Читать онлайн «Сталинский террор в Сибири. 1928-1941». Страница 9

Были также сокращены затраты и на железную дорогу. Это означало, что многим крестьянским семьям предстоит отправиться в ссылку своим ходом, на санях, преодолевая морозный путь в 300–500 километров.

В феврале-марте сотни крестьянских обозов, заполненных семьями, включая новорожденных и инвалидов, с остатками домашнего скарба, в сопровождении вооруженных конвоев двинулись к пунктам концентрации. Оттуда, после учета и формирования в новые колонны они направлялись в тайгу, к местам пожизненной ссылки.

Далеко не всем, кому назначено было пройти этот трагический путь, удалось добраться до цели. Высылка происходила в морозное время. Семьи передвигались на лошадях на большие расстояния, натянув палатки на сани, чтобы спасти детей от холода, так как теплую одежду у большинства из них отняли. Если сильные и здоровые могли спасаться бегством в пути, то у детей, стариков и женщин выбора не оставалось. Больше всего страдали и умирали от голода и мороза дети. Скупые свидетельства очевидцев доносят до нас отдельные факты трагедии депортации 1930 года.

Один из уполномоченных по Баксинскому району Новосибирского округа, Ведрашко, в своем отчете так описывает происходившее:

«…5 марта поднялась сильная пурга и, несмотря на это, кулацкие подводы были отправлены в дорогу… крестьяне рассказывали о жутких картинах… говорили, что были даже похороны замораживаемых детей кулаков, а в некоторых санных лежали по 3–4 замороженных ребенка. Участвуя беспрерывно в гражданской войне с 17-го по 22-й год, я не получил такого впечатления, как за эти два месяца моей работы в Баксинском районе по коллективизации и выселению кулаков»{55}.

Другой свидетель, ленинградский рабочий Иванов, весной 1930 года побывал на родине, в Тарском районе Омского округа, вблизи мест кулацкой ссылки. О своих наблюдения он пишет:

«…К высланным была приставлена охрана, которая обращалась с некоторыми очень грубо. Были случаи избиения палками. 18 мая мне пришлось наблюдать такой факт: в Екатериновском сельсовете я увидел арестованных лишенцев и между ними женщин с грудными детьми и беременных на восьмом-девятом месяце и больных стариков. (…)

Врач признал, что женщины и некоторые другие больные очень слабы от недоедания. Между ними была одна женщина с грудным ребенком. Ребенок — одни кости. Когда ему дали сырую картошку, он стал ее есть, а ему всего был один год. Я попросил здесь же, во дворе, стакан молока и дал ему, он набросился на молоко с волчьим аппетитом. Я не мог удержаться от слез.

Случай не единичный, так как высланных очень много. Были даже такие случаи, когда местные власти давали приказание, чтобы врачи не оказывали помощи лишенцам по пути следования. (…)

Подводчики, ездившие зимой возить лишенцев за болото, рассказывают, что дорога усеяна брошенными вещами, сельхозинвентарем, трупами лошадей и людей (особенно много детей)…»{56}.

Положением несчастных крестьян, потерявших всякие права и обреченных на ссылку, мог пользовать кто угодно. Не только любой замызганный «активист» имел над ними полную власть, но и для каждого желающего пограбить они представляли легкую добычу. По пути следования в ссылку многие кулацкие обозы грабились по несколько раз. Сообщали также о «частых случаях изнасилования кулачек под видом обещания не высылать, под видом освобождения их мужей от ссылке или ареста»{57}. В течение почти всего 1930 года, начиная с февраля, сотни обозов сибирских крестьян двигались к местам таежной ссыпки, куда одновременно прибывали эшелоны семей из Украины, Белоруссии и Татарии.

Общие итоги раскулачивания и депортации 1930 года были весьма внушительны. Из 76334 крестьянских хозяйств Сибирского края, учтенных ГПУ как кулацкие, было раскулачено 55426, или 72 % (на Украине 61 %). В Дальневосточном крае ликвидировали 3937 хозяйств.

Высылке по второй и третьей «категории» подверглись:

в Сибирском крае — 17525 семей, в ДВК — 537 семей, что в целом приравнивалось к цифре около 90000 человек.

В то же время из других районов страны было сослано:

в Сибирский край — 11612 семей (49801 чел.) в ДВК и рудники Алдана — 4083 семьи (21381 чел.).

