Читать онлайн «История Швейцарии». Страница 12

Удаленность от цивилизации — фигура мышления, применявшаяся гуманистами в уничижительном контексте, — допускала, однако, и положительные заключения. Для Макиавелли эта обособленность стала даже главным аргументом в пользу образцовости швейцарской военной организации и социального строя. Безусловная преданность государству, презирающий смерть патриотизм, успешно действующая милиция, республики, свободные от клиентелы, и религиозность, идущая на пользу политике, ибо государственные преступления клеймились как богохульство, свидетельствовали в его глазах об эффективном отмежевании от пагубного упадничества, присущего индивидуалистическому гедонизму. Это упадничество, широко процветавшее в Италии, должно было иметь следствием отмирание государства и вызвать тем самым возвращение к жестокому деструктивному состоянию непрерывной войны всех против всех. Хвалебная песнь Макиавелли крестьянам-воинам, не зараженным никакой высокой культурой в своей благотворной изоляции благодаря окружающим горным хребтам, должна была в конечном счете доказать актуальность древнеримских государственных и военных правил для современности, идущей по ложному пути. Но со своей апологией Швейцарии, проведенной с позиции критики цивилизации, флорентийский оригинал встретил неприятие со стороны своих земляков. Импозантный облик Швейцарии, созданный гуманистически образованными элитами Италии, оказался одновременно ужасающим и предостерегающим. Дикое сообщество охотников за добычей в опасных для жизни горах, побуждаемое неукротимой боевой яростью, решилось в военные времена с пользой выступить против врагов, учитывая жесткие правила предосторожности. Но как простой народ любой страны должен удерживаться своей властью на коротком поводке, так и швейцарцы — сообществом цивилизованных народов. Нация, продававшая своих воинов, per definitionem[16] не могла иметь чести. Сами швейцарские наемники смотрели на это дело по-другому. Жалованье было для них не только средством к жизни, но и свидетельством репутации. Тот, кто им платил слишком поздно или даже вовсе не делал этого, затрагивал их честь, и ему приходилось, подобно Лодовико Сфорца, отвечать за последствия.

Начатый Ульрихом Цвингли (1484–1531) переворот теологических и церковных отношений в Цюрихе подверг Конфедерацию тяжелейшему из мыслимых испытаний. Мог ли союз, провозглашенный как клятвенное сообщество на основе совместных ценностей, продолжать существовать с двумя системами вероучения, представлявшими друг друга в самом черном свете?

Цвингли, получивший гуманистическое образование и принадлежавший в Базеле к кругу Эразма Роттердамского, избрал поприще священника. Став в качестве полевого священника гларусцев свидетелем бойни при Мариньяно, он превратился в страстного критика наемничества. Наемная служба, утверждал Цвингли в письме жителям кантона Швиц в 1522 г., изнутри разъедает Швейцарию роскошью, притекающей в страну. Она разрушает простые нравы, непритязательность и товарищескую солидарность. Но в результате этого Конфедерация лишается своей божественной защиты, обеспечившей ей беспрерывный ряд военных побед над могущественными противниками. Только возвращение к неотчуждаемым ценностям безупречной морали и братской сплоченности гарантирует, по мнению Цвингли, дальнейшее существование союза — и существование с Богом. Уже вскоре полемике суждено было обостриться: только реформатская Швейцария еще могла теперь соответствовать идеалу и тем самым быть нацией.

