Читать онлайн «Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI — первой половины XVII в. в современной британской исторической науке». Страница 140

Пуританизм мог пустить корни даже не в самых крупных и экономически развитых городах — например, в пресловуто пуританском Бэнбери, рыночном городе в Оксфордшире, но основе чего появилась шутка: в Бэнбери повесили кота за то, что он, не соблюдая дня воскресного, убил в этот день мышь. В пьесе Бена Джонсона «Варфоломеевская ярмарка» булочник из Бэнбери забросил своё ремесло, потому что его булки ели на свадьбах, на праздниках майского шеста и прочих недостойных сборищах{1653}.

Признаками укоренения пуританского влияния в городах П. Коллинсон считает основание лекторств, «пророчеств», «лекций в комбинации». Применительно к началу XVII в. выявлено 85 городов, где регулярно проводились «лекции в комбинации», но во многих других городах власти тоже интересовались устройством регулярных проповедей, и это влияние распространялось на сельскую местность. В Солсбери и Дорчестере около 1630 г. под влиянием проповедей священников было муниципализировано пивоварение, а вырученные средства шли на социальные нужды{1654}.

М. Кнэппен писал, что «пуританизм процветал среди купцов, юристов, мелких землевладельцев», но высказывает также мнение, что пуританизм был «протестантским клерикализмом, системой, в которой организованная интеллигенция, с различными присоединившимися к ней социальными группами, играла роль старшего партнера. Когда светские лица взяли верх, пуританизм перестал быть пуританизмом». П. Мак-Грат, рассуждая на ту же тему, заявляет, что нет простого ответа на вопрос о том, почему одни из англичан при Елизавете были католиками, другие — пуританами, а кто-то принимал религиозное устройство, поддерживаемое королевой. Не стоит сбрасывать со счетов таких, кто примыкал к пуританам по нерелигиозным причинам, но «движение держалось на деятельности сравнительно небольшой группы людей с глубокими религиозными убеждениями, которые были настолько уверены в том, что они обладают истиной, что были готовы испытать серьёзные неудобства и опасности, но не отказывались от своих верований. Энергию и динамику пуританизму, в конечном счёте, придавало убеждение его твёрдых приверженцев в том, что они правы в жизненно важном вопросе — понимают отношения между Богом и человеком верно»{1655}. По утверждению А.Дж. Диккенса, «когда мы оставим наше стремление модернизировать и секуляризировать пуританизм, он остаётся упрямо религиозным феноменом. Рассматривая движение в целом, мы видим в сущности неотмирную религию, в которой доминируют не только почти болезненная чувствительность к вопросам морали, но и настоящее недоверие к развивающимся капиталистическим тенденциям{1656}.

А. Симпсон придерживался мнения, что «пуритан поддерживали самые разные социальные группы, недовольные существовавшим положением вещей: знать, боровшаяся за привилегии при дворе, джентри, горожане, мелкие ремесленники, а в случае, когда усиливалась угроза со стороны папства, все англичане были более склонны к пониманию позиции пуритан. Настоящие пуритане всегда были меньшинством, но в обществе существовала масса недовольных, которые питали пуританизм»{1657}.

А. Симпсон попытался оценить вклад пуританизма в английскую политическую традицию. По его словам, пуритане испытывали недоверие к любой неограниченной власти, считая, что человек слишком грешное существо, чтобы ему доверять. Современники периода активности пуританского движения и позднее историки обратили внимание, что события середины XVII в., годы революции, вообще период Реформации привели к тому, что люди стали более рассудительными, и властям, священникам стало трудно навязать народу необоснованные мнения. Пуританизм развил в народе навыки самоуправления, внёс большой вклад в образование — для чтения Библии нужна была грамотность, и таким путем можно было попытаться узнать, принадлежишь ли ты к числу избранных. В пуританской морали, считает Симпсон, были и отталкивающие черты, но в целом неплохо иметь прививаемые пуританами привычки к честности, рассудительности, ответственности, трудолюбию. Вероятно, приобретательская энергия в период бурного развития капитализма в XIX в. произвела бы больше хаоса, если бы не было ограничивающего влияния пуританской морали. Пуритане усилили также моральный элемент в политике{1658}.

У Халлер отмечал, что «деятельность пуританских проповедников многое меняла в жизни простых людей, которые под их влиянием собирались вместе, учились читать, обмениваться идеями и опытом, участвовать в дискуссии, самовыражаться. В центре внимания были проблемы личности, человек получал облегчение от коллективного их обсуждения, поскольку выяснялось, что эти проблемы являются общими»{1659}.

У. Хант попытался решить вопрос о социальной базе пуританизма, исследуя содержание проповедей пуританских священников. По его словам, «проповедники обращаются к респектабельным домовладельцам… Они ожидали, что большинство «святых» будут среднего достатка … Метафоры и примеры привлекаются главным образом из мира торговли, бросается в глаза отсутствие образов из сельского и городского процессов труда. Но пуритане не принадлежали по преимуществу к какому-либо общественному классу, их можно был обнаружить в любом социальном слое»{1660}.

По мнению Ханта, высказывания подавляющей части пуритан не напоминают ничего подобного «духу капитализма». Более того, многие из них делали всё, чтобы бороться с ним. В Англии начала XVII в., утверждает У. Хант, «этика разнузданного приобретательства принесла бы только разорение тому, кто был настолько глуп, чтобы следовать ей». Некоторые идеи в доктрине пуритан были, всё же, считает Хант, привлекательны более зажиточным людям. Пуритане осуждали неразборчивую благотворительность. Пуританские проповедники считали, что материальной помощи заслуживают только смиренные бедняки, составляющие меньшинство. У. Перкинс, известнейший пуританский проповедник, считал законодательство о бедных при Елизавете «в сущности, законодательством самого Бога». Исследователи отмечают, что требовательность пуританских проповедей раскалывала приходы. Пуритане порицали священников, если они панибратски обращались со своими прихожанами и не содействовали их религиозному наставлению. Социальным идеалом пуританских проповедников был не капитализм, считает Хант, а общество мелких независимых производителей{1661}.

Историками отмечены также и другие характерные черты проповедей пуританских священников в отличие от англикан, что может дополнительно характеризовать социальные корни пуританизма. Историки обращали внимание, что пуританские проповедники стремились к простому и ясному стилю в £воих публичных выступлениях, что отражало реакцию против того стиля в проповедях, который становился всё более характерным для ортодоксальных англикан — усложнённого и витиеватого{1662}. Как показали историки, акцентирование значения проповеди пуританами способствовало распространению влияния пуританизма: по мнению М. Риза, «пуритане смогли изменить жизнь в Англии потому, что, несмотря на свою неудачу в изменении строя официальной англиканской церкви, им удалось захватить кафедру. В полуграмотный век это было эквивалентно тому, что даёт в современных условиях контроль за средствами массовой информации»{1663}.

Во второй половине XVII в. современники, пытавшиеся анализировать происходившие события, полагали, что своими проповедями пуританские священники породили раскол в обществе и вызвали гражданскую войну — одно из проявившихся следствий обострения политической ситуации в данном случае принималось за причину. Гоббс, ссылаясь на цифру в 100 тысяч убитых в гражданской войне (такой представлялось в его время примерное число жертв), задавался вопросом: «Не было ли бы гораздо лучшим убить этих мятежных священников ещё до того, как они начали проповедовать? Признаю, что это была бы огромная бойня, но все равно меньшая, чем убийство 100 тысяч человек»{1664}.

Свои нюансы в характеристику социальной базы пуританизма вносит также Р. Гривз. На его взгляд, «пуританизм имел семейную ориентацию» и был привлекательным для тех социальных групп и тех районов Англии, где семьи были крепкими, а поэтому пуритане имели поддержку в среде джентри, йоменов, средних слоев города и связанных с этими семьями слуг. Географически же позиции пуританизма были прочнее в районах пастбищного скотоводства, где жизненным центром была ферма. В тех районах, где центром жизни был манор, ещё были сильны традиции деревенского общинного уклада. Гривз считает, что пуританизм привлекал мелкое дворянство и средние слои своим пиетизмом, пропагандой грамотности, семейной ориентацией, а не как идеология, отражающая экономическое положение{1665}.