Всего: 15695 семей — 71182 чел.{58}

Таким образом, за несколько месяцев Сибирь превратилась в зону небывалой крестьянской ссылки. К концу 1930 года здесь, включая Дальневосточный край, сосредотачивалось 156339 так называемых кулаков — почти треть всех сосланных по стране. Больше было только в Северном крае — 42 %.

Каковы бы ни были масштабы депортации и насильственного обобществления имущества в деревне, партия не получила ожидаемых плодов. Уже к 10 марта Сибирский край был коллективизирован на 52 %{59}. Однако крестьяне успели уничтожить огромную часть производительных сил. Размеры материального ущерба в Сибири оказались несравненно выше, чем в других регионах СССР. «Если на Украине сокращение крупного рогатого скота составило 14 %, то в Сибири — 35–50, а по некоторым округам — 60 %»{60}.

Когда Сталин понял, что от его колхозной затеи могут остаться руины, он вынужден был отступить. В газете «Правда» опубликована его известная статья «Головокружение от успехов», в которой лицемерно осуждались «перегибы зарвавшихся товарищей». Сталин постарался быстро отмежеваться от тех, кто силой заставил крестьян войти в колхозы и допустил разграбление деревни. Однако вслед за этим, как обычно, местным руководителям было послано секретное письмо Политбюро, призванное смягчить резкий и неожиданный удар сталинской статьи по «товарищам». В письме давалось понять, что осуждение «ошибок» не ведет к каким-либо изменениям в политике коллективизации, отмечалось также, что скомпрометированный актив партии необходимо перетасовать таким образом, чтобы увести от серьезной ответственности.

Положение для партии действительно было критическим. Волна народного негодования охватила всю Сибирь, порождая вооруженные мятежи, волынки, действия из засады и саботаж. Выступления вооруженных крестьян были зафиксированы в Минусинском, Сретенском, Барабинском, Енисейском округах. Против них пришлось использовать специальные отряды милиции и местных партийцев.

Но особые волнения властям доставил массовый крестьянский протест в марте 1930 года в Уч-Пристанском районе Бийского округа. Его организатором неожиданно оказался один из уполномоченных ОГПУ по имени Фрол Добытин. Действительные мотивы поведения этого несомненно отважного человека не выяснены до сих пор. Однако известно, что он поднял к восстанию несколько сот крестьян, а затем с их помощью арестовал в райцентре около 150 местных активистов и освободил готовившихся к ссылке «кулаков». Созданный им отряд сумел продержаться всего три дня. 12 марта восставшие были разбиты, а сам Добытин на некоторое время скрылся{61}.

Ропот слышен был и в самой партии. Не жалея сил, партийные эмиссары надрывались в беспощадной войне с крестьянами, чтобы выполнить установки Кремля, а теперь, после письма Сталина, их же выставили в самом худшем свете перед лицом заскорузлой деревни.

Сталину потребовалось успокоить партийцев и придать им уверенности перед тем как начать новую осаду кулаков.

С этой задачей в марте 1930 года он отправил в Сибирь Кагановича. Целый месяц Каганович колесил по городам и сельским районам огромного края, изучая настроения коммунистов и внушая им истинный смысл сталинского маневра.

В то же время в Сибирь для «восстановления законности» был послан и главный прокурор СССР Крыленко. Все это свидетельствовало о том, что в Политбюро были очень обеспокоены положением на Востоке и стремились как можно быстрее погасить очаг назревающего крестьянского бунта.

Из рук сибирских руководителей Каганович и Крыленко получили немало сведений, показывающих как далеко зашла власть в своих преступлениях. Кремлевские сановники смогли убедиться в том, что им и без того было хорошо известно: что при раскулачиваниях пострадала масса неимущих крестьян, считающихся опорой режима; что судебный аппарат потерял последние признаки самостоятельности и им распоряжаются все кому угодно; что тюрьмы и дома предварительного заключения переполнены арестованными крестьянами.

Последовало указание произвести маневр в обратном направлении. Громоздкий, но крепко сколоченный партийный корабль, скрепя всеми частями, резко повернул туда, куда указывал главный рулевой. Еще вчера партия действовала в деревне по нормам «революционного правосознания», используя методы анархических облав, а теперь, подчиняясь сталинскому сценарию, занялась «укреплением законности».

В первую очередь были введены ограничения на самочинные раскулачивания и высылку крестьян. Это означало, что «работу по ликвидации кулаков» могло проводить только ОГПУ. Вместе с тем давалось указание немедленно прекратить массовые суды за убой скота и закрыть все судебные иски по обязательным поставкам продовольствия, «мотивируя это недородом»{62}.