Читать онлайн «Полынь Половецкого поля». Страница 26

Выходит, не только письменные документы могут свидетельствовать на суде Истории.

Любопытно замечание переводчика, который работал с записками Приска. Он, русский человек, в сноске недоуменно отметил, что не понимает изумления византийца перед деревянной архитектурой дворца Аттилы. «Могли ли деревянные дома и колонны изумить посланника?» — вопрошает с недоверием переводчик. Могли, конечно. Он видел их впервые в жизни!

Европа познакомилась с архитектурным стилем степняков-тюрков. И законно изумилась.

В столице царя Аттилы едва ли не все дома были рубленые. Бревно прилаживалось к бревну. Построенный дом назывался либо «терем», если его возводили для знати, либо исб — для простых людей. Слово «исб» по-тюркски означает «теплое место» («исси бина»), отсюда «изба» в русском языке.

Изба могла быть четырехстенной — для небольшой семьи, обычно молодой, недавно отделившейся от родителей, или для самих стариков-родителей, которым спокойнее жить рядом с детьми. Поэтому у семьи было обычно два или три дома.

Чаще же строили курени (аил). Тоже бревенчатая постройка, но в плане она восьмигранная. По площади курень намного больше избы. Вход в него уходил глубоко в землю, на метр-полтора, к нему вели земляные ступеньки. Углубляли постройку сознательно: чтобы в зимнее время, когда грунт промерзает, можно было оставаться на глинобитном полу и не ощущать неудобств. В избе же настилали пол из толстых досок, поэтому его и не требовалось углублять.

Отапливались кипчакские жилища по-разному. В курене открытый очаг размещали в центре, в помещении обитало много народа и холода не было.

Курень более древнее сооружение, ему, как полагают археологи, три с небольшим тысячи лет. Избы появились на Алтае позже. Тогда же придумали и новый очаг для них — печ. Это тоже тюркское слово, как и очаг.

С веками форма печи менялась: на печи спали, в печи готовили пищу и даже парились. У хорошего хозяина было несколько печей. Одна в доме, другая, летняя, на улице, а третья — духовая — в пристройке, где пекли хлеб.

В городе царя Аттилы изумленный Приск открывал для себя новое — новое на каждом шагу. Очень удивила византийского посланника баня, такой он никогда не видел. Гостя с дороги полагалось проводить в баню — отдохнуть, попариться. Белая баня, выложенная из камня, — единственное не деревянное сооружение в столице кипчаков.

О бане желателен отдельный разговор. При всей своей простоте бани не так просты, как это кажется. Бани Древнего Египта, например, заметно отличались от китайских. А в Европе бани имели египетские традиции. На Востоке, в Сибири, — китайские. Суть отличия — европейцы мылись в теплой воде, температура которой могла быть различной. Для сибиряков же важна была не столько вода, сколько температура воздуха. Их баня была не водной, а воздушной.

Так что в выражениях типа «русская баня», «русский терем», «русская печь», «русский самовар» угадывается поспешность и слабое знание истории этих предметов.

Тюркский народ не весь умер, остались люди, которые хотят помнить былое. Растаскивать культурное наследие тюрков не к лицу другим народам, особенно претендующим на звание «великих». Это будет справедливо.

А вот что писал Приск о «кровожадности» степняков: «После войны живут спокойно и беззаботно, каждый пользуется тем, что у него есть». Встретив в городе пленного грека и разговорившись с ним, Приск предложил ему вернуться, но грек, недавно освободившийся из рабства, отказался — среди кипчаков ему жилось лучше, чем в Византии.

Согласитесь, мелкая подробность, а сколько информации несет она. Порой достаточно оброненной фразы, чтобы понять то, что долго скрывалось.

Чтобы не навлечь упрек в предвзятости, вновь и вновь буду говорить словами Приска, видевшего кипчакские дома, разговаривавшего с их обитателями. Из записок видно, что тюркская архитектура не исчезла, сохранилась, ее идеи положены в основу готического стиля.

Незадачливый грек, входя в терем, так и не понял, как можно вытесать бревна и уложить их, чтобы здание казалось круглым. А круглым оно не было. Терем царицы Креки лишь производил впечатление круглого, на самом же деле был восьмигранным. Это — традиция тюркской архитектуры, которая идет от куреня (аила).

