воздействие европейской экспансии на Африку, где работорговля, включенная в систему мировой экономики, опустошала целые области, оказывая негативное влияние на развития континента. Совокупные потери населения Африки в результате работорговли за XV–XVIII вв. составляли десятки миллионов человек.

В Америке контакты с европейцами также привели к заметному сокращению численности местного населения, а местами и к его полному исчезновению. Однако в целом в Испанской Америке возникло латиноамериканское общество со своей культурой, вобравшей в себя и европейские, и индейские черты, но переработавшей их в новое целое. Для индейцев Северной Америки последствия английской колонизации, хотя проявились позже, но оказались более гибельными.

Европейцам Великие географические открытия несли не только выгоды, но и издержки. Раньше всего проявили себя новые болезни (сифилис появился в Европе уже в конце XV в.). В Испании и Португалии эмиграция в колонии создавала демографические проблемы. Экономика этих стран не могла обеспечить потребности их заморских владений, и властям приходилось открывать дорогу в Америку купцам из более развитых стран, которые заодно подчиняли себе, в той или иной степени, и экономику метрополии. «Испания стала Индиями для иностранцев», — жаловались в середине XVI в. депутаты кастильских кортесов.

Великие географические открытия привели к заметным изменениям в географии религий. К XVI в. христианство господствовало в Европе и в Эфиопии, но на Востоке христиан было мало. А в XVI–XVII вв. европейские миссионеры распространили свою веру на огромных пространствах Азии, Африки и особенно Америки, хотя в некоторых странах Востока первые успехи оказались непрочными: власти стали запрещать христианство и жестоко преследовать его сторонников. Там, где проповедовали испанские, португальские и французские миссионеры, утверждался католицизм, там же, где верх брали англичане и голландцы, чаще распространялись различные реформационные течения, в основном кальвинистского толка.

С исследовательской точки зрения особенности рассматриваемого периода всемирной истории вытекают из временных (темпоральных) и количественных характеристик присущих ему социальных процессов. Нарастает темп изменений на всех структурных уровнях исторического времени, и большой и малой длительности, даже географическая среда во все возрастающей степени подвергается воздействию как разрушительных, так и созидательных усилий человека. Демографический рост и образование новых, национальных государств с развитым бюрократическим аппаратом, с усложняющейся системой администрирования ведут к появлению значительных массивов письменных документов и материалов, к формированию государственных и других архивов, где хранятся многочисленные и зачастую однородные данные, пригодные для статистического и математического анализа. Распространение грамотности и развитие книгопечатания также во много раз расширяют круг источников исторического исследования. Все это позволяет сделать его масштаб более подробным, гораздо пристальнее всматриваться в реалии повседневности, ближе узнавать людей того времени. Вместе с тем охватить «все» сведения по тому или иному предмету одному человеку становится почти невозможно, хотя именно тогда появляются грандиозные труды эрудитов, впечатляющие своим размахом и полнотой, такие как словари Шарля Дюканжа и энциклопедия Пьера Бейля.

Можно ли выразить в одном-двух понятиях, в какой-то формуле суть изменений, происходивших в ту эпоху? В советское время было принято обозначать их (хотя и с оговорками) как переход от феодализма к капитализму, «генезис капитализма». На сегодня никаких альтернативных, более внятных или исчерпывающих формулировок не предложено, если не считать использовавшихся ранее и довольно расплывчатых терминов «Средние века» и «Новое время». Историки всего мира, не только российские, нередко прибегают к понятиям «капитализм», «капиталистическое производство», «буржуазный», но далеко не всегда утруждают себя их уточнением, хотя, если разобраться, подразумеваемых оговорок стало еще больше.

Видимо, объективное наличие некоторого ряда феноменов, скрывающихся за словом «капитализм», представляется очевидным, а копание в теоретических нюансах, некогда обязательное для советских историков (был ли тот или иной процесс уже капиталистическим или еще докапиталистическим, когда именно установился новый строй в той или иной стране — причем всегда со ссылкой на verba magistri), теперь выглядит схоластическим или в лучшем случае считается уделом философов и социологов.

Однако вопрос о том, насколько жизнь общества укладывается в схемы и как эти схемы конструируются, важен и для истории, и для понимания сегодняшнего дня. «Феодализм», занимающий одно из главных мест в марксистской схеме, никто специально не строил, этот термин стал применяться для обозначения определенного общественного уклада лишь в XVIII в., когда сам этот уклад уже изжил себя в Европе, т. е. люди, жившие еще раньше при феодализме, об этом не догадывались. Социализм, напротив, сразу возник как некий «проект», как долженствование и предполагаемая цель человечества. Капитализм находится где-то посредине: никто его специально также не возводил, но усилия людей, боровшихся за свободу торговли, за развитие промышленности, за равенство, наконец, были куда более осознанными, чем в Средние века — в смысле общественных перспектив. На этой стадии «научное», т. е. систематизированное, являющееся плодом специальных изысканий, знание об обществе постепенно стало обязательным компонентом идеологий. «Капитализм» поэтому не есть ярлычок, приклеиваемый произвольно к совокупности множества разнородных и мало связанных между собой явлений; термин появился тогда, когда экономисты и историки заметили феномен и ощутили потребность его назвать. Капитализм — это общественный строй или уклад (в последнем смысле слово употреблял Маркс), основанный на рыночных отношениях и свободе предпринимательства, который утверждался в той или иной форме в том или ином месте и в то или иное время, как правило, непростым способом — в борьбе с другими укладами. (Некоторые историки находили его и в глубокой древности.) Не чистый конструкт (примышленное к реальности обозначение), и в то же время не объективная данность, а коллективное изобретение — продукт ума (ментальности) и деятельности многих поколений. Капитал (иначе говоря, получение прибыли) стал источником развития. Сначала это было товарное производство, затем производство виртуальных ценностей (денег). Произошла капитализация мира, превращение его в источник доходов — такая ментальная установка в конечном счете возобладала в экономике.

Для «феодализма» характерно специфически нераздельное соединение власти (права) и собственности — сочетание этих параметров определяет место человека, а точнее его рода, в социальной иерархии, имеющей форму пирамиды. При «капитализме» собственность обезличена: не власть наделяет богатством, а богатство властью. В XVI–XVII вв. исход соревнования этих принципов был далеко не ясен, в том числе и в Европе. Возникновение мануфактур, развитие рыночных отношений и товарного производства, ориентация на спрос и возрастание роли кредита, который благодаря торгующим финансовыми услугами банкам становится самостоятельной отраслью экономики, стимулировали экспансию Европы. Однако за ее пределами европейские новации не встретили понимания, они были отвергнуты странами, имеющими собственные тысячелетние традиции — Китаем, Японией, Индией. Выбор в пользу закрытости сделали политические «элиты», хотя предпосылки для развития рыночных отношений существовали и в этих странах. Но до поры до времени они могли развиваться в рамках отдельных «миров-экономик», как называл такие конгломераты, формировавшиеся вокруг крупнейших цивилизационных центров, Ф. Бродель. Только образование мирового рынка и развернувшееся на нем соперничество побудили отставшие страны к «модернизации» в капиталистическом духе.

Картина социальной жизни раннего Нового времени (или очень позднего Средневековья, что примерно то же), если рассматривать ее в контексте «прогресса», выглядит очень неоднородной, если не сказать противоречивой. Наряду с другими рынками формируются рынки рабочей силы, при этом квалифицированный наемный труд и физический труд постепенно перестают быть презираемыми, о чем красноречиво свидетельствуют новые установки в воспитании, касающиеся даже семей просвещенных деспотов.