Читать онлайн «Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI — первой половины XVII в. в современной британской исторической науке». Страница 37

Можно проследить и региональные вариации в завещаниях. В Бакингемшире было видно влияние лоллардизма и глубоко укоренившегося в нагорьях полуязыческого мировоззрения. Здесь не действовали в заметной мере какие-либо монашеские ордена, и завещания имели нерелигиозный тон. Влияние протестантизма начинает прослеживаться с середины 1530-х гг. в лондонских завещаниях и на юго-востоке страны. В дореформационный период только 3–4% завещаний не упоминали пожертвования на религиозные цели{350}.

Дж. Скарисбрик приводит примеры того, что даже после диссолюции монастырей вполне информированные о происходившем в стране люди (например, Джордж, граф Шрусбери) оставляли в завещании деньги монахам и на заупокойные мессы; аудитор Суда приращений (Court of Augmentations) Роберт Бургойн в октябре 1545 г. оставил деньги на поминальные службы и на часовню в родном приходе{351}. Влияние социального статуса на содержание завещаний, как считает Дж. Скарисбрик, видно только в том, что более состоятельные люди оставляли больше средств на церковные нужды, но на эти цели оставляли средства даже самые скромные но социальному положению люди{352}.

Исследователи завещаний обсуждали вопрос о том, что для неграмотных и даже некоторых грамотных людей в XVI в. завещания составлял по их просьбе наёмный писец, в результате чего предполагалось, что завещания могут не отражать особенностей индивидуальной религиозности. Рассуждая об этом, Дж. Скарисбрик отмечает, что писец, конечно, мог повлиять на составление завещания, но трудно представить, что составитель, писавший текст, мог побудить завещателя давать средства нескольким церковным приходам или монахам — ведь завещания составляли представители белого духовенства или служащие судов. Завещания знати наверняка составлялись по точному слову завещателя, да и простые завещания полны таких деталей, которые не придумать постороннему. Так что, по мнению Дж. Скарисбрика, в большинстве завещаний мы действительно слышим голос завещателя{353}.

Можно оспаривать искренность пожертвований церкви на смертном одре, и даже стремление сделать такие пожертвования может быть свидетельством о не очень благочестивом поведении в жизни, так что искренность пожертвований, по мнению Дж. Скарисбрика, с достаточной степенью точности установить невозможно, но все же эти пожертвования в любом случае являются свидетельством того, что традиционная религия сохраняла свое значение.

Дж. Скарисбрик обращает внимание также на активную строительную деятельность в приходах. В течение полутора столетий до Реформации две трети церквей в стране, от маленьких деревенских до больших городских соборов, подверглись перестройке. Средства на строительство шли как от крупных благотворителей, так и от массы прихожан. В некоторых монастырях (например, в Бате, Боттоне) диссолюция прервала крупное строительство. Затем же именно во время развернувшейся активной Реформации при Эдуарде VI церковное строительство примерно на 50 лет практически прекратилось. По мнению Дж. Скарисбрика, историку трудно судить о качестве религиозной жизни в обществе или о глубине понимания современниками религиозных вопросов, поэтому приходится искать количественные показатели религиозной активности — например, данные о масштабах строительства церквей, о выделении денежных средств церкви в завещаниях, и, судя как раз по этим фактам, нет возможности говорить о заметном кризисе церкви в Англии в дореформационный период{354}. Во многих завещаниях, пишет Дж. Скарисбрик, видна подлинная религиозность, когда бедный человек детально расписывает в завещании передачу церкви предметов из своего небольшого имущества — в толковании британского историка, «это не конвенционализм и не конформизм, не предрассудки и не влияние инерции в народной религии — это свидетельство искренней веры»{355}.

Дж. Скарисбрик в качестве ещё одного свидетельства жизнеспособности традиционной религиозности в предреформационный период упоминает о религиозных братствах. Религиозные братства были распущены в результате издания так называемого Акта о часовнях 1547 г. и королевских предписаний этого же года. Братства управлялись светскими лицами. В начале XVI в. новым явлением было вступление в них духовных лиц. В таких братствах членами могли быть также и женщины, и они даже занимали в них руководящие должности, хотя и редко. Вообще в позднее средневековье, отмечает Дж. Скарисбрик, братства были уникальным примером такого равноправия женщин. В братства записывали и умерших родственников. Вступительные взносы в братства иногда были высокими, но обычно были все же доступными. Братства могли складываться на профессиональной основе, или, возникнув как религиозные, превратиться в профессиональные объединения. Ответить на вопрос, как изменялась численность членов братств накануне Реформации, считает Дж. Скарисбрик, невозможно — источников о них сохранилось мало. В 1546 и 1548 гг. королевские комиссары интересовались только теми братствами, у которых была недвижимость, земля, какое-то другое заметное имущество, поэтому они не обращали внимания на мелкие братства{356}.

В 1530-е гг. начался упадок братств. Это отражало, возможно, влияние религиозно-политической неопределенности в стране, но нарастали также экономические трудности. В Лондоне было более 40 братств, но доход у них был небольшой. Функции братств здесь выполняли также большие ливрейные компании. Первоначальный билль о часовнях 1547 г. покушался на имущество всех гильдий с религиозными функциями, но в итоговом варианте Акта о часовнях 1547 г. гильдии, созданные по экономическим причинам, уцелели. Братства стали возрождаться при Марии, но их было уже мало, и, видимо, светские лица уже с осторожностью шли на пожертвование имущества. Но в дальнейшем большинство благотворительных и образовательных учреждений, созданных братствами, сохранились и при протестантском режиме. Большие городские братства были также объединениями, членство в которых давало нужные экономические контакты, а маленькие сельские братства были чисто религиозными, и те, кто в них входил, предполагает Дж. Скарисбрик, могли в последующее время иметь тяготение к сектам, которым не было места в официальной Реформации{357}.

Церковь в предреформационный период была, по мнению Дж. Скарисбрика, довольно терпимой, предоставляла массу возможностей для поддержания социальной интеграции и сотрудничества при проведении религиозных праздников, паломничеств, шествий. Все это ослабляло социальную напряженность, сглаживало существование социальных барьеров в общественной жизни{358}.

Проявления антиклерикализма, считает Дж. Скарисбрик, были в отношении отдельных личностей, но не духовенства как такового. Накануне Реформации, как отмечает Дж. Скарисбрик, организованное крыло лоллардизма, «христианские братья», собирали деньги, выпускали книги, но были не опасны для церкви. Накануне Реформации на критические выступления в адрес духовенства со стороны Эразма Роттердамского, считает Дж. Скарисбрик, больше внимания обращали последующие историки, чем современники. Поклонниками Эразма были вполне правоверные католики Томас Мор, Катберт Тансталл, так что его влияние не обязательно радикализировало чьи-то убеждения. Влияние идей Эразма, полагает Дж. Скарисбрик, вело и к тому, чтобы думать о совершенствовании существовавшей церкви, а не о её разрушении. Дело Ричарда Ганна (1514), при всей своей громкости, считает Дж. Скарисбрик, было, в сущности, единственным подобным случаем. Наказанием для лоллардов в громадном большинстве случаев было публичное раскаяние несколько воскресений подряд в форме принесения в приходскую церковь вязанок хвороста в покаянном одеянии. Массовых преследований еретиков не было. В Англии не было ярко выраженного клерикализма, чтобы порождать антиклерикализм. Редки были случаи управления епархиями и аббатствами по совместительству (in commendam) — Уолси, по его мнению, был практически исключением из правил. В церкви Англии были открыты возможности для карьеры способным клирикам. Она была свободна от той аристократизации церкви, которая была характерна для континента, и накануне Реформации ни один из епископов не происходил из знати{359}.

Протестантизация Англии была следствием Реформации, а не ее причиной, считает Дж. Скарисбрик, поддерживая в этом отношении выводы К. Хейга. По рассказам первых английских протестантов, обращение у них обычно бывало резким и быстрым{360}. Антипапские настроения в Англии, считает Дж. Скарисбрик, как и распространение протестантизма, были следствием, а не причиной Реформации, и он даже предполагает, что антикатолицизм мало волновал англичан и стал распространяться лишь в борьбе с Испанией из-за событий конца XVI — начала XVII вв., которые ещё и раздувались в пропагандистских целях{361}.