Читать онлайн «От Руси к России. Очерки этнической истории». Страница 62

Костры

Сосланный в Пустозерск (1667), опальный протопоп не прекратил своей проповеднической деятельности. Приходившие к нему богомольцы уносили в своих посохах многочисленные послания, обличавшие никониан, звавшие к защите традиций «древлего благочестия». Вместе с тем раскольники не ограничились только проповедью старого обряда. Множество проповедников выступило с призывами к самосожжению как единственному пути спасения души. Хотя принято считать, будто проповедь самосожжения принадлежит Аввакуму, на самом деле это не совсем так. Аввакум не проповедовал самосожжения, рассматривая его лишь как одно из средств в борьбе с никонианами, допустимое для всех желающих. Прекрасный знаток «бунташного века», А.М. Панченко показал, что проповедь самосожжения возникла не на пустом месте. Она была предварена теорией «самоуморения» старца Капитона, деятельность которого развернулась еще в 30-х годах XVII в. Учение Капитона было одной из многочисленных жизнеотрицающих ересей, исходивших из признания благости самоубийства. Конечно, подобные воззрения никак нельзя назвать христианскими.

Аввакум, вне сомнения, был наиболее значительным оппонентом никонианства, а его авторитет как праведного, гонимого мученика оставался весьма высок даже в глазах противников. Не случайно царь, желая преодолеть церковные конфликты, предлагал в 1664 г. Аввакуму занять место своего духовника. Но Аввакум не пошел на компромисс. Он продолжал выступать с призывами и обличениями, написал талантливую и яркую автобиографическую книгу «Житие протопопа Аввакума» и вообще всячески досаждал «начальству» поучениями. Кончилось это для него плохо.

Когда в 1676 г. умер царь Алексей Михайлович, на московском престоле оказался его сын – тихий и впечатлительный Федор Алексеевич. Царь Федор уделял много внимания вопросам благочестия, в решении которых он был весьма щепетилен. Зная характер нового царя, Аввакум решил воспользоваться мнительностью набожного Федора и попытаться отвратить его от никонианства, Он написал царю письмо, в котором сообщил, что видел во сне Алексея Михайловича горящим в аду за грех отпадения от истинной веры, и призвал Федора Алексеевича отринуть «никонианскую прелесть», дабы самому избежать подобной участи. Но Аввакум просчитался. Федор и мысли не допускал, что его отец может быть грешником. Аввакум и его союзники «за великие на царский дом хулы» были сожжены (1682).

Мученическая смерть Аввакума окончательно разделила никониан и старообрядцев. Иной стереотип поведения старообрядцев выделил их из основной массы русских и создал еще один оригинальный субэтнос. Но при этом общеэтнические связи разрушены не были. Так, старообрядцы своими партизанскими действиями весьма помогли Меншикову одержать победу при Лесной (1708). Но в дальнейшем, в XVIII–XIX вв., распавшись на множество «толков» и «согласий», старообрядцы постепенно потеряли пассионарность и превратились из активного субэтноса в конвиксию. К XX в. у них оставались лишь некоторые элементы своего стереотипа поведения, напоминающие о бурных событиях русской истории XVII в.

Война с Польшей за Украину, возвращение Смоленска, освоение Сибири – все это потребовало от России огромных усилий, которые частично были компенсированы достигнутыми результатами: страна при Алексее Михайловиче в ряде западных районов вышла на те границы, которые она имела до Смутного времени. И тем не менее затраты пассионарности оказались столь велики, что уже к началу 70-х годов XVII в. явственно обозначился пассионарный спад. Очень скоро он привел к тем же последствиям, что и пассионарный спад второй половины XVI в.: возникла опасность для политического режима страны и даже для ее существования.

Со времен Смуты низовья Волги служили России своего рода сточной канавой. Туда убегали люди субпассионарные, склонные к «воровству», недостаточно энергичные для того, чтобы нести государеву службу или вести крестьянское хозяйство. Волга кормила рыбой, а богатые прибрежные пастбища в изобилии давали мясо. Однако субпассионарии не могли упорядочить собственное существование, да они и не стремились к этому. Их основной деятельностью стали набеги на соседние народы и их грабежи. Отток пассионариев из числа казаков и московских служилых людей на западные границы и в Сибирь сделал низовья Волги практически беззащитными. Результаты этого не замедлили сказаться. Когда среди аморфной «голутвы» (голытьбы) появился талантливый и энергичный вождь – казак с Дона Степан Разин, – последовал взрыв.