Приглашенный в 1519 г. в качестве священника в цюрихский кафедральный собор Гроссмюнстер, харизматичный проповедник Цвингли оказался в городской среде. Существенно продвинувшееся вперед подчинение церкви коммунальному надзору сочеталось здесь с распространившимся недовольством оставшимися у нее привилегиями, преобладавшими формами благочестия и стилем жизни священнослужителей. На этом фоне Цвингли в последующие годы все более резко критиковал положение дел в церкви, что вылилось, начиная с 1522–1523 гг., в ее планомерное преобразование. Оно происходило в тесном сотрудничестве с Советом. При этом реформатору Цвингли приходилось как требовать, так и призывать к осмотрительности в кризисные моменты. В качестве реформатора он выступал в связи с вопросом об иконах, которые в городе на Лиммате надлежало не осквернять в результате стихийных акций масс, а выводить из употребления действиями власти. Подобным же образом Цвингли выступал и в спорах о налогах и сборах, имевших большую политическую важность. На его взгляд, цюрихская провинция должна была и после внутрицерковных преобразований продолжать уплату десятины. Цвингли считал, что этот налог, первоначально служивший церковным задачам, но уже с давних пор используемый не по назначению, закреплен, несмотря на все злоупотребления, в положительном праве и тем самым является частью установленного порядка. Поэтому стихийный отказ в уплате десятины на селе незаконен. Вместе с тем на власть возлагается обязанность снова привести сбор к его общеполезному назначению. Хотя основные требования крестьян и остались неучтенными, в 1525 году, году Крестьянской войны[17], на цюрихской территории удалось, в значительной степени обойдясь без насилия, уладить конфликты, в непосредственном соседстве вздымавшие высокие волны. Помимо того Цвингли вывел из своего понимания божественного, естественного и человеческого права требование, чтобы государство и политика настолько приблизились к заповедям Божьим, насколько это дано человеку. Такое приближение предполагалось в длительном процессе христианизации всех сфер жизни. Но следить за чистотой нового Иерусалима на Лиммате должен был глава церкви, то есть сам Цвингли, сравнивший эту роль с миссией стража, которую осуществляли библейские пророки, напоминающие и предостерегающие, в случае необходимости и вопреки сильным мира сего.

В догматическом отношении цюрихская Реформация отличалась от лютеранства прежде всего тем, что Цвингли понимал евхаристию как символическую памятную трапезу. Из-за этого в 1529 г., во время «марбургского собеседования», не удалось достичь взаимопонимания с Лютером, сближавшим цюрихского реформатора с «мечтателями», социальными революционерами-утопистами вроде Томаса Мюнцера. Серьезный резонанс в политических руководящих кругах Цюриха вызвали, однако, не такие теологические тонкости, а послания вроде того, что Реформация очистила Слово Божье от всех своекорыстных человеческих затемнений. Ссылка на принципы sola scriptura и sola fide[18], на исключительную законность Священного Писания и оправдание одной лишь верой, без бухгалтерского акционизма «добрых дел», создавала теологический фундамент партии Реформации в публичных диспутах, состоявшихся в 1523 г. Они были устроены цюрихским Советом, который тем самым демонстративно исполнил свою обязанность выслушивать все стороны и выступать в качестве советчика. Но за кулисами уже готовились к триумфу Цвингли. Согласно решению Совета, который тем самым претендовал для себя на верховную власть в церковных делах и следовательно отказывал в повиновении епископу Констанцскому, монастыри упразднялись, а имущество церкви передавалось в собственность коммуны. В результате коммуна стала ответственной за социальную политику и образовательные учреждения. К тому же в 1525 г. был установлен новый порядок богослужения и создан ряд учреждений, которые придали цюрихской Реформации ее неповторимое своеобразие. Так, созданный в том же году суд для разбора брачных дел отвечал отныне за расторжение браков — возможное теперь при определенных предпосылках, а также и за общественный контроль над сексуальной моралью, то есть за пресечение супружеской неверности и других «распутств». А вот так называемой «Prophezei»[19], высшей школе древних языков, включая древнееврейский, и толкования Библии, передавалось дело образования будущих пасторов.

Цвингли пришлось совместно с христианской властью защищать свою Реформацию от сторонников более широкого преобразования всех сфер жизни под знаком Слова Божьего. Приверженцы такого преобразования хотели учредить общину верующих как зримую Церковь на земле и разработали для этого суровый канон поведения, который предписывал крещение взрослых как символ веры, запрещал принесение присяги и военную службу и таким образом ставил под вопрос тесное сотрудничество между церковью и государством. В ходе этой полемики Цвингли упрекал своих противников «анабаптистов, перекрещенцев» (сегодня корректнее называемых баптистами) в высокомерии самозваных святых и разрушении всех человеческих связей. Уже в 1527 г. в Цюрихе был приведен в исполнение первый смертный приговор в отношении некоторых из их вождей. В кантоне же Цюрих и на сопредельных территориях группировки баптистского толка, находившиеся в оппозиции к фискальным требованиям метрополии, все же выжили на протяжении десятилетий.