Читать онлайн «Викинги. Между Скандинавией и Русью». Страница 33

Внешне запутанная, склонная к дезинтеграции «рыцарская система» была все же довольно устойчива в силу возможностей воспроизводства и автономного существования некоторое время отдельных ее ячеек, спаянных не только правовыми отношениями, но и кодексом рыцарской чести и долга, далеко не всегда являвшихся пустым звуком. Даже в дружинах, чаще всего являвшихся предшественниками рыцарства, «честь» не котировалась. Ее заменяла выгода, совместная с вождем-правителем заинтересованность в эксплуатации и грабеже, стремление не столько к славе (хотя ценились и «престижные» награды), сколько к обогащению. О том, какое значение имеет концентрация богатств в руках предводителя дружин, князя, конунга, имеется несколько свидетельств. У скандинавов «серебро и золото, спрятанное в земле, навсегда оставались в распоряжении владельца и его рода, воплощая в себе их удачу и счастье, личное и семейное благополучие». «Один повелел, чтобы каждый воин, павший в битве, являлся к нему в Вальхаллу вместе с богатством, которое находилось при нем на погребальном костре или было спрятано в земле»148. Отсюда — «безумная жажда богатств и подарков и безумное расточительство». Однако дар обязательно предполагает либо отдаривание, либо «автоматически ставит в зависимость». В связи с этим предводители дружин, самостоятельные государи или те, кто претендовал на это положение, «предпочитали захватить или купить, но не получать в дар». Подобная система отношений в дружине восходит к потлачу как одному из типов механизмов первоначальной институционализации власти, а именно плутократических. Более же ранние (племенные) дружины чаще возникали в результате действия возрастных и родовых механизмов становления властвования. Даже там, где «дружинного государства» в чистом виде не было — в Дунайской Болгарии, — на раннем этапе сохранялась подобная «этика» в отношениях государя и его воинов. «Хан Тервель, как сказано в словаре Суды, „положил, перевернув, свой щит…“ и „поставил на него“ свой кнут… и сыпал деньги, пока они не скроют и щит, и кнут. Он поставил свое копье на землю и до верха его и в большом количестве навалили шелковые одежды. Наполнив сундуки золотыми и серебряными монетами, он раздавал их воинам, разбрасывая правой рукой золото, а левой — серебро»149. Речь шла пока о языческих государях и представлениях. Но вот известная цитата Повести временных лет о взаимоотношениях христианина Владимира Святославовича и его христианской дружины (событие датировано 996 годом). Дружина сказала князю: «Зазорно нам есть деревянными ложками, а не серебряными. И, услышав это, Владимир повелел выковать серебряные ложки, говоря, что серебром и золотом я не добуду себе дружины, а с помощью дружины получу и то, и другое»150. В этом эпизоде (при всей его возможной «эпичности» или литературности (пиры Соломона)) наглядно отразилось отличие дружинной психологии от наемнической: для первых важно было не богатство само по себе, а как показатель положения, чести, оказываемой князем дружине. Вождь (князь, конунг, даже король) зависел от дружины и должен был доказывать свое реальное превосходство и щедрость, сюзерен же, каков бы он ни был, был дан Богом и королем.

Дружина в Европе — продукт переходного от вождеств к раннему государству периода и инструмент формирования последнего, рыцарство же — феодально-иерархической государственности. Для первого («варварского») периода характерно относительное развитие товарного хозяйства и стремление к обогащению как следствие, для второй — натурализация хозяйства и ее последствия — стремление к социальному престижу, титулам и стоящими за ними земельными владениями.

Другой слой — промежуточный между византийскими пограничными военными поселениями «акритами» и рыцарями — появился и при специфических механизмах другого переходного периода (от ранней государственности к феодально-иерархической). Это — слой военных поселенцев мазовецко-прусского пограничья, занимавшихся крестьянским трудом. Тем не менее эти поселенцы считались «шляхтой» и пользовались рыцарскими правами — иметь герб, не платить налогов, вести войны между собой, участвовать в управлении (как при созывах рыцарского «веча — высшего судебного и земельного органа для своего сословия, так и в составе княжеских органов власти»)151. В этом примере наглядно выступает на первый план не военная и социально-экономическая, а морально-психологическая и политико-правовая природа рыцарства152. Аристократический «гонор» наиболее явно проступал как раз у весьма «демократических» по реальному положению слоев населения, что в этом сближает их с неимущими самураями-ронинами (правда, для последних нищенство и наемничество были все же почетнее труда земледельцев). Возможно, здесь сыграло свою роль «недемократическое» происхождение польской «большой дружины» — основного источника рыцарства («можновладства») и четкое осознание последним этого факта.

В России же только при зарождении чиновничье-бюрократических тенденций развития практически вернулись к «рыцарскому» опыту Византии: помещики-прониары («воинники» по Пересветову) и переход от стратиотского ополчения к полунаемникам — стрельцы, пушкари, городовые казаки пограничья (типа акритов). Кстати, и «вольное» казачество Запорожья и Дона также представляет собой еще один из образцов военно-политической организации корпоративно-орденского облика, в чем-то в то же время напоминая федератов Рима и Византии. Впрочем, казаки имели предшественников и в отечественной истории. Это были, однако, не традиционно считаемые за главных их «предков» бродники, не имевшие, судя по всему, политической организации и четкой системы отношений с Русью. Более напоминают казачьи «войска» с их стройной системой, регалиями войсковых чинов разного ранга, единым корпоративным духом и территорией, не бродников, а районы расселения «своих поганых». Последние, кстати, в отличие от Рима и Византии, но, как и казаки, использовались не только для обороны границ, но для решения внутренних конфликтов (осада Чернигова в 1138 г. Ярополком Владимировичем, сражения под Карачевом (1147) и Белгородом (1159). Участвовали иногда, впрочем, во внутренних войнах и бродники (Лиственская битва 1216 г.). Даже не касаясь военных поселений античности, европейского и азиатского Средневековья, современного Израиля и т. д., можно отметить мимитас (особо доверенные племена, переселяемые инками на завоеванные территории, где они наделялись землей и пользовались привилегиями)153, итоналли — земли, изъятые у местных, чаще пограничных племен, для содержания ацтекских гарнизонов. Характерно выполнение военными поселенцами функций контроля за местным населением: воины-крестьяне являлись представителями центральной власти. По своим поздним военно-полицейским функциям казачество напоминает особые привилегированные группы кочевников на службе восточных государств. Отличие — в источниках существования и экономических льготах (кочевники не только не платили налогов, как и казаки, но и получали часть налогов с земледельческих общин, пропорционально распределяя его внутри племени)154.

Основной же ударной силой и одним из главных институтов управления Киевской Руси, безусловно, являлась дружина.

Дружины существовали не только в «дружинных государствах». При этом мы имеем в виду не временные племенные дружины, а постоянные отряды воинов-профессионалов при правителях прото- и «ранних» государств, не наемников, но и не рыцарей-землевладельцев на ленном праве. К «комитатам» (как он называет дружину) Ф. Кардини относит «франкских trustis, лангобардских gesinde, англосаксонских theod, русскую „дружину“, так же, как и „готских saiones, antrustio или gasindes“». Однако в зоне романо-германского синтеза всеобщее вооружение народа в условиях завоевания как пути государствообразования и господства германцев над местным населением сохраняется вплоть до падения этих государств155, либо (у франков) — до замены народного ополчения феодально-рыцарским. Те небольшие дружины, что существовали, содержались не в силу предоставления части дани или налога с определенной территории (градского округа), как в Центральной и Восточной, частично Северной Европе, а путем земельных пожалований. Данный способ обеспечения «военной аристократии» был экономичнее для казны, но делал ее более независимой от короля и практически «лишал» «дружинного» статуса. И, наконец, но не в последнюю очередь: «дружина» в странах синтеза никогда не выполняла исключительно фискально-административные функции, так как для этого мог использоваться римский аппарат управления, сохранившийся на местах, органы родо-племенного самоуправления германцев, опирающиеся на вооруженную силу народа, а несколько позднее, с ослаблением или исчезновением тех и других, — двор короля и его должностных лиц — графов и церковную организацию.