Читать онлайн «ВЧК-ОГПУ в борьбе с коррупцией в годы новой экономической политики (1921-1928 гг.)». Страница 28

Революция лишила эти классы собственности (земли, поместий, фабрик и заводов),[191] разбила и рассеяла их по стране. Вследствие этого в роли корруптёров выступали представители трех групп предпринимателей, которые с помощью взяток, шантажа, обещаний льготного трудоустройства по возвращению прежних хозяев и т. д. стремились к возврату утраченной собственности или первоначальному накоплению капитала. Представители первой группы были вынуждены эмигрировать за границу и оттуда вести наблюдение за своими предприятиями в России, чтобы овладеть ими, как только в результате интервенции или внутренних восстаний будет свергнута диктатура пролетариата. Другая группа по тем или другим причинам осталась на территории РСФСР и также ждала удобного момента, чтобы вернуть утраченную собственность. С введением в стране НЭПа к ним добавилась еще и третья группа корруптёров из числа российских предпринимателей, именуемых в это время «новой буржуазией» или «НЭПманами», которые, используя перераспределение собственности, хотели нажить собственные капиталы.

Среди бежавших за границу выделялось объединение бывших собственников, которым удалось, даже в условиях эмиграции, сохранить свой высокий имущественный и социальный статус. В материалах Информационного отдела ЭКУ ГПУ за 1923 г. к докладу Ф. Э. Дзержинского «Цензовая эмиграция и народное хозяйство советской России» они получили название «цензовики» или «цензовая эмиграция»[192] и делились на три составные части:

1) бывшая российская «финансовая олигархия», имевшая тесные деловые контакты с правительственными и финансовыми кругами иностранных государств. Ярким представителем их являлся, например, В. Н. Коковцов,[193] организовавший в эмиграции «Союз деятелей бывших финансовых ведомств России», деятельность которого сводилась к подготовке и передаче вышеуказанным иностранным кругам аналитических документов о состоянии денежно-финансовой системы и советского государственного хозяйства в целом. В результате изучения этой деятельности в 1923 г. ГПУ был сделан вывод, что «открыто существующая и свободно… работающая за границей старая финансовая бюрократия может и должна оказывать влияние через высших советских специалистов на обволакивание сверху советского аппарата, а подчас и на его политику».[194]

2) бывшие собственники, акционеры и пайщики национализированных предприятий тяжелой металлургической промышленности, ряда частных железных дорог и банков, акционерных кампаний России со значительным участием в них иностранного капитала (предприятия Уркарта,[195] Нобель и К0 и т. п.). Представители этой категории объединились за границей в так называемый «Союз Российских торгово-промышленных и финансовых деятелей» (далее — РТПФ). В период национализации крупной промышленности их деятельность сводилась к вывозу за границу своих акций, деловых книг и договоров. Это делалось для того, чтобы, когда Совет cкая власть станет выступать в качестве собственника этих предприятий, объявить о своих имущественных правах и помешать сдаче предприятий в концессию другим иностранным фирмам.

3) бывшие собственники национализированных торгово-промышленных предприятий (текстильщики, сахарозаводчики, лесопромышленники, мукомолы и т. д.) без участия в них иностранного капитала. Они задолго до начала национализации в России стали распродавать за золото или иностранную валюту оборудование своих предприятий и промышленное сырье. По оценке ГПУ, «эта часть цензовой эмиграции имеет «денежки в кармане» и оказывается способной не к высокой политике, как финансовая олигархия, а к обычным финансовым операциям».[196] После введения НЭПа «цензовики» поставили перед своими клевретами в советской России задачу — содействовать им в получении утраченных предприятий в порядке денационализации или концессии. Изучение большого количества фактического материала позволяет сделать вывод, что коррупционной деятельности «цензовиков» были присущи некоторые особенности, которые носили для них обязательный характер.

Первой особенностью являлось то, что они стремились к долгосрочному сотрудничеству и взятки выплачивались ими на регулярной основе в виде гонорара за преданную службу прежнему хозяину.

