Читать онлайн «Кризис власти». Страница 51

Мне особенно запомнилась встреча в этот момент со Сталиным, старавшимся своими энергичными заявлениями воздействовать на большинство центрального советского органа. Приехав в Таврический дворец к вечеру 5 июля, я был остановлен Сталиным, который обратился ко мне со словами: «Мы знаем из достоверных источников, что штаб Петроградского округа мобилизует силы, которые он собирается послать сегодня ночью в дом Кшесинской для ликвидации нашего центра. Должен вас предупредить, что там находятся вооруженные отряды большевиков, и если будет сделана попытка вооруженными силами очистить дом Кшесинской, то неизбежно произойдет кровопролитие. Считаю своим долгом довести об этом до вашего сведения для того, чтобы правительство отменило распоряжение штаба и чтобы вопрос был решен не путем применения военной силы, ибо иначе вооруженное сопротивление неизбежно». Я ответил Сталину, что знаю о принятом решении штаба и что могу его заверить, что никакого кровопролития в доме Кшесинской не произойдет. «Значит, правительство решило не посылать военные отряды в дом Кшесинской?» – «Нет, – ответил я, – правительство решило послать эти отряды, но кровопролития не будет, так как большевики увидят всю бесцельность и невозможность сопротивления». Сталин посмотрел на меня с недоумением и отошел.

И действительно, когда в ночь с 5 на 6 июля вооруженный отряд явился в дом Кшесинской, то оказалось, что вооруженные силы большевистской военной организации заблаговременно очистили помещение. Оставшиеся там отдельные большевики дали себя арестовать без сопротивления.

В своем сообщении на VI съезде большевистской партии о шагах, предпринятых от имени партии 5 июля, Сталин ни словом не упомянул об этом и его разговоре со мной, и единственным отголоском этого разговора в его докладе было утверждение, что вдохновителем всех репрессивных мер, принятых в этот день против большевиков, был Церетели.

«В ночь с 5 на 6 м-ки и эсеры решаются объявить диктатуру разоружить рабочих и солдат. Вдохновителем, оказывается, явился Церетели» (Протоколы VI съезда РСДРП (большевиков). С. 20.)

Репрессии продолжались непрерывно в первые недели после восстания. Были при этом совершены ошибки в определении лиц, подлежащих аресту. Вместе с тем не сразу удалось ликвидировать самочинные действия наиболее озлобленных обывателей и солдат, откликнувшихся на кампанию, начатую правыми агитаторами, которые обвиняли большинство Советов и правительство в слабости и попустительстве в отношении к большевикам. Но в общем и целом аресты производились органами государственной власти в организованном порядке и судебное преследование против главных организаторов движения велось с соблюдением всех норм правосудия. Военные части, принимавшие активное участие в восстании, были изолированы и разоружены. Большевистские лидеры в большинстве сами отдались в руки правосудия, и только двое из них, Ленин и Зиновьев, скрылись вопреки взятому на себя обязательству, вытекавшему из исполнения их просьбы об образовании комиссии, предоставить себя в распоряжение комиссии и судебного следствия. Этот отказ отвечать за свои действия перед гласным судом осуждался общественным мнением громадного большинства их собственной партии, но Ленин и Зиновьев продолжали скрываться, прекрасно зная, что партия в конце концов оправдает их поведение, что и подтвердилось немного позже.

В своей книге «О Ленине» Троцкий пишет, что Ленин считал июльское восстание ошибкой, и в доказательство приводит замечание Ленина, сделанное в 1921 г.: «В июле мы наделали немало глупостей». «Он имел при этом в виду, – добавляет Троцкий, – преждевременность военного выступления, слишком агрессивные формы демонстрации, не отвечавшие нашим силам в масштабе страны».

Все это так. Однако, несмотря на все сделанные тогда большевиками ошибки последствия их июльского выступления в конечном счете пошли им на пользу: это выступление ослабило демократию и подготовило почву для нового восстания большевиков в октябре, на этот раз победившего.