Перипетии разинской борьбы хорошо известны и не требуют изложения. Важен следующий пункт его «политической программы»: превращение всего населения России в казаков. С этнологической точки зрения, это привело бы к упрощению системы и вряд ли пошло бы на пользу России. Ведь благодаря сословному разнообразию российский суперэтнос мог противостоять врагам и развивать собственную культуру.

В 1671 г. небольшой регулярный отряд князя Барятинского разбил под Симбирском разинское войско. Атаман бежал на Дон и был выдан казаками московскому правительству, так как они меньше всего хотели смешиваться со всем населением и превращаться в безликую аморфную массу, хотя бы и под тем же названием.

В столице падение пассионарности вызвало постепенное ослабление правительства страны. Со времен Алексея Михайловича в России стало заметно влияние культуры католического Запада с его роскошным бытом, привлекательным для высших сословий Московского государства. Среди членов царствующего дома, царедворцев, бояр стало модным подражать польским магнатам в их роскоши и забавах. Конечно, для подражания нужно было иметь немалые деньги, и те, у кого такие деньги были, начинали устраивать домашние театры, создавать библиотеки из латинских книг, собирать гравюры, коллекционировать переводы греческих авторов и даже одеваться в «немецкое» платье. Не Петром были привезены из Голландии немецкие кафтаны. Первым одел в них царское семейство, а также своих детей ближний боярин Алексея Михайловича – Афанасий Ордин-Нащокин. И хотя немецкие кафтаны мало подходили для игр в лапту и чижика, коими увлекались русские царевичи в XVII в., соображения целесообразности были принесены в жертву моде.

К тому времени и у старообрядцев пассионарный генофонд оказался подрастрачен: наиболее энергичные из них либо оказались в ссылках, либо бежали на окраины и за рубеж государства, либо погибли в «гарях». В среде старообрядцев начала проявляться тенденция к изоляции от мира. За пять лет до смерти овдовевший царь Алексей Михайлович женился вторично – на Наталье Нарышкиной. От его первой жены, Марии Милославской, в живых остались два сына, Федор и Иван, и пять дочерей. Все они, кроме царевны Софьи, были совершенно заурядными, ничем не примечательными людьми. От Нарышкиной у Алексея Михайловича родился сын Петр – мальчик весьма живой и энергичный.

В 1676 г. началось правление Федора Алексеевича. Для него и других детей Милославской, многие из которых были ровесниками Нарышкиной, молодая вдова царя Алексея являлась мачехой. А мачеха для русской жизни – явление страшное: и мачеху не жалуют, и мачеха детей от первой жены не любит. Не всегда, конечно, случается именно так, но факт остается фактом; между Нарышкиными и Милославскими разгорелась упорная и долгая вражда.

Недалекая Наталья Кирилловна Нарышкина имела при дворе очень слабые позиции, а царевна Софья была особой весьма энергичной, напоминавшей по характеру своего отца, а еще больше – своего прадеда, патриарха Филарета. Наталью Кирилловну и она, и ее родственники во главе с боярином Иваном Милославским страшно ненавидели. Но что могла сделать одна богатая боярская семья против другой богатой боярской семьи? Очень немногое: можно было поинтриговать, можно было лишить чужого ставленника должности или послать его на воеводство в далекую Тотьму или Тобольск, но расправиться с враждебной семьей физически было нельзя. Милославские сделали все, что могли. Ближайшего советника Алексея Михайловича, боярина Артамона Матвеева, устроившего брак Нарышкиной с царем, они сначала назначили воеводой в далекое Верхотурье, а затем, лишив чина, сослали в Пустозерск; навлекли опалу на братьев царицы и удалили от дел ее немногочисленных сторонников. Но торжество Милославских оказалось преждевременным.

В 1682 г., совсем молодым, скончался государь Федор Алексеевич. На трон можно было посадить одного из двух царевичей – Ивана или Петра, причем формально Иван Алексеевич имел все преимущества, ибо был старше. Однако ни боярская Дума, ни народ не могли прийти к единому мнению. Вопрос решила позиция патриарха Иоакима, официально являвшегося первым лицом в государстве. Иоаким высказался за избрание Петра Алексеевича по чисто государственным соображениям: царевич Иван был больным ребенком. Участь Милославских стала незавидной: теперь их ожидали опала и ссылки. Не желая покорно дожидаться уготованного им судьбой, Милославские были полны решимости действовать. В этот критический момент определяющим фактором стали настроения московского стрелецкого войска.