Читать онлайн «Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение». Страница 20

«С XIV в. для Западной Европы начинается уже подлинная эпоха крестьянских восстаний. Для России же она начинается только со второй половины XVI в. — именно потому, что здесь возможности ухода были неизмеримо больше и эксплуатация в связи с этим возрастала медленнее».[177]

Поршнев подробно исследует, как господствующий класс предпринимал усилия, направленные, с одной стороны, на пресечение сопротивления, а с другой — на утилизацию его потенциала в своих интересах. К уходам, позволявшим такую утилизацию, Поршнев относит образование городов и монастырей, заселение окраин, крестовые походы:

«Крестовые походы были, по крайней мере, вначале, не чем иным, как массовым бегством западноевропейских крестьян, санкционированным церковью, но вызванным исчерпанием возможностей внутренней колонизации и утяжелением феодального гнета. По количеству вовлеченных в это движение крестьянских масс оно не уступало крупной крестьянской войне».[178]

В этом отношении восстания существенно отличались от низших форм сопротивления:

«Первые две формы являлись низшими и в том смысле, что в отличие от восстаний могли быть в известной мере утилизированы господствующим классом в собственных интересах и даже обращены против крестьян».[179]

Выше были представлены результаты поршневского анализа, в соответствии с которыми любой запрет может быть действенным лишь в том случае, если он осуществляется «через исключение». Утилизация потенциала сопротивления в низших формах являлась не чем иным, как «конструированием» господствующим классом наиболее выгодных для себя «исключений»: покидать феодала крестьянину запрещено всегда, кроме как в случае участия в руководимых церковью, государством или отдельным феодалом специальных акциях, например, крестовых походах. Знаменитый «Юрьев день» — другой пример аналогичного исключения, оказавшийся в определенный момент уже не выгодным господствующему классу. Ниже в разделе Политические науки будет показано, как, по Поршневу, церковь оформляла «запрет через исключение» по отношению уже к высшей форме сопротивления — восстанию.

Поршнев подчеркивает ключевую роль сопротивления эксплуатации для всех сторон эволюции феодального общества:

«Трудящийся народ представляет творческую, активную часть феодального общества не только как основная производительная сила, противостоящая природе, но и как сила, борющаяся, противостоящая эксплуатирующим классам.

Заняться историей производительных[180] материальных благ — значит заняться не только хозяйственной, производственной историей в узком смысле, не только социально-правовым положением трудящихся, но и борьбой эксплуатируемых с эксплуататорами и, под этим углом зрения, вообще всей социальной, политической и культурной жизнью феодального общества, поскольку вся она была ареной борьбы классов».[181]

Несколько примеров.

Поршнев подробно рассматривает эволюцию вооружения в течение всей феодальной эпохи. Вот его основные выводы:

«В длительной перспективе эволюция рыцарского вооружения объясняется эволюцией крестьянского вооружения и средств борьбы: лука, крючьев для стаскивания всадников с коня, особым образом приспособленных кос, ножей для перерезания у коня сухожилий, упертой в землю рогатины или длинной пики и т. д.»[182]«Лук, вернее, самострел, при соответствующей тренировке оказался настолько эффективным оружием против рыцарей, что и в войнах рыцарей между собой стали применяться отряды лучников, понемногу занимавшие все большее место в армиях XIV–XV вв., то есть господствующим классам разных стран приходилось перестраивать свое военное искусство по предметным урокам, полученным от крестьян. То же надо сказать и о практиковавшемся швейцарскими крестьянами способе отражать атаки рыцарей сомкнутой колонной, вооруженной длинными пиками, успешно переходившей даже в наступление и опрокидывавшей рыцарей».[183]

Соединение экономической борьбы и уходов лежит, как показал Поршнев, в основе зарождения и развития городов[184] и, в свою очередь, складывания национальных рынков.[185] С этим же связан и переход к денежной ренте (коммутация):

«Было бы совершенно неверно думать, что крестьянин впервые понес свои продукты в город продавать на рынке потому, что феодал потребовал с него вместо натурального продукта деньги. Нет, наоборот, феодалы начали требовать ренту в деньгах лишь после того, как деньги стали позвякивать в карманах у крестьян, хотя бы и исправно вносивших ренту отработкой или продуктами. До этого наличие денег (или покупных товаров) свидетельствовало о принадлежности человека к общественным „верхам“».[186]

В результате классовой борьбы была создана и налоговая система.

Феодальная монархия и сама была действующим феодалом: «первоначально король и получал доходы только со своих собственных земельных владений».[187]

«Налоги», — пишет Поршнев, — «та же феодальная рента, централизованная и поглощающая „излишки“ и „избытки“, остающиеся не поглощенными на местах».[188]

Можно выделить три группы предпосылок введения налоговой системы: 1) повышение производительности крестьянских хозяйств как результат экономического сопротивления; 2) невозможность извлекать дополнительные ренты самим феодалам, «когда перевес в борьбе стал клониться на сторону непосредственных производителей»;[189]3) возникновение в этих условиях, так сказать, повышенного спроса со стороны феодалов на сильное централизованное государство.[190]

Хорошо известны дискуссии в Англии XV века о том, в каких случаях государственные расходы должны покрываться за счет собственных королевских доходов, а в каких — за счет налогов. Широкая феодальная общественность активно сопротивлялась «необоснованному» расширению централизованного налогообложения.

Следует отметить, что нежелание современного российского гражданина платить налоги в чем-то воспроизводит некоторые важные черты того феодального времени: «внешнего» повода усиливать государство абсолютное большинство экономически активных российских граждан не видит. Напротив, в самом этом государстве и видит для себя главную угрозу. А что касается собственных обязательств государства, то ведь оно взяло их на себя по своей воле, а не по поручению этих граждан, требовавших, скажем, централизованного перераспределения части их доходов. Следовательно, и выполнять свои обязательства государство должно так же, как феодальный монарх — за счет собственных доходов…

Наконец, Поршнев подробно показывает, что именно крестьянские уходы и восстания были ключевым фактором формирования наций и складывания единого языка:

«Если, как полагают некоторые лингвисты, курско-орловский диалект лег в основу русского национального языка, а полтавско-киевский диалект — в основу украинского национального языка, то это тесно связано не только с экономической ролью, скажем, курско-орловского и полтавско-киевского районов в развитии национального рынка, но и с особенно интенсивным расселением людей из этих районов по другим районам России и Украины. А более интенсивно переселялось в феодальном обществе население из тех районов, где феодальная эксплуатация имела тенденцию подняться выше, чем в других местах, где, следовательно, классовый антагонизм был острее».[191]

Из анализируемых Поршневым проявлений классовой борьбы при капитализме упомяну лишь два примера: промышленный переворот и образование монополий.

Поршнев подробно исследует обстоятельства, приведшие к повсеместному переходу к машинному производству:

«Введение машин […] выступает, прежде всего, как средство, с помощью которого капиталисты сломили сопротивление рабочих: мануфактурные рабочие могли отстаивать свои интересы, поскольку мануфактуристы находились в известной зависимости от их сравнительно редкого и незаменимого производственного мастерства, […] машина взяла на себя их искусство, и капиталист смог теперь, не стесняясь, выгонять строптивых рабочих на улицу, заменяя их более сговорчивыми из резервной армии труда. Важнейшее оружие борьбы было таким образом выбито из рук рабочих».[192]

Множество изобретений той эпохи было внедрено непосредственно под влиянием забастовок и других форм активного сопротивления, а не только с целью предотвратить угрозу подобного развития событий.