Чем это объясняется? Бездарностью наших противников, уверяет Троцкий, и он приводит другие слова Ленина, сказанные под впечатлением июльского поражения: «Теперь они нас перестреляют, – самый для них подходящий момент». Троцкий восторгался «той трезвой решительностью, с какой Ленин 4–5 июля продумал обстановку не только за революцию, но и за противную сторону и пришел к выводу, что для „них“ теперь в самый раз нас расстрелять». От себя Троцкий прибавляет: «К счастью, нашим врагам не хватало еще ни такой последовательности, ни такой решимости».

Эти мысли Ленина и Троцкого в точности совпадают с суждениями, которые против нас высказывали наши противники из крайнего правого лагеря, проповедовавшие тогда массовое истребление большевиков. В этом сходстве выводов нет ничего удивительного: для сторонников строя, опирающегося на диктатуру меньшинства, установление режима террора и уничтожение противников действительно являются единственнным способом править страной.

Демократия находится в ином положении. Совершенно ясно, что демократический режим, опирающийся на поддержку большинства народа, даже в критические моменты может избавить страну от необходимости применения суровых репрессивных мер или, во всяком случае, свести их к минимуму. Однако, когда требуется парализовать активные выступления мятежного меньшинства, тогда и демократическая власть должна уметь показать, что она не поколеблется ответить силой на попытки меньшинства применить насилие. Опыт июльских дней только подтвердил эту истину: при существовавшем тогда соотношении сил большевики никогда не осмелились бы выступить с оружием в руках против революционной демократии, если бы не рассчитывали на снисходительность руководящего большинства Советов в его борьбе с большевизмом. В том, что положение было именно таково, убеждает и тот факт, что при первом же появлении военных частей, верных правительству и большинству Советов, большевистские силы рассеялись, не сделав никакой попытки вооруженного сопротивления.

Есть поэтому известная доля правильного в критических высказываниях правых и левых максималистов о поведении революционной демократии в этот решающий для революции момент. Ибо не только до июльских событий, но и после них эта демократия не проявила достаточной твердости в отношении своих противников слева. А между тем необходимость создать в стране твердую власть сознавалась всей демократией, и это сознание особенно окрепло после июльских событий, когда на сцену выступили также и правые элементы, открыто заявлявшие, что под твердой властью они понимают военную диктатуру, с помощью которой они надеялись остановить ход революции и отнять у народа его социальные и политические завоевания.

Революционная демократия вела одновременную борьбу против максимализма правого и против максимализма левого. Она была готова укрепить правительство предоставлением ему чрезвычайных полномочий и обращением ко всем слоям населения с призывом к строгой дисциплине, но это правительство должно было, по ее мнению, отражать демократические стремления большинства народа и, применяя меры принуждения против анархических элементов, черпать свою силу в согласованности с работой демократических организаций и выборных учреждений.

Вся проблема революционной демократии свелась, особенно после июльских событий, к центральной задаче создания сильной демократической власти. И крушение Февральской революции произошло оттого, что революционная демократия не сумела справиться с этой задачей.

В чем же причины этого?

Наши левые противники продолжают утверждать, что причины эти коренились в самом характере политики большинства революционной демократии, в умеренности ее программы и в той медлительности, с какой проводились необходимые реформы.

Я не собираюсь отрицать, что нами были совершены ошибки, из которых главная – запоздание с созывом Учредительного собрания. Тем не менее несомненно одно: несмотря на все ошибки, совершенные нами, наша политика была в глазах большинства народа единственной, которая давала гарантию осуществления его чаяний. Тот факт, что эта политика была вынуждена считаться с соображениями и внешней политики, и внутреннего порядка, не затемнял в сознании большинства трудящихся ее истинно революционного характера. Именно поэтому за все время существования свободного режима большевикам со всей их демагогией не удалось подорвать то доверие, которое массы питали к большинству революционной демократии. Это доказали все демократические выборы. И даже после большевистского переворота выборы в Учредительное собрание, отсроченные тогда большевиками в целях лучшего использования ими аппарата власти для проведения своих кандидатов, дали огромный перевес в пользу кандидатов революционной демократии.