Резные наличники и ставни — как кружева над окнами; высокое крыльцо с резным навесом — все это было уже тогда. Вот Приск входит в покой царицы Креки:

«Я прошел в дверь мимо стоящих тут варваров и застал Креку лежащей на мягкой постели. Пол был устлан сделанными из шерсти коврами, по которым ходили. Вокруг царицы стояло множество рабов; рабыни, сидя на полу против нее, испещряли разными красками полотняные покрывала, накладываемые в украшение на одежды варварок. Подошед к Креки, я приветствовал ее, подал ей подарки и вышел».

В этой сцене, как и во всем повествовании Приска, не видно ничего дикого, истинно варварского, что по злой привычке приписывается кипчакам. Пожалуй, видно другое — детали быта, которые сохранились у потомков степняков и которые в силу новизны тоже привлекали внимание византийца.

Полы выстланы коврами из шерсти, по которым ходили. Войлочные ковры традиционны для тюрков, они отличались от знакомых византийцу персидских ковров, поэтому он и отметил их. Судя по всему, войлок европейцы тогда не знали. Очень удивились они буркам, валяным сапогам и прочим мелочам, которые складывали быт кипчаков — народа с отличной от европейской культурой.

Одно из наблюдений делает честь византийцу, он мог бы и не заметить, чем занимались рабыни. А если и заметил, то неплохо бы спросить о названии предмета. Это «гуни», ими до сих пор украшают одежды кипчакские женщины. Правда, сейчас эта важная деталь национального костюма называется «шаль» или «платок». И лишь гуцулы называют их по-прежнему, по-старинному — гуни. Гуни обычно делали с длинной бахромой, с кистями. Белые — для церкви, а пестрые — для праздников или повседневной жизни.

Тоже традиция! Может быть, поэтому так красивы кипчакские женщины…

Приск писал о людях Аттилы: «Они носят короткие суконные полукафтанья из некрашеной шерсти, которую прядут и ткут их жены, белые широкие шаровары и кожаную обувь, привязанную на подъеме ноги ремнями. В особенности же обращают внимание своим искренним ласковым обхождением и любовью к ближнему. Одежда их (женщин) весьма опрятна и ловко сделана, она состоит из исподницы и кофты темно-синего цвета, обшитых светлой каймой и без, белой рубахи, спущенной ниже юбки и убранной складками около шеи и рук с оборкою, похожею на кружева, девушки ходят с открытой головой, убирая себе волосы различными монетами. Все они носят серьги, запястья и кольца даже с трехлетнего возраста».

Надо заметить, одежда «варваров» почти не изменилась за века, ее по-прежнему носят те народы, корни которых идут от степняков: украинцы, казаки, чуваши и другие.

Рассказал Приск о покоях Аттилы, где видел полководца пирующим. Застольные традиции кипчаков тоже не изменились за века.

«Когда возвратились мы в свой шатер, то к нам пришел отец Орестов и объявил нам, что Аттила приглашает нас обоих на пиршество». Здесь рассказ Приска прервем, чтобы привлечь внимание читателей к важному факту, который из него следует: при Аттиле был священнослужитель, отец Орестов. Он был духовником полководца.

Отец Орестов зашел за гостями «по обычаю своей страны, дабы и мы помолились, прежде нежели сесть за стол», — отметил Приск в своих записках.

Молитва, троекратное осенение крестным знамением, и лишь потом трапеза. Таковы были традиции в Дешт-и-Кипчаке в 450 году.

Эту же традицию отмечал у кипчаков раньше историк Фавст Бузанд (в 30-е годы IV века). Он писал, что кипчаки принимали участие в христианизации народов Прикавказских степей. Его данные подтвердил другой средневековый историк, Моисей Хоренский. Разве из этих строк не видно, что Аттила и его соратники были людьми верующими? По крайней мере не равнодушными к духовным обрядам. Но более поздние историки уже не говорят об их духовной культуре, забыли, что Аттилу называли «Бичом Божьим»… «Ариане», «шаманисты», «поганые татары» — вот и все, что осталось тюркскому народу.

…Приск отмечал, что кипчаки молились, прежде чем сесть за стол и приступить к трапезе. С молитвы и троекратного крестного знамения начиналось любое застолье, любое важное дело.

Как рассаживались за столом? Во главе восседал хозяин, по правую руку сидели особо почетные гости. «Старший сын его (Аттилы. — М. А.) сидел на краю его ложа, не близко от него, потупив глаза в землю из уважения к нему». По рангам полагалось и пить после произнесения тоста. Сначала подносил к губам чарку самый старший за столом, и все смотрели в его сторону, потом эстафета передавалась тому, кто моложе, и далее вниз по столу.