Читать онлайн «Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI — первой половины XVII в. в современной британской исторической науке». Страница 165

В 1970–80-е гг. историки развивали идею о том, что в церкви Англии во второй половине правления Елизаветы и в правление Якова I существовало согласие с основными богословскими идеями кальвинизма (the Calvinist consensus), а конформисты и пуритане отличались друг от друга только незначительными по характеру разногласиями в понимании вопросов церковного управления и церемониальной стороны жизни церкви. Наиболее отчетливо выразил этот подход Н. Тайэк{1979}, но спор по вопросу о том, в какой степени в церкви Англии укоренился кальвинизм, представляется П. Лейку «вечным»{1980}.

Противопоставление англиканства и пуританства возникло, как отмечают современные исследователи, ещё и в результате деятельности марксистски ориентированных британских историков, которые стали рассматривать пуританизм как кредо поднимающихся средних классов, которые стремились убрать из жизни церкви всё то, что мешало поднимающемуся капитализму. Основы для такой интерпретации заложила либеральная историография, которая характеризовала период, предшествовавший 1640 г., как предреволюционный, а пуританизм изображала как прогрессивного поборника изменений и революции. Для того, чтобы обосновать такую интерпретацию, брались труды англиканских апологетов периода правления Карла I, которые хотели маргинализировать пуританизм из основного русла в жизни церкви Англии, для этого изображая пуритан как бунтовщиков — например, труды Питера Хейлина. С 1970-х гг. в рамках либерального историзма, испытавшего влияние подходов историков-ревизионистов, такая интерпретация стала подвергаться сомнению, и стало распространяться мнение, что пуритане, в сущности, были представителями евангелического типа в протестантизме, отличавшегося относительно большим энтузиазмом в исповедании своей веры по сравнению с англиканами. При этом подчёркивалось, что пуритане не обязательно были нонконформистами в отношениях с церковью Англии, так как они были «больше озабочены искуплением грехов, чем социальной революцией, набожностью и её утверждением среди населения, чем политическими катаклизмами или осуществлением пресвитерианской программы церковного устройства», а радикализировались оппозиционные взгляды пуритан лишь в правление Карла I из-за действий властей, попытавшихся подавить пуританизм в церкви, в которой он ранее смог укорениться{1981}.

Как считает П. Лейк, пуританизм и в своей пиетистской фазе, наступившей с 1590-х гг., как и ранее, всё-таки стимулировал гражданскую активность у тех, кто воспринял пуританские идеи{1982}. Гражданская активность пуритан питалась необходимостью достичь исправления нравов в обществе, пресечения деятельности католиков-«папистов», что заставляло пуритан воздействовать на органы местной и центральной власти, в определённой мере также сталкивая пуритан с властью. Но в то же время пуританские убеждения стали оказывать влияние на взгляды и действия самих представителей местной власти{1983}. По мнению П. Лейка, выступления против испанского брака принца Карла, против принудительного займа и режима беспарламентского правления Карла I вполне органично связаны с деятельностью пуритан. После разгрома пресвитерианского движения на рубеже 1580–90-х гг. к тому же, как считает П. Лейк, отпали поводы для преследования пуритан со стороны церковных властей, и это даже принесло пользу делу распространения пуританизма. Епископы зачастую не хотели портить отношения с пуритански настроенным джентри в своих епархиях, так что пуританизм продолжал укореняться в стране{1984}.

Пресвитерианство, как считает П. Лейк, оставило также радикальное наследие в лице так называемых «не отделившихся конгрегационалистов», самыми известными из которых были Генри Джэкоб и Уильям Брэдшоу. В отличие от сепаратистов, они отрицательно относились к расколу и к выходу из установленной церкви. Вместе с тем, как представляется П. Лейку, пресвитерианские идеи в своём влиянии на взгляды некоторых пуритан также могли способствовать их переходу к сепаратизму (пример Фрэнсиса Джонсона, который создал сепаратистскую общину из английских эмигрантов в Нидерландах в конце XVI в.){1985}.