Другой особенностью являлось то, что коррумпирование они осуществляли, в основном, через корруптёров, в роли которых, как правило, выступали бывшие их служащие, именуемые новой властью «спецами»,[197] которые не эмигрировали и продолжали работать на интересующем «цензовиков» предприятии. Реже в этой роли использовались лица из числа юристов, лично известных «цензовикам» по своей профессиональной дореволюционной деятельности в России.

Дальнейшее развитие событий в стране и за рубежом привело к тому, что к концу 1927 г. цензовики в основном были вынуждены отказаться от своих планов по возврату своей собственности в России, и материальное положение многих в прошлом очень богатых российских промышленников и известных политических деятелей страны заметно ухудшилось. Так, в октябре 1927 г. агентура информационного отдела ОГПУ, следившая за деятельностью цензовиков из числа бывших российских нефтепромышленников, живших за границей, отмечала, что «…положение этих «бедных миллионеров» поистине плачевное, так как многие из них нуждаются в сантимах, мечтая о миллионах».

Вторая группа коррумпаторов состояла из бывших российских собственников, не покинувших страну и сумевших сохранить свои капиталы. Отличительной чертой этой группы была ее малочисленность, обусловленная тем, что эти лица представляли интересы небольшой части дореволюционных предпринимателей.

Согласно проведенным в 20-е годы подсчетам, менее 30 % частных торговцев в прошлом были купцами. В закрытом докладе о частной торговле, представленном в начале 1924 г. в НКРКИ, на основе проведенных обследований делался вывод, что «новый торговый класс» является новым и по тем особым условиям, в которых он действует, и по своему составу: «На частноторговом рынке отсутствуют не только прежние торговые фирмы, но и старый торговый класс в целом. Старые купцы представляют ничтожный процент всей массы современного купечества». К подобному же выводу пришел американский исследователь истории «последнего капиталистического класса в Советской России» А. Бэлл, доказывающий, что лишь немногие представители дореволюционной российской коммерческой элиты оказались «на плаву» в годы НЭПа. Большинство их потеряло состояние, вынуждено было прекратить бизнес, эмигрировало или погибло.

Материалы, собранные российским историком Е. В. Демчик, также подтверждают это. В списках частных предпринимателей 20-х годов практически не встречаются фамилии известных дореволюционных торговцев и промышленников. Выборочный анализ более чем 500 анкет представителей сибирской «новой буржуазии» позволил ему сделать вывод, что наиболее распространенные прежние занятия предпринимателей 20-х годов были связаны с различными видами службы по найму, в подавляющем большинстве случаев в качестве приказчиков торговых предприятий. На их долю приходилось более 40 % всех бизнесменов 20-х годов. Возобновили собственное дело в меньших масштабах или занялись другим видом коммерческой деятельности 15 % предпринимателей. Менее 8 %… продолжили дело своих отцов, опираясь на созданные до революции капиталы.[198]

Третья группа коррумпаторов формировалась из числа российских предпринимателей, получивших название «новая буржуазия», или «НЭПманы». В их социальном составе преобладали бывшие служащие торговых и промышленных частных предприятий, мельники, приказчики, т. е. люди, имевшие определенные навыки коммерческой деятельности, а также служащие государственных контор разного уровня, совмещавшие вначале свою официальную службу с нелегальной коммерческой деятельностью. Ряды НЭПманов также пополняли домашние хозяйки, демобилизованные красноармейцы, оказавшиеся на улице после закрытия промышленных предприятий рабочие, «сокращенные» служащие.

Они были сконцентрированы главным образом в сфере мелкого промышленного производства, особенно в отраслях легкой промышленности, производившей потребительские товары. На долю частных заведений здесь приходилось свыше 90 % общего объема производства.[199] В швейной промышленности их продукция составляла 70 %, в обувной — 70, в пищевой — 27, кожевенной — 27, в производстве стройматериалов — 26 %.[200] Предпринимателей, использовавших наемный труд, было крайне мало — 0,7 % от общей численности городского населения. Их доходы были в десятки раз выше, чем у рядовых граждан.[201]