Читать онлайн «Истоки средневекового рыцарства». Страница 76

Вопрос о наемниках, однако, до сих пор еще остается недостаточно выясненным. Во всяком случае, запреты на создание частного войска, встречающиеся в капитуляриях, вряд ли когда-либо исполнялись. С распадом королевской власти предпосылки подобных запретов вообще утратили свою актуальность и сделались анахронизмом: наемничество стало нормой жизни. Основное отличие отряда вассалов от комитата древних германцев состояло в том, что, кроме оружия, одежды, лошадей, денег и украшений или взамен всего этого, сеньор (то есть буквально "старший", "предводитель", так как наименование dominus, означавшее вертикальную зависимость, не подобало главе воинского братства) мог предоставить своим людям право пользоваться недвижимым имуществом, чтобы они могли получать средства на приобретение вооружения.

Таким образом, всякий землевладелец, церковный или светский, мог собрать под своим началом воинов и, не откладывая начинаний в долгий ящик, выступить в поход. В особенности это касалось церковных общин, обладавших значительными богатствами и прерогативами сеньора. В число этих прерогатив входила судебная и военная власть. Однако канонические предписания требовали, чтобы живущий алтарем воздерживался от кровопролития. Поэтому церковники были вынуждены прибегать к услугам светских посредников, которых церковный сановник обычно выбирал из числа своих родственников или их вассалов. В конце 754 г. Каролинги приняли титул "защитников римской церкви". Вполне естественно, что в связи с процессом дробления центральной власти и фрагментарностью функции, изначально присущих этой власти, и данная прерогатива в IX-Х вв. перешла в руки феодалов.

Во второй половине Х в. в Европе, словно по мановению волшебной палочки, прекратили свирепствовать варварские бури. Норманны, перейдя к оседлому образу жизни, очень быстро усвоили обычаи, политическую и экономическую жизнь, язык Западной Франции. Мусульманское давление в Средиземноморье и в самой Испании ослабевало, тогда как тысячи признаков указывали на готовившееся исподволь контрнаступление христиан. Венгры, понеся поражение от Оттона I, отступили за Дунай, где им суждено было превратиться в один из передовых постов римского католицизма, столкнувшегося лицом к лицу с Византией, славянами и болгарами. Однако по-прежнему христианский мир потрясали беспорядки, феодальная анархия и внутренние раздоры. Тяжеловооруженные воины, оплот церкви и обездоленных масс в борьбе с варварами, постепенно сами превратились в "бич божий", неконтролируемую силу, которую следовало бы снова христианизировать или приструнить.

В Восточной Франции с приходом саксонской династии появилась возможность восстановления центральной власти. Однако повсеместно, особенно в некоторых районах собственно французской территории, период со второй половины Х и до конца первой половины XI в. был временем феодального вероломства, частных войн, превращения тех же "посредников" и "защитников" в кровожадных хищников, разбойников и клятвопреступников. Рауль де Камбрэ, герой одной из знаменитейших "песней о деяниях",- грабитель сирот, осквернитель монастырей. Он втаптывал в грязь даже самые святые чувства своих верных вассалов. И все-таки это чудовище, без преувеличения можно сказать, было весьма типичным воплощением "нравственных" устоев военного сословия той эпохи.

Именно против этих воинов-убийц с тем, чтобы убрать их со сцены или хоть как-то обратить лицом к христианским заповедям, римская церковь предпримет попытку создать на основе движения "божьего мира" (Pax Dei) и Клюнийской реформы рыцарскую этику, проявления которой обнаруживаются в некоторых "песнях о деяниях", в испанской Реконкисте и крестовых походах. Истоки этой этики можно проследить в ряде летописных источников, а также в произведениях, относившихся к жанрам гомилии [112] и агиографии. Однако пройдет еще немало времени, прежде чем она будет допущена в самые возвышенные сферы литургии и нравственно-аллегорического философствования. Долгий, медленный и нелегкий, но в то же время постепенно проникавший в глубины средневекового сознания труд духовного обновления стал не просто необходимым, но и по-настоящему возможным благодаря сакрализации военной профессии. Под воздействием задач текущего момента, потребовавшего немедленной реакции на варварскую опасность, церковь и приступила к нему в каролингекую, посткаролингскую и оттоновскую [113] эпохи.