Английский пуританизм, по признанию исследователей, всё же породил своим идейным влиянием тенденцию к развитию радикальных течений — конгрегационализма, сепаратизма, баптизма. На службах конгрегационалистов сохранялась ведущая роль священника, в отличие от собраний сепаратистов и баптистов, у которых поощрялись вдохновенные импровизированные пророчества, с которыми могли выступать все, кто входил в общину, что поставило под сомнение необходимость существования формального священства. В исследовании на материалах графства Кент П. Кларк писал, что складывается впечатление, что здесь во многих населенных пунктах был широко распространен сепаратизм, укоренившийся в графстве задолго до гражданской войны. П. Кларк предполагал даже существование здесь «своего рода «наследственного» сепаратизма, связанного с лоллардистским прошлым»{1986}. Здесь же в 1616 г. в Саутуорке образовалась автономная конгрегационалистская церковь под руководством Генри Джэкоба — «не отделившиеся конгрегационалисты», и подобные им приходы появились в Лондоне. В общине Джэкоба были также убеждённые сепаратисты, и споры в этой общине привели в дальнейшем к образованию целой группы сепаратистских и полусепаратистских общин. В спорах первых десятилетий XVII в. закладывались основы для появления будущих деноминаций: конгрегационалистов, различных толков баптистов, сикеров (the seekers) и других, в том числе предшественников квакеров{1987}. Внешне похожие на сепаратистов группы, считает П. Коллинсон, должны быть отличаемы от сепаратистов: в таких группах отсутствовало убеждение, что они являются церквами. Хотя сепаратизм для большинства пуритан был непопулярной альтернативой, некоторые их группы фактически практиковали своего рода «квазисепаратизм», и плюрализм религиозных практик становился фактом жизни. Пуританский радикализм, который сам по себе не был сепаратистским но намерениям, способствовал формированию интеллектуального климата, который позволял разрастаться сепаратизму{1988}.

П. Коллинсон упоминает также о такой характерной черте пуритан, как хождение из прихода в приход с целью послушать более квалифицированную и наставительную проповедь. В пуританской среде считалось, что в воскресенье, если в своем приходе есть хорошо проповедующий священник, то проповедь слушать надо по месту своего жительства, а в остальные дни недели не возбранялось ходить слушать проповеди и в другие приходы. А. Эверитт пытался проследить связь между развитием в обществе мелкой торговли и хождением на те проповеди, которые нравились человеку, предполагая, что мобильность в экономической сфере приводила к мобильности в сфере религиозной, в то время как ранее для крестьянства была характерна приверженность стабильности в религиозных вкусах{1989}.

Но П. Коллинсон возражает Эверитту и отмечает, что не все те люди, которые ходили по разным приходам, чтобы послушать хорошие проповеди, были мелкими торговцами, и не все купцы были склонны к слушанию проповедей. П. Коллинсон утверждает, что такая свободная форма религиозности, которая утвердилась в Англии во второй половине XVI — начале XVII в., была выдающейся отличительной чертой реформированной церкви Англии: нигде больше в Европе раннего Нового времени в рамках легально установленной церкви не образовывались такие многочисленные группы на основе спонтанного личностного согласия в религиозных верованиях, а не под чьим-либо принуждением, в чём, по его мнению, состояли значение и уникальность английского пуританизма. Но это не вело к анархии или эклектике в церковной жизни{1990}.

П. Коллинсон неоднократно обращается к полемике с К. Хиллом. Хилл в очерке «Личности и сообщества» в работе «Общество и пуританизм в предреволюционной Англии» (1964) предполагал, что появившийся в результате Реформации религиозный волюнтаризм, который привел к образованию сект, был силой, способствовавшей распаду традиционных локальных сообществ, и процессом, который имел определённую историческую логику, когда, «особенно в городах, возникали добровольно и самостоятельно созданные сообщества, независимые от религиозного прихода, объединённые общностью интересов, а не просто географической близостью или корпоративной моралью — договорные сообщества заменили статусные сообщества». Переход от прихода к секте был переходом к созданию добровольного типа сообщества, к которому люди примыкали для того, чтобы слушать избранного ими проповедника{1991}. П. Коллинсон отмечает, что поначалу тоже склонялся к подобным выводам, но теперь склонен обратить внимание на то, что такие добровольные формы религии и договорные сообщества всё же просуществовали в течение 2–3 поколений, не покидая установленной церкви, и в их последующем выходе из церкви не было предзаданности: в рамках церкви Англии в предреволюционные десятилетия XVII в. была вполне возможна аккомодация этих новых религиозных форм{1992}.