Начиная с эпохи Константина римская церковь проводила все более строго и последовательно деление войн на праведные и дозволенные, то есть справедливые, с одной стороны, и несправедливые - с другой. Так же оценивалась деятельность воина. Если война справедливая, война священная (helium sacrum), то и воин - "праведный" (iustus bellator). Подобное отношение к войне, отраженное в ряде литургических церемоний и почитании военных святых, укрепилось в каролингскую эпоху, когда сформировался миссионерский спиритуализм как приложение к завоевательной войне, целью которой были покорение и обращение язычников. Этот спиритуализм был тесным образом связан с представлениями о франкском народе как "новом Израиле" и буквальным прочтением Ветхого завета.

В такой церкви, как каролингская, насыщенной духом ветхозаветности и августинизма, новая варварская волна, сделавшая чрезвычайно актуальным все то, что отцы церкви писали о варварских нашествиях IV-VI вв., не могла не вызвать более углубленной разработки военной тематики. Христианнейшая война и воин-христианин были призваны спасти веру, над которой нависла угроза. Возобновились призывы к "праведной войне", с новым жаром стали почитать военных святых, оружие и воины заняли главное место в литургии. Таковы наиболее очевидные последствия гражданского и военного кризиса посткаролингского времени, которые повлияли на отношение церкви к вопросу о войне.

Интерпретация в библейском ключе борьбы против неверных наряду с представлениями, выработанными еще при Константине, о монархе - защитнике церкви и "праведной войне", чье обоснование принадлежало Августину, составили важную часть "имперской концепции" Карла Великого.

В литургических здравицах (laudes), провозглашенных во время коронационного акта, франкского короля чествовали вместе со всей армией франков, желали ему долгих лет жизни и многих побед во имя Христа, который в свою очередь провозглашался "королем королей, нашим непобедимейшим оружием, нашим неодолимым оплотом". Раздавались призывы к победе над врагами отечества. Их с презрением клеймили на библейский манер именами язычников и варваров (gentes, nationes), в общем, как противников "богоизбранного народа". На знаменитой мозаике Латеранской церкви изображен св. Петр, вручающий Карлу знамя, поднятие которого полководцем служило сигналом к атаке или выступлению. Тем самым подчеркивалось, что монарх являлся защитником церкви (defensor Ecclesiae). Только "защитникам" церковь могла вручить такое знамя. С ним отправлялись они на поле брани. Знамя символизировало право защитника вести войну и вершить правосудие. В то же время оно было указанием на вассальные отношения между принимающим и вручающим знамя, то есть в данном случае между церковью и светским государем.

Несмотря на то что наступательному, активному миссионерскому началу принадлежало важное место в каролингских войнах и военное могущество рассматривалось под углом зрения божественного провидения, представления о "праведной войне" как войне главным образом оборонительной не канули в Лету. Летописцы и теологи Карла были склонны объяснять его войны именно как оборонительные, направленные на то, чтобы покарать угнетателей и врагов.

Однако кризис власти и новый подъем варварской волны, совпавший с обострением феодальных раздоров, привели к радикализации церковной мысли по вопросу о войнах. Резкому осуждению были подвергнуты вооруженные столкновения между христианами. Войны, направленные против язычников, получили одобрение, учитывая тот объективный факт, что велись они тогда нередко в целях самозащиты. Смятение и ужас, вызванные разграблением Рима сарацинами в 846 г., позволили папам приступить к проведению чрезвычайной политики. Стержнем ее была необходимость спасти город от неверных. Наиболее ярким представителем этой политики был Иоанн VIII.

К этому времени сложилась определенная взаимосвязь между, с одной стороны, войнами, которые вели друг с другом христиане и которые тем более сурово осуждались церковью, чем чаще они происходили, и, с другой стороны, войнами христиан в защиту веры и христианских святынь от язычников. Грехи, совершенные в братоубийственной войне, можно было успешно искупить участием в оборонительной войне. Именно об этом говорил в 753 г. папа Стефан II, обращаясь к франкам за